Вывернула во двор машина, льющий из динамиков хриплый речитатив отразился от бетонных стен, задрожали проверяемые на прочность басами оконные стекла. Примерно с минуту рэперская серенада мешала спать всему дому, потом соседские нервы сдали: раздался недовольный мужской голос, забористый ряд матерков и напоследок звон разбившегося об асфальт стекла. Что-то зло выкрикнули в ответ, машина взвизгнула шинами по асфальту и скрылась за поворотом. Музыка стихла.

«О, времена, о, нравы!»

Я улыбалась, слушая «ночной концерт».

Если бы назавтра исчез Дрейк вместе со своим миром и Нордейлом, жизнь моя все равно бы изменилась в корне. Теперь, обладая даром перемещения не только себя, но и грузов, можно придумать, как заработать денег на жизнь. Приятно будет бросить наконец чертову контору, вильнуть по Татьяниной привычке задом и сказать всем: «Адьос!» И еще, наконец-то, путешествуя с деньгами в Праге, можно купить чашку кофе. А то постоянно ни маковой росинки.

Возбужденные мысли еще долго кружили разноцветными светлячками, мешая уснуть.

Клетка была необычной, состоящей из светящихся в воздухе голубых линий, деливших пространство вокруг на ровные, размером с кулак, квадраты. И прикасаться к ней ни в коем случае не хотелось — весьма некстати вспоминался фильм «Обитель зла», где подобная попытка стоила киногерою жизни. Чтобы не задеть ограждение, приходилось стоять, плотно прижав к телу конечности, и не шевелиться. От странного запаха, исходящего от мерцающих прутьев, на затылке шевелились волосы.

По ту сторону клетки вот уже с минуту меня неприветливо рассматривали три мужских лица. Молча, недобро, со скрытой готовностью к действию, если вдруг внезапно возникший в их кабинете пленник решит выкинуть подозрительный трюк.

Кто же знал, в какой именно кабинет нужно «прыгать»? Мне-то казалось, я представила тот, что посещала неделю назад. Промашка вышла, однако. Перепугала незнакомых представителей Комиссии и до смерти перепугалась сама. Теперь чистая одежда, с особой тщательностью приготовленная с утра, насквозь пропиталась потом.

Резко открылась входная дверь, стукнулась о стену, впуская посетителя.

Дрейк решительным шагом вошел в кабинет, быстрым взглядом окинул клетку и стоящих у нее мужчин, затем бросил:

— Отбой тревоги!

Затем сделал короткий жест — провел рукой сверху вниз, будто касаясь в воздухе невидимых точек, — и клетка рассеялась. Перестал дрожать воздух, исчез неприятный озоновый запах. Ноги мои к тому времени налились свинцом, отяжелели, будто бетонные сваи, хотя простоять в одном положении пришлось минуты две, не более, и двигаться с места отказывались.

— Ты, иди за мной, — приказал он мне. — Всем остальным вернуться к работе.

После чего развернулся и вышел из кабинета.

Несколько секунд ушло на то, чтобы убедить трепыхавшийся в панике мозг, что клетки больше нет (воображению казалось, что она просто стала невидимой, но не исчезла), после чего я, не говоря ни слова и не оглядываясь назад, вылетела из комнаты.

Он шел по коридору быстро, будто опаздывал на совещание. Звуки шагов скрадывал тонкий сероватый настил, ровный, без ворса. Я едва поспевала за серебристой спиной.

— Я ведь не знала! Думала, тот же самый кабинет. А куда было идти? В парке я долго ждала, ваш местный Терминатор не привез меня к вам, место и время встречи мы не обговорили, вот я и «прыгнула», думала, что к вам в офис. А там эти! И сразу в клетку.

Дрейк, не оборачиваясь, свернул по коридору за угол. В закутке, оказавшемся тупиком, матово поблескивали стальные двери лифтов. Тихо пикнула, отозвавшись на прикосновение его пальца, плоская кнопка.

Лицо господина начальника впервые за это утро повернулось в моем направлении.

— Здесь сотни таких кабинетов. И все перемещаются в пространстве. Ты бы никогда не попала в тот же самый.

Зажглась сверху лампочка, открылся проход в просторную лифтовую кабину.

Мое ошеломленное выражение лица досталось спине, потому что Дрейк уже шагнул внутрь. Увидев, что я застыла на пороге, удивленная, обронил:

— Заходи. Пол не жидкий, не провалишься.

Оценив своеобразное чувство юмора (а то, глядишь, это и не шутка вовсе!), я осторожно шагнула внутрь.

— Значит, говоришь, получилось, — задумчиво протянул он, выслушав мой рассказ о трудоемком и энергозатратном процессе усвоения нового материала.

Веранда та же и стол. На этот раз не накрытый скатертью, пустой, глядящий в небо темной деревянной поверхностью. Именно у этого предмета мебели в прошлый раз непонятным образом угол превратился в иллюзию, пропустив насквозь мою руку.

Возможно, чтобы успокоить разволновавшееся воображение, я коснулась стола пальцами. Твердый. Чего он вообще стоит на этой пустынной веранде, купаясь то в солнечных лучах, то в дожде? Хотя что я знала об этом месте? Ничего.

— Ну что ж, показывай, — приказал Дрейк. — Оценим результат.

Я напряженно сцепила пальцы за спиной, заволновалась. Покачнулась на невысоких каблучках осенних ботинок.

«Лишь бы получилось. Лишь бы удалось и на этот раз. Один сбой — и конец радужным планам», — испугалась я, но тут же почувствовала, что сознание где-то в глубине, под толщей волнений оставалось спокойным. Хороший знак, вселяет надежду.

Дрейк достал из кармана металлический шарик, положил его на стол и сделал знак рукой:

— Вот здесь ты возьмешь шарик в руки, он обычный, ничего особенного, потеряешь — не страшно. Вон там, — он указал рукой в сторону перил, — появишься. Шарик должен остаться в твоей руке. Это пока все.

Задание ясно и, хотелось верить, выполнимо. Дрейк сделал шаг назад, сложил на груди руки, ожидая дальнейших действий теперь уже от меня.

Я взглянула сначала на него, потом на предмет, лежащий на столе. Постаралась сосредоточиться и успокоиться. Чего теперь бояться? Поздно — или пан, или пропал.

На ощупь шарик был гладким, будто мыльным, и неожиданно холодным. Я зажала его в ладони, согревая, одновременно внимательно оглядывая то место, куда следовало «приземлиться». У перил пол был потрескавшимся, щербатым, с рассыпавшимся местами в крошку камнем. Обвивал белые бутылкообразные ножки ограждения подсохший вьюн, качались от ветра его стебельки с пожухлыми свернувшимися цветками.

Оценив и запомнив детали, я закрыла глаза, приготовившись к «прыжку». Однако первым на ум пришел не секунду назад досконально изученный пейзаж, а почему-то мальчик Никита, вспомнилось, как в закатном свете шевелились на макушке его светлые волосы.

«Конечно. Переносить вещи — это нормально», — послышался его наивный, но уверенный в собственной правоте голос.

Что-то в голове встало на место, щелкнуло, закрепилось и застыло в ожидании, волнение улеглось, шарик в руке показался неестественно теплым.

«Спасибо, Никита», — шепнула я самой себе и закрыла глаза.

Привычно начали выстраиваться в уме детали посадочной площадки, наливаться цветом, плотностью, приближаться, заменяя текущую реальность воображаемой. На мгновение пропал и снова появился ветер, поникшие цветы вьюна теперь почти касались моих джинсов, я еще не видела этого, но знала, что так и есть. Ботинки ступили на потрескавшийся камень, хрустнула под каблуком пыльная каменная крошка.

Я глубоко вдохнула, выдохнула и открыла глаза. Перила были рядом, Дрейк и стол в отдалении. Шарик — радость и гордость — зажат в ладони. Целый и невредимый.

Я улыбнулась и, вытянув руку вверх, показала его Дрейку. Тот буднично подозвал меня обратно к столу. На лице начальника, к моему сожалению, не красовалось триумфальной улыбки за подающего успехи ученика, вообще ничего, кроме сухой деловитости.

Возникшее в груди ликование утихло с пониманием того, что задания еще не кончились.

— Положи, — обронил Дрейк.

Я протянула руку и выпустила уже ставший ценным и горячо любимым, как талисман, приносящий удачу, шарик. Тот покатился по столу и застыл на середине. Радость от успеха перемешалась с обидой.