Не означает ли это, что проблема зла вообще не может быть решаема и разрешима человеком? Вопрос двусмысленный. Зло принадлежит нашей экзистенции. Оно есть в ней самой. Оно — не идея, не теория, но наша ощущаемая и обитаемая действительность. Между тем все проблемы экзистенции можно решать двояко: теоретически и экзистенциально. Теоретическое решение какой-либо проблемы это проникновение ума в ее суть и смысл и выражение этой сути и смысла в общей, для всех приемлемой формуле. Экзистенциальное решение проблемы есть ее переживание, установка по отношению к ней и реакция на нее своего личного Я. Теоретическое решение ведет к общей формуле. Экзистенциальное решение ведет к индивидуальному ответу. Таким способом можно решать всю нашу экзистенцию. Всякий жизненный вопрос мы можем решать для себя теоретически и каждый можем так или иначе для себя разрешить. Это касается и зла. Зло мы тоже можем пытаться решать теоретически, то есть стараться постичь его сущность, его смысл и все это выразить в общей формуле. Однако эти усилия неплодотворны. Зло, будучи небытием, не обладает никакой позитивной сущностью и смыслом, поэтому оно и не может быть постигнуто и выражено умом. Теоретическое решение проблемы зла закрыто для нас навеки. Однако ко злу мы можем подойти экзистенциально. Ведь с ним мы сталкиваемся на каждом шагу. Таким образом, наша установка по отношению к нему, наша реакция на него, наше восприятие его и будет его экзистенциальным разрешением. В своей экзистенции мы переживаем небытие, которое порождают основные проявления зла: ошибка, страдание, грех, смерть. Таким образом, наше личное поведение в ситуации этих проявлений разрешит лично для нас вопрос зла. Подчеркиваем слова — лично для нас, ибо экзистенциальное разрешение всегда индивидуально. Оно не является никакой общей формулой, которая годилась бы для каждого. Оно есть личный ответ и личный выбор каждого. А так или иначе реагировать на зло, так или иначе определиться по отношению к нему и соответственно вести себя перед лицом его — в наших силах. Таким образом, будучи не в состоянии столкнуться со злом и преодолеть его в логической области, мы сталкиваемся с ним и преодолеваем его в экзистенциальной области. Мыслить зло мы не можем. Зато мы можем его прожить. Переживание зла и есть его экзистенциальное разрешение. Оно индивидуально, как и сама жизнь, ибо каждый человек живет только свою жизнь. Но этим она и значительна, ибо в этой индивидуальности как раз и заключается ее сила и ценность. Теоретические разрешения личность не ангажируют и ее экзистенцию не меняют. Концепция любви Платона для меня необязательна. Зато для меня обязательно экзистенциальное разрешение любви, которое я подтвердил обетом перед алтарем. Установка Толстого не противиться злу меня не обязывает. Зато меня обязывает мое собственное определение по отношению к страданию, ошибке, греху и смерти. От этого зависит ценность моей экзистенции. В экзистенциальном решении человек ангажирует самого себя, ибо здесь он и решает для самого себя. Экзистенциальное решение есть та основа, на которой строится вся дальнейшая жизнь человека. И такое решение принимает каждый человек по каждому вопросу своей экзистенции. Зло, будучи одним из самых болезненных вопросов, находит экзистенциальное разрешение у каждого человека. Вне сомнения, эти разрешения не одинаковы. Когда жена Иова посоветовала ему похулить Бога и умереть, она тоже предложила Иову экзистенциальное решение. Когда девушка, настигнутая ударами судьбы, спрыгивает с моста в реку, она тоже разрешает вопрос зла. Когда разочаровавшийся и обманутый своей любимой муж надевает сутану миссионера и отправляется в Африку, он тоже, как и та девушка, серьезно определяется по отношению к злу. Все эти решения экзистенциальные. Все они индивидуальны. Все они необычайно значительны для экзистенции каждого из принявших то или иное решение. Только так и разрешается зло. На самом деле его разрешение есть наше определение по отношению к нему.
Так как же Иов разрешил вопрос зла? Какова была его установка в ситуации страдания? Какой смысл он придавал своим страданиям? Ответ на эти вопросы, вне сомнения, ничего не даст для теоретического разрешения проблемы зла. Но он многое может дать для экзистенциального разрешения проблемы, ибо каждый человек в своей экзистенции является, в большей или меньшей степени, Иовом. Поэтому и на выбор каждого может воздействовать пример Иова.
Когда Иов поднялся в своей боли и произнес свое первое слово, проклиная день своего рождения, он выдвинул проблему страдания во всей ее остроте: лучше не родиться, нежели быть настигнутым страданием. Постановка вопроса действительно зловеща, и первая речь Иова наиболее зловеща из всех последующих. Поэтому совершенно понятно, почему друзья Иова тут же начинают искать смысл страдания, они чувствуют, что от их усилий зависит судьба Иова. Если страдание не имеет смысла, оно уничтожает человека и тогда Бог превращается в преследователя человека, в насмешника, в разрушителя творения рук своих. А если оно имеет смысл, то какой? Вот дилемма, перед которой Иов поставил своих друзей и перед которой оказывается всякий, столкнувшись с непомерным страданием. Поэтому друзья Иова и приготовились говорить.
Первым встал Елифаз Феманитянин. О его ответе мы уже говорили. Сущность его тезиса заключается в утверждении, что ни один человек нечист в глазах Бога. Каждый человек преступен и поэтому каждый заслуживает наказания. Наказание необходимо. Страдание и есть такое наказание за грехи. Господь наказывает грешников. Это подтверждает не только опыт, но старцы и мудрецы, которые из поколения в поколение передают мысль, что грешник «не надеется спастись от тьмы; видит пред собою меч» (15, 22). Его настигают всякие напасти и беды и дни его сочтены (15, 23–35). Но, с другой стороны, страдание есть знак того, что Господь призывает человека к покаянию. И если человек это осознает, сожалеет, просит прощения, тогда Бог спасает его. Поэтому Елифаз и говорит, что «Блажен человек, которого вразумляет Бог» (5, 17), ибо таким образом ему предоставляется возможность увидеть свою вину и избавиться от нее. Страдание, по мнению Елифаза, есть вразумление Вседержителя. Таким образом, он советует Иову не пренебрегать этим вразумлением, ибо Господь сам «причиняет раны, и Сам обвязывает их; Он поражает, и Его же руки врачуют» (5, 18). С этим тезисом Елифаза соглашаются и два других его друга. Софар Наамитянин на утверждение Иова, что он будто бы не виновен, резко отвечает, что если бы только Бог возговорил, то Иову тут же бы стали понятны грехи его. Человек ведь не знает тайн Господа. Он ведь «рождается подобно дикому осленку» (11, 12) и ему надо учиться мудрости. То же самое утверждает и Вилдад Савхеянин. Он, как и Елифаз, прибегает к опыту «прежних родов» и образно спрашивает: «Поднимается ли тростник без влаги? растет ли камыш без воды?» (8, 11). Иначе говоря, разве страдание возникает там, где нет греха? Дети Иова были виновны, поэтому Бог «и предал их в руку беззакония их» (8, 4). Сам Иов не был настолько виновен, поэтому и не погиб. И если теперь он будет чист и прав, то все пройдет и он наконец будет умиротворен Господом (ср. 8, 6–7). Четвертый друг Иова Елиуй говорил последним. В сущности он тоже поддерживает мысль Елифаза, что страдание есть наказание за грехи. По мнению Елиуя, Бог «по делам человека поступает с ним, и по путям мужа воздает ему» (34, 11). Однако к тому, что было уже сказано, Елиуй делает попытку добавить новые начала для того, чтобы помочь осознать смысл страдания. Прежде всего страдание выражается через абсолютную суверенность Бога. Бог поступает с человеком так, как ему нравится. Ни грехи человека, ни его добрые дела Бога не меняют, они ничего Ему не дают и не отнимают. «Если ты грешишь, что делаешь ты Ему?.. Если ты праведен, что даешь Ему?» (35, 6–7). Бога не затрагивает поведение человека. Он живет своей независимой жизнью. Страдание как раз и является выражением этой независимости Бога. С другой стороны, страдание есть желание Бога оградить человека от греха. «Вот, все это делает Бог два, три раза с человеком, Чтобы отвесть душу его от могилы» (33, 29–30). Он уничтожает человека только тогда, когда тот не послушен Ему. Поэтому страдание иногда более значительно, нежели имеющаяся вина. Но такая более высокая мера применяется как предупреждение на будущее. И наконец, Бог есть такое Могущество, что перед Его лицом надо только изумляться и молчать, а не задавать вопросы. Закончив рассказ о деяниях Бога, Елиуй говорит Иову: «Внимай сему, Иов; стой и разумевай чудные дела Божии» (37, 14). Бог поступает так, как Ему нравится, но «Он никого не угнетает» (37,23) – говорит Елиуй в заключение своей речи.
