Когда Ван Хелзинк кончил, я спросила его, уверен ли он, что граф остался на корабле. Он ответил:

— У нас имеется самое достоверное доказательство — ваши собственные слова во время гипнотического сна.

Я опять спросила, неужели так необходимо преследовать графа, ибо боюсь оставаться без Джонатана, а я наверняка знаю, что он пойдет туда, куда пойдут другие.

Ван Хелзинк отвечал мне сперва спокойно, но потом его голос сделался более страстным и достиг, наконец, такого возбуждения и силы, что все мы поняли, в чем заключалась та власть, которая нас всех подавляла:

— Да, необходимо, необходимо, необходимо! Для вашего блага и блага всего человечества. Это чудовище и так причинило много вреда в ограниченной оболочке, когда оно было лишь телом и только ощупью, без знаний, действовало в темноте. Обо всем этом я уже рассказал другим: вы, госпожа Мина, узнаете все из фонографа Джона или из дневника мужа. Я рассказал им, как ему понадобились сотни лет, чтобы оставить свою маленькую страну и отправиться в новую, где столько людей, сколько в поле колосьев. Местность, в которой в течение столетий жил «не— умерший», представляет собой только нагромождение всяких геологических несообразностей. В те тяжелые времена, когда он еще жил настоящей жизнью, он славился тем, что ни у кого не было таких железных нервов, такого изворотливого ума и такой храбрости. Некоторые жизненные силы в нем развились до крайней точки; вместе с телом развился также и его ум. Все это происходило помимо дьявольской помощи, которую он несомненно получает, но она должна уступать силам, идущим из источника добра и их символам. Поэтому— то он в нашей власти. Он осквернил вас — простите, дорогая, что я так говорю, — но это вам полезно. Он заразил вас таким образом, что даже если он не сделает этого вторично, вы будете только жить, жить обычным образом: а затем после смерти, являющейся по Божьей воле уделом всех людей, вы уподобитесь ему.

Но этого не должно случиться! Мы все поклялись, что этого не будет. Таким образом мы исполняем лишь волю Бога, который не желает, чтобы мир и люди, за которых пострадал Его Сын, были отданы во власть чудовищам, существование которых Его оскорбляет.

Он уже позволил вернуть нам в лоно Истины одну душу, и мы отправимся теперь за другими, подобно древним крестоносцам. Как и они, мы пойдем на восток, и если погибнем, то погибнем, как и они, за святое дело.

Он остановился; я воспользовалась паузой, чтобы спросить:

— Но не отступит ли граф перед опасностью из—за благоразумия? Быть может, с тех пор, как вы изгнали его из страны, он будет избегать ее подобно тигру, прогнанному туземцами из деревни?

— Ага! — сказал он. — Ваше сравнение с тигром очень удачно, я им воспользуюсь. Ваши людоеды, как в Индии зовут тигров, попробовавших человеческой крови, не желают иной пищи, кроме человечины, и бродят вокруг деревень, пока им не удастся опять ею полакомиться. Тот, кого мы прогнали из нашей деревни, — такой же тигр— людоед, и он никогда не перестанет рыскать по соседству с нами. Да и не в его характере отступать. В своем детском разуме он давно уже решил отправиться в большой город. Мы решили собраться через полчаса здесь в нашем кабинете и окончательно утвердить план действий. Я предвижу лишь одно затруднение, которое чувствую инстинктивно: мы все должны говорить откровенно, но боюсь, что по какой—то таинственной причине язык госпожи Харкер будет связан. Я знаю, что она делает свои выводы, и на основании всего того, что произошло, я могу угадать, как они правильны и близки к истине: но она не сможет или не захочет сообщить их нам. Я говорил об этом Ван Хелзинку, когда мы остались наедине, и мы обсудим это. Я предполагаю, что ужасный яд, попавший в ее кровь, начинает оказывать свое действие. У графа, видимо, был определенный план, когда он дал ей то, что Ван Хелзинк называет «кровавым крещением вампира». Должно быть, существует яд, получаемый из безвредных веществ; в наш век осталось еще много таинственного, и поэтому нам нечего удивляться. Я знаю одно, а именно: если меня не обманывает мой инстинкт, то в молчании госпожи Харкер заключается новая страшная опасность, которая грозит нам в будущем. Но, быть может, та самая сила, которая заставляет ее молчать, заставит ее заговорить. Я не смею больше об этом думать, потому что боюсь даже мысленно оскорбить эту благородную женщину!

Ван Хелзинк пришел в мой кабинет раньше других. Я постараюсь раскрыть истину с его помощью.

Через некоторое время.

Вот что сказал Ван Хелзинк:

— Джон, нам надо во что бы то ни стало переговорить кое о чем до прихода остальных, а впоследствии мы можем сообщить это и им.

— Мина, наша бедная, дорогая Мина становится другой!

— На основании нашего прежнего опыта с мисс Люси нам надо остерегаться, чтобы помощь не пришла слишком поздно. Наша задача теперь стала тяжелее, чем когда—либо: ввиду этого нового несчастья нам дорог каждый час. Я вижу, как на ее лице постепенно появляются характерные признаки вампира. Правда, пока они едва заметны, но все же их можно разглядеть, если всмотреться внимательнее и без предрассудков. Ее зубы стали острее, а выражение глаз суровее. Кроме того, она теперь часто молчит, как это было с Люси; она даже не говорила, когда писала, то, что хотела сообщить. Теперь я боюсь вот чего! Если она может во сне, вызванном нами, сказать, что делает граф, то вполне вероятно, что тот, кто первый загипнотизировал Мину и заставил выпить свою кровь, может заставить ее открыть ему то, что она знает о нас.

Нам надо во что бы то ни стало предотвратить это; мы должны скрывать от нее наши намерения, тогда она не сможет рассказать ему то, что не знает сама.

О! Печальная задача! Такая печальная, что у меня разрывается сердце при одной мысли об этом; но иначе нельзя. Когда мы увидим ее сегодня, я скажу, что по некоторым причинам она не должна больше присутствовать на наших совещаниях, оставаясь, однако, под нашей охраной.

Я ответил, что разделяю его мнение.

Сейчас мы все соберемся. Ван Хелзинк ушел, чтобы приготовиться к исполнению своей печальной миссии. Я думаю, что он хочет также помолиться наедине.

Немного спустя.

Перед самым началом нашего совещания мы с Ван Хелзинком испытали большое облегчение, так как госпожа Харкер послала своего мужа передать, что не присоединится к нам, ибо ей кажется, что мы почувствуем себя свободнее, если не будем стеснены ее присутствием во время обсуждения наших планов. Мы с профессором переглянулись и с облегчением вздохнули. Я со своей стороны подумал, что раз госпожа Мина сама поняла опасность, то тем самым мы избавлены от многих страданий и неприятностей…

Итак, мы приступили к составлению плана нашей кампании. Сперва Ван Хелзинк сжато изложил нам следующие факты:

— «Czarine Caterine» вышла вчера утром из Темзы. Чтобы добраться до Варны, ей понадобится, по крайней мере, три недели; мы же доберемся до Варны сухим путем всего за три дня. Допустив даже, что благодаря благоприятной погоде, которая может быть вызвана графом, судно выиграет два дня, и что мы случайно будем задержаны на целые сутки, — все же у нас впереди около двух недель. Таким образом, чтобы быть вполне спокойными, мы должны отправиться самое позднее 17— го. Тогда мы в любом случае прибудем в Варну на день раньше судна и успеем сделать все необходимые приготовления.

После этого Квинси Моррис прибавил:

— Я знаю, что граф родом из страны волков, и быть может, он будет там раньше нас. Я предлагаю дополнить наше вооружение винтовками Винчестера. Во всех затруднительных обстоятельствах я крепко надеюсь на винтовку.

— Хорошо! — сказал Ван Хелзинк. — Возьмем с собой и винтовки. Здесь нам, в сущности, нечего делать, а так как Варна никому из нас не знакома, то не отправиться ли нам уже завтра? Все равно, где ждать, здесь или там. Сегодня ночью и завтра мы успеем приготовиться и, если все будет в порядке, — вечером тронемся в путь вчетвером.