«Хоть бы „молодец“ сказал, не треснул бы», — покосилась я на мужчину в серебристой одежде, которого мои успехи почему-то не впечатлили.

— Теперь принеси мне что-нибудь из своего мира, — сказал тот, не обращая никакого внимания на мою слегка надутую физиономию.

— Что?

— Что угодно. Меня не волнует.

— Хорошо. — Я пожала плечами и без лишних вопросов «прыгнула» на собственную кухню, уже запоздало заволновавшись, что там могли завтракать домочадцы, но по пути вспомнила, что дом я покидала в семь утра, мать и отчим еще спали, а значит, благодаря застывшему времени кухня окажется пустой.

Когда под ногами скрипнули покрытые линолеумом доски, а вокруг разнеслось мирное гудение холодильника, я открыла глаза и огляделась.

За окном было темно, часы на микроволновке, как я и предполагала, показывали 7:03. Дом спал. Отыскав нужную вещь, я без промедлений переместилась обратно и с некоторой долей злорадства положила перед Дрейком «подарок» из своего мира.

— Что это? — Представитель Комиссии с любопытством разглядывал взирающий на небо Нордейла профиль «принцессы Нури».

— Чай.

— Хороший?

— Не очень.

В глазах Дрейка промелькнули смешинки. Он взял пакетик в руки и несколько секунд разглядывал изображенный логотип и надпись «Черная смородина». Наконец отложил. Нагнулся, достал откуда-то прозрачную пластиковую папку-файл, открыл и снова сделался серьезным.

— Бернарда, посмотри внимательно на эту фотографию.

Я нависла над черно-белым изображением не самого лучшего качества: покрытая камнями равнина, полуразрушенные стены старого здания, точнее, одна стена и пустой оконный проем, несколько чахлых кустов и ни души вокруг. Мда-а-а. Не самый приятный пейзаж.

— Что это?

Дрейк прищурил глаза:

— Не важно — что это, важно — где это. В это место не ведут порталы, туда вообще очень трудно попасть извне. Переместись туда, найди конверт, что там для тебя оставили, и вернись назад.

— Это хотя бы ваш мир? — зачем-то уточнила я, но прямого ответа не получила.

— Можешь считать это его частью.

Фотография равнодушно взирала на меня выбитым окном и кучей острых больших серо-черных камней.

— А где я найду конверт?

— В здании на подоконнике, когда обойдешь стену.

Спасибо, пояснили. Избавили от необходимости скитаться в неприветливом месте до ночи.

Я вздохнула. Почему-то казалось, что это задание тяжелее, чем остальные. Ладно, что мне стоит? Туда и обратно. Это быстро. Склонившись над столом, я пристально изучила детали. Не было у них, что ли, техники, чтобы в цвете и качественно? В разрешении три на три пикселя много ли подробностей различишь? Хотя, не исключено, в этом и хитрость?

Через пять минут стало ясно, что я впервые за это утро как никогда близка к провалу задания. И дело не в том, что я не могла «прыгнуть» в это зловещее место, а в том, что я совершенно не хотела этого делать.

С точки зрения логики, конечно, хотела. Но душой противилась так, что, сколько ни смотри на проклятую разрушенную стену с окном, представлять рядом с ней себя — нет уж, увольте. Беда, да и только.

Раньше я не задумывалась о такой малости, как собственное желание. Оно прилагалось легко и естественно, стоило увидеть красивые и цветастые города и парки с открыток и календариков, а теперь, когда вместо парков на меня зловеще взирала заброшенная пустошь, желание к добровольному перемещению внезапно пропало, уступив место страху. Сознание отказывалось двигаться дальше.

Дрейк чем дальше, тем больше хмурился. Его нетерпение осязаемо витало в воздухе.

Небо, словно чуткая декорация к настроению, тоже испортилось: заклубились облака, собираясь в тяжелые дождевые тучи.

От черно-белой картинки, стоило на нее взглянуть, подташнивало.

— Дрейк! Я не могу.

Тот ответил тяжелым давящим взглядом:

— Хочешь провалить тест?

— Не хочу.

— Тогда выполняй.

Легко говорить, когда самому туда не идти. Я опустила фотографию, закрыла глаза и потерла лоб. Где же твоя рука помощи, Господи? Где твоя улыбка, госпожа Удача? Сейчас бы она мне очень пригодилась. Но ответом на мои воззвания стал лишь резкий порыв ветра. На лицо упали волосы, я отодвинула их привычным жестом, подняла фотографию и снова вгляделась в нее.

Неприятно засосало под ложечкой, усилилось ощущение безнадеги.

Я могу. Должна смочь. Это не сложно. Я могу перемещаться туда, где все красиво или безобразно. Без разницы.

Провал окна раззявил беззубый рот, топорщились в стороны каменистые осколки.

«Нет, не могу. Не хочу туда».

«Должна. Попытайся. Всего один „прыжок“, и тест сдан!»

Чахлые кусты в том месте засохли, наверное, лет двести назад. Безжизненно, беспросветно, сплошная серость и уныние.

«Не могу!»

«Делай!»

«Не пойду! Оттуда веет чем-то нехорошим!»

«Дрейку нет до этого дела. Он не засчитает отрицательный результат».

Отчаяние нарастало.

Безглазо смотрели в пустое небо валуны.

Я попыталась представить, что перемещаюсь туда, но из желудка тут же поднялась тошнотворная волна.

«Не могу! Не могу! Не могу!»

«Тебя никто не спрашивает! Прыгай!»

Я едва не взвыла от бессилия.

«КАК „прыгнуть“ туда, где тебе совсем не хочется быть?!»

«А ты представь, что забыла там свою любимую машинку! — вдруг предложил в ответ образ мальчика в красной куртке с наклеенной на карман иллюстрацией из мультика „Тачки“. — А если забыла, обязательно вернешься, чтобы забрать».

От неожиданности я резко втянула воздух. Что это — подсказка из подсознания? Помощь свыше? Уж точно подобные слова не смог бы воспроизвести пятилетний ребенок. С другой стороны, какая разница, кому принадлежит голос, если он подсказывает верные слова?

Черно-белая фотография вдруг перестала казаться такой уж зловещей. Ветер трепал ее уголки, норовил и так и эдак согнуть тонкую бумагу.

А если действительно предположить, что там лежит нечто ценное? Что за этой обшарпанной стеной, за этой рухлядью из щербатых камней лежит, например, украденный мамин паспорт. Неужели бы я тогда не «прыгнула»? Или бабушкины таблетки, без которых ей не прожить и дня? «Прыгнула» бы?

«Конечно, прыгнула бы». — Ответ прозвучал хоть и с отвращением, но решительно.

Остатки сомнений рассеялись с очередным резким порывом. Нетерпеливое шуршание куртки Дрейка я слушала уже с закрытыми глазами. Мне стало не до него. Наливались цветом камни, плотные и настоящие, расправляли рядом когтистые пальцы кусты, материализовалась ниоткуда обрушенная стена, став объемной, громоздкой, пугающе большой.

Дышать было трудно. Я открыла глаза.

С минуту осматривалась по сторонам, не имея сил сделать и шагу. Странное место, не просто заброшенное, а застывшее, будто простоявшее в таком виде тысячелетия. Неба не было, лишь ровный потолок, однотонный и блеклый, слишком ровный, чтобы быть творением природы. Нейтральный воздух не двигался, никакое шевеление или хруст не нарушали давний сон умершего плато. Здесь не могло быть жизни по определению, равно как света и времени.

«Неживое. Это все неживое», — пронеслась одинокая мысль, из-за неестественной тишины показавшаяся слишком громкой даже для меня.

Что здесь, черт возьми, случилось? Это не последствия ядерной войны и не внезапный исход человечества, людей здесь никогда не было, изначально не существовало. Я не предполагала, а знала это.

Будто пронеслись лангольеры.

От неосторожного движения соскользнул под каблуком камень, съехал набок и затих, найдя устойчивое положение. Звук этот тут же поглотила тишина — жадная и голодная, казалось, она питалась и моими выдохами, хрипловатым шумом, испускаемым легкими, корчащимися от пыли.

Конверт!

Найти этот чертов конверт — и назад. Мальчику Никите снова спасибо, но попадать сюда не хотелось, теперь ясно почему.

Будь у меня любимая машинка, я бы плюнула на нее в ту же секунду.