Он отвернулся от нее и продолжил заниматься своей радиостанцией. Люсиль понимала, что причинила ему боль, и она стала пытаться что-нибудь придумать, чтобы ее облегчить, но ничего не приходило ей в голову. И никогда не приходило и раньше. Она проходила через это множество раз и так никогда и не смогла придумать, как можно отвергнуть знаки внимания мужчины, не причиняя ему боли или гнева. Или и того, и другого вместе.

Они продолжали работать вместе, но это были жесткие и порой тяжелые взаимоотношения. Учитывая тот факт, какие опасности их ожидали, она могла лишь надеяться на то, что их отношения не станут помехой.

Имея в виду предстоящие им риски и опасности, Люсиль решила создать защитные амулеты-обереги для каждого из группы. Они прятались в одном из заброшенных крестьянских домов. Его владелец, крестьянин-вдовец, а также его сыновья были призваны в армию, и дома их остались покинутыми, а земля необработанной.

Внутри все было чисто и опрятно, как с иголочки. Она надеялась, что хозяева выживут и смогут когда-нибудь вернуться домой — в то место, которое они, очевидно, любили.

Над дверью курятника висели оленьи рога. Люсиль отпилила кончики шести рогов, каждый длиной с ее мизинец. Маленьким ножиком она вырезала на них китайский иероглиф «юнцзю» («навсегда»), затем вырезала с одной стороны грубоватое изображение хризантемы, а с другой стороны палаш — китайские символы бессмертия и бога войны, соответственно. Для верности и дополнительного везения она втерла в вырезанные ею надписи и изображения корицу.

Поискав у рядом находившегося ручья, она подобрала шесть камней, а затем выцарапала на гладкой поверхности каждого камня китайские иероглифы, символизирующие долгую жизнь. Просверлив отверстия в амулетах из оленьих рогов и в камнях долголетия, она продела сквозь них ремешки из сыромятной кожи и вручила каждому из парней эти привороженные обереги. Хория, Кришан и Клошка, типичные суеверные румыны, приняли их с удовольствием. Ренфилд дал ей надеть себе ремешок на шею без возражений, но и абсолютно безразлично и без всяких благодарностей. Молодой Харкер, задумчивый с тех пор, как она его отвергла, нахмурился, с подозрением отнесясь к ее мотивам, но тем не менее, когда она стала настаивать, позволил ей нацепить оберег себе на шею.

Князь же отказался от ее предложения. «Я такие верования ни в грош не ставлю», заявил он.

«Странно», ответила она. «Поскольку многие будут относиться к вам с таким же недоверием».

«Это правда», сказал он, кивнув. «И часто я полагался именно на это. Но, как правило, суеверия являлись моим врагом, а вовсе не союзником».

Люсиль не могла не сравнить Князя с этим неоперившимся англичанином. Дело было не только в разнице в возрасте; она вообще-то не воспринимала Князя как какого-то старика. Он был личностью культурной, благородного поведения, и уверенной в себе, иногда до наглости. Тем не менее, нельзя было отрицать какой-то тайны, загадочности в нем, если отбросить легенды и специфические особенности его существования. Ведь он мог рассказать об очень многом, чему лично был свидетелем на протяжении веков? Как он стал тем, кем является сейчас? Как ему удалось выжить? Скольких он пережил, любил, потерял?

Она сама надела на Князя оберег.

Теперь у меня есть передатчик, и я, наконец, установил связь со своими кураторами и начальством. Они в восторге от нашей диверсионной операции и очень рады были получить разведданные о передвижениях румынских и немецких военных и их вооружении, которые я им отправил.

Я ничего не сказал им о вампире. По понятным причинам. Они посчитают меня сумасшедшим и после этого с подозрением будут относиться ко всей моей информации, я в этом уверен. Я в замешательстве, вся эта затея с вампиром выходит слишком далеко за рамки моих служебных обязанностей.

Я задал Князю множество вопросов о моем деде и об их общении с ним. Он отделался краткими ответами сквозь зубы, и чувствуется, что он смущается от произошедшего тогда, если не стыдится этого. Прекрасная Люси оказалась вовсе не удачливее меня, в отношении своих собственных расспросов.

Что касается ее неожиданного разворота на 180 градусов в отношении начавшегося было между нами романа, я до сих пор этим ошарашен и еще не пришел в себя.

Это действительно чересчур, просто возмутительно. Я не в силах в это поверить. Я убежден, что она разделяет мои чувства, и что этот отказ — лишь хитроумная уловка, чтобы замаскировать мои ухаживания и скрыть наши отношения от товарищей, дабы не вызвать разброд и шатания в наших рядах. Либо же она предпочитает, чтобы мы поддерживали между собой профессиональные отношения в стрессовые времена опасности для наших жизней, которые, без всякого сомнения, нам предстоит пережить в ближайшие несколько недель.

Каковы бы ни были ее мотивы, я отказываюсь признать, что наши отношения были ничем иным, как несерьезным флиртом. Я убежден, что нам суждено в будущем быть вместе. Моя любовь ничуть не ослабевает.

И верный признак потепления ее ко мне: сегодня она подарила мне сделанный ею самой, ее собственными руками, амулет-тотем дружбы. Мне было интересно, над чем она трудилась в углу нашего убежища, и когда она подарила мне собственноручно изготовленное ожерелье, я был ошеломлен. Значит, ей не все равно. И если не ошибаюсь, олений рог — символ сексуальной мужественности. Она не забыла ту нашу страстную, похотливую ночь! Молодчина и красавица! Жаркая девушка, все верно.

Этот чертов Харкер по-прежнему таращился на Люсиль влюбленными глазами, когда она оказывалась с ним наедине. Парень он был действительно довольно способный во многих отношениях, однако он, похоже, умудрялся находить самые разнообразные способы ей досадить, среди которых далеко не последней была его раздражающая манера поучать и читать лекции ей и другим.

«Наша задача — подорвать экономику противника, нарушить ему транспортные коммуникации и связь, прервать жизненно важные поставки и производство, уничтожить его до основания, а также как можно сильнее подорвать его моральный дух», сказал он им, причем не раз, и не два, а трижды.

А чем, по его мнению, занимались весь последний год Люсиль и ее соратники-партизаны — детские хороводы, что ли, водили?

Вторым сбросом груза с самолета оказались несколько контейнеров в форме футляров, каждый длиной почти в два метра, прикрепленные к парашюту. Ренфилд вскрыл их, как ребенок в свой день рождения. Помимо различных приспособлений, необходимых для подрывника, он извлек оттуда пачку брошюр для партизан, которые они должны были распространять среди своих соратников. Люсиль ознакомилась с этими произведениями — плодами трудов так называемых экспертов британской разведки SOE: «Искусство партизанской войны», «Руководство партизанского командира», «Как использовать сильнодействующую взрывчатку». Она захохотала и сильно смеялась, пока у нее не заболели бока; первые два буклета были красиво напечатаны на польском языке, а третий — на французском, так что все они были абсолютно бесполезны для румынского подполья. Князя они в особенности позабавили.

Однако брошюры эти оказались действительно очень горючими, потому что согрели их одной холодной ночью, проведенной в сырой конюшне. Их группа двигалась почти каждый день, стараясь не оставаться в одном и том же месте более одной или двух ночей. Ночевали в гаражах, подвалах, сараях и в домах немногих храбрых душ, сочувствовавших борьбе. Одну ночь Люсиль проводила в постели вместе с беспокойной шестилетней девочкой, следующую — с писающимся в кровать восьмидесятилетним ребенком, третью — среди выводка цыплят. Она предпочитала птиц.

Довольно часто потерявший здравый рассудок сержант Ренфилд предпочитал спать на улице. Он почему-то не выносил заключения в стенах любого помещения, где не было света. Тьма его пугала, он трепетал и дрожал от охватывавшей его тревоги. Он всегда требовал света, либо же настаивал на том, чтобы крышей ему было открытое небо. А так как отдыхали они днем, то особых проблем с этим не возникало. Но как-то раз, настигнутые сильным ливнем, они укрылись в каком-то картофельном погребе. И когда они закрыли люк, и внутри всё стало темно и мрачно, как в аду, британец, охваченный ужасом, взвыл так, что им пришлось искать другое убежище.