— Ладно, хоть не каждый такой умелец в критической ситуации начинает представлять наши фонтаны. А то хлебнули бы, — проворчал Джон. — Ну что, я снимаю общую тревогу?

— Снимай. А я пойду на крышу, закончу разговор с нашей гостьей.

Когда Дрейк вышел из кабинета, Сиблинг что-то сосредоточенно печатал на клавиатуре.

Я почувствовала его еще до того, как услышала шаги за спиной. У этого человека странная особенность спрессовывать и утяжелять вокруг себя воздух, поэтому пропустить его появление решительно невозможно.

Оторвавшись от созерцания далекого пейзажа, я повернулась и посмотрела на приближающегося мужчину. Лицо его, по обыкновению, было спокойно и непроницаемо.

Чего ждать — хороших новостей или плохих? Задержат меня здесь или же дадут уйти? Только бы обошлось! Только бы не ограничили свободу перемещений, дома ведь мама, бабушка, Мишка. Им без меня никак.

Дрейк подошел, я поднялась с бетонного блока, на котором сидела, обеспокоенно вглядываясь в его лицо.

— Ну что ж, Бернарда…

Я едва сдержалась, чтобы снова не поправить его, но решила, что перебивать не время.

— Мы пришли к выводу, что задерживать тебя не имеет смысла. То, что нам нужно было узнать, мы узнали и согласны отпустить тебя, однако обговорив некоторые моменты.

Я облегченно выдохнула. Да что там — обрадовалась.

— Значит, вы не будете меня… изучать? — непроизвольно вырвался наболевший вопрос.

— Изучать?

— Ну да. Исследовать мои странности, колоть всякой гадостью, держать взаперти, как странное животное.

По мере того как я заканчивала фразу, взгляд Дрейка становился все более саркастичным, а мой голос все более неуверенным. Казалось, что стоящий напротив человек сейчас огорошит меня чем-нибудь наподобие: «Зачем инопланетному разуму изучать дождевых червей?»

Но Дрейк, вопреки ожиданиям, ответил сдержанно. Почти вежливо, если не обращать внимания на циничный вид.

— Нет, не будем. Нам известно достаточно. Спасибо, что согласилась ответить на интересующие вопросы. Теперь к другому. Ситуация в том виде, в котором она есть сейчас, для нас не проблема. Но может стать таковой, если о твоих способностях и твоем визите сюда станет известно другим людям.

— Я не буду болтать, что вы…

Он перебил меня жестом руки:

— Риск мне не нужен. Если хочешь отсюда уйти, то только при условии, что я наложу запрет на разговоры об этом с кем бы то ни было.

Я осеклась. А потом осторожно и подозрительно поинтересовалась:

— А как вы его наложите, этот запрет?

Он улыбнулся. Холодно и жестко.

— Это быстро. И не больно. Ты согласна?

— Выбор, в сущности, у меня невелик.

На самом деле его не было вообще. Но артачиться не следовало. Вот и нашелся подводный камень на пути к свободе.

Хотя что я теряю? И раньше-то ни с кем об этом не говорила, не стала бы и теперь. Одно дело — прослыть нелюдимой, совсем другое — дурой или свихнувшейся. Но принудительное воздействие сродни кости в горле — мало хотелось прибегать к этому методу, если существовали другие варианты, но, кажется, это не тот случай.

— Как именно вы это сделаете?

— Я просто посмотрю тебе в глаза. Не дольше трех секунд. После чего, если у тебя когда-нибудь возникнет желание заговорить об этом, твой рот просто не откроется. Вот и все.

Я несколько растерялась и прочистила горло.

Ну и дела! Неужели такое всерьез возможно? Да их самих бы в наше ФСБ на изучение.

— А без этого никак? Может, я просто пообещаю, бумаги подпишу?

— Нет, — бросил Дрейк. Он был непреклонен, как статуя Юлия Цезаря в Зимнем дворце.

Я махнула рукой:

— Ладно. Делайте. Только пусть этот ваш метод не распространяется на другие темы, а то вообще говорить с людьми перестану, а я и так-то…

— Посмотри на меня, — приказал мужчина в форме, не дослушав, чего я там «и так-то».

Я подчинилась.

Серо-голубые глаза замерли на мне. Казалось, секунду они были просто на поверхности — на моих зрачках, а через мгновение уже где-то внутри, в самом центре головы. Быстро, холодно, неприятно. Будто кто-то хирургически точной рукой в перчатке раздвинул мысленные заслоны, проникая к скрытым слоям сознания, чтобы внести поправки, в то время как находящийся под наркозом мозг не успел даже отреагировать на вторжение.

— Все, — только и сказал мужчина напротив. И его глаза стали обычными, а не смазанным анестетиком скальпелем, но смотреть в них больше не хотелось.

Я отвернулась и поморщилась.

Боли действительно не было. И заняло все не дольше трех секунд, как он и обещал. Вот только осталось в районе лба какое-то противное ощущение. Причем не с внешней стороны, а с внутренней. Я нервно его потерла.

— Это сейчас пройдет.

— Все, теперь я свободна?

— Да, можешь идти. Провожать тебя, как я понимаю, не нужно. Тебе любая стартовая площадка подойдет.

Послышалась в его голосе скрытая ирония или показалось?

Противное ощущение прошло. Я вдруг поняла, что мой ночной гость из сна сейчас просто развернется и уйдет.

И что? И все? Вот так и закончится? Откуда-то, удивив меня саму, поднялась волна разочарования.

«Динка, ты чего?»

Не я ли боялась ехать на встречу неизвестно с кем? Не я ли боялась здесь остаться? Не я ли мечтала оказаться в родной любимой комнатушке как можно скорее? Так вот она, свобода, правильно он говорит — стартуй и домой!

Вот только… почему-то не хотелось.

А внутри царил странный коктейль из паники и расстройства. Нет-нет! Ведь я еще ничего не узнала. Ни о мире этом странном, ни о городах, ни об укладе жизни, вообще ни о чем. А уже домой?

Вокруг, невзирая на мои чувства, дул теплый ветер. Гудели машины. Где-то вдалеке ходили люди, которым было все равно, что именно происходит на крыше одного из домов, им невдомек, что я вообще существую на одной из этих крыш в данную минуту.

Им-то ладно, а что делать мне?

Как быть с тем, что товарищ этот сейчас, скорее всего, уйдет навсегда? Кто мне тогда сможет объяснить хоть что-нибудь? Это ведь им все понятно, не мне!

Заметив нетерпеливое движение серебристой куртки, я быстро выпалила:

— Стой! — Потом судорожно прикрыла рот рукой и поправилась: — То есть стойте.

Темно-русые брови вопросительно приподнялись.

— Простите, я просто переволновалась. Дело в том, что вы не сказали, можно ли мне сюда приходить? Понимаю, это ваш мир, и коль скоро вы сочли меня неопасной и запретили говорить, можно ли я буду гостить здесь?

Он молчал.

А мне очень хотелось получить согласие.

Ведь если он скажет «нет», тогда навсегда закроются двери в «прекрасное далеко», которое я даже не успела исследовать.

— Я не буду гадить, не буду ни с кем говорить! Не буду спрашивать про карты континентов, агитировать за жизнь в других мирах! — Хотелось добавить, что пальцами и яйцами в солонку я тоже лазить не буду, но, похоже, с чувством юмора у Комиссии напряженка. — Пожалуйста, не отсекайте для меня эту возможность!

Сама не знаю отчего, но я чувствовала важность этого момента. Переломность. Как ключевую точку на линии судьбы, развилку, от которой дорога пойдет либо в правильном направлении, либо навсегда завязнет и потеряется в скучном тупике.

Дрейк молчал. Рассматривал меня. Наполовину холодно, наполовину равнодушно.

«Нет», — прозвучало бы, по моим предположениям, процентов на девяносто.

— Хорошо, — наконец ответил он. — Появляйся. Вреда я не вижу. Только не в этом здании и не у Мака в машине — он может неадекватно среагировать и пришибить ненароком.

Мистер Ледяной, оказывается, еще и шутить умеет. Странно и на свой лад, но все-таки.

Я от облегчения даже вытерла ладони о джинсы, чего зарекалась не делать. Заметив это, тут же смутилась и сцепила руки в замок.

Дрейк повернулся, чтобы уйти.

Зашуршала серебристая ткань, блеснула на рукаве полоска. А мне снова стало обидно, захотелось что-то сказать.