Касаясь пальцами занавески, я вдруг подумала, что это еще один момент, когда хочется жить здесь и сейчас, не думая про завтра или вчера, наслаждаясь льющимся сквозь тебя ощущением тихого счастья, какое редко можно застать за бесконечной суетой сменяющих друг друга дней.
Оладьи шли на ура.
Я слушала, Клэр говорила. Неспешно, останавливаясь, чтобы что-то припомнить, заново пережить, где-то вздохнуть, где-то смахнуть слезу.
Она рассказывала о том, что вот уже три года живет одна. Раньше был в ее жизни мужчина, хороший, работящий, спокойный. Жили душа в душу. Ну да, ругались, как и все иногда, с кем не бывает? У нее работа поваром в ресторане, у него — место автомеханика в мастерской. Вместе копили на поездку на острова, вместе проводили вечера. Маленький дом, гараж, чудесные соседи. А потом несчастный случай, и… нет больше мужчины. Есть пустая маленькая съемная квартира, долгие месяцы безработицы за плечами, переезд, одиночество, попытки занять себя хоть чем-то, уйти от депрессии. Но судьба, будто в наказание за одной ей известные провинности, награждала Клэр все новыми проблемами и трудностями — сорванными кранами в квартире, займом денег на ремонт, болезнью ног, очередными отказами потенциальных работодателей, несмотря на прекрасные рекомендации и дипломы.
По вечерам только маленький телевизор, тазик с теплой водой (мази ногам уже не помогали, нужно копить на операцию) и старые потрепанные кулинарные книги. А что до новой работы далеко — так она только рада. Пусть на автобусе, пусть сколько-то пешком (не важно, что тяжело), зато свежий воздух и можно отвлечься, подумать. И самое главное — денежка. По представлениям Клэр, денежка немаленькая, за что она неимоверно благодарна.
И пусть холодильники забиты, зато снова можно заниматься любимым делом, почувствовать себя живой. А тут еще кот — радость-то какая! Оказалось, Клэр всегда хотела себе кота, но где их брать? В городе ограниченное количество, новых привозят откуда-то издалека, они дорогие, просто так не купить. А мне, оказывается, несравненно повезло — большая редкость найти одного на улице. Почти невиданная удача. И ведь ничейный, иначе хозяева бы уже нашли по встроенному чипу.
Я округляла глаза, но молчала.
Нет котов? Шутить изволите? Издалека привозят? А потом поняла. Котята ведь не рождаются точно так же, как не рождаются и люди, — получается, что количество домашних животных на Уровнях строго ограничено. Вот и приходится местным платить большие деньги за пушистых друзей, внося свои имена в конец длинных списков толстых книг в зоомагазинах. «Что? Нет. В прошлом месяце привезли только четырех. Ждите».
На какое-то время я даже перестала следить за повествованием поварихи, задумавшись о популяции животных. Кто-то ведь должен следить за местной флорой и фауной? А если в лесах кто-то кого-то съел, что тогда? Как восполнить особь, если нет рождаемости? Ее нужно либо откуда-то привозить, либо воспроизводить искусственно, что при способностях людей, работающих в «реакторе», наверное, возможно.
Заняться, что ли, импортом бездомных котов на Уровни? Какими счастливыми станут местные жители — больше не придется ждать питомцев месяцами, правда, настолько же злым, наверное, сделается Дрейк, который уже после одного Миши начал что-то кричать про непонятный мне «баланс».
А идея все равно хороша. Сколько у нас приютов? Сколько в них больших и маленьких собак и кошек? Вот бы их всех сюда!
— Клэр, — в тот момент она как раз сделала паузу, потянувшись за чашкой, — а ты бы какого кота хотела?
Она округлила на меня миндалевидные темные глаза:
— Да хоть какого. Лишь бы был. Выбирать только богатые могут.
— Ну все-таки, — настаивала я. — Если бы вдруг появилась возможность выбирать.
Кухарка потерла шею в том месте, где ее сдавливал воротник белой плотно застегнутой блузки, и я почему-то подумала, что если бы она распустила волосы из вечно стягивающего их узла, то, вероятно, смотрелась бы гораздо моложе и красивее. Небольшие аккуратные уши, высокий чистый лоб, прямой нос. Разве что губы тонковаты и брови бы не мешало выщипать, а так, в целом, очень симпатичная особа, которая, впрочем, не особенно обращает внимание на собственную внешность. А ведь молодая, лет тридцать — тридцать пять.
— Я бы рыженького взяла. Знаете, как тигры, с полосками? Кот или кошка — кого это заботит, любого бы любила.
В голове образовалась мысленная пометка: «Проверить приюты на наличие рыжиков», обговорить этот вопрос с Дрейком (больше никакой самодеятельности!), и, возможно, на Рождество или Новый год (что они тут празднуют?) у Клэр появится живой полосатый подарок. От этой мысли стало тепло и светло, я аж зажмурилась.
«Угу, Дрейк тебе еще за Мишу покажет так, что мало не покажется!»
В ответ на эту мысль вступился другой голос:
«Пусть покажет. Значит, надо стать настолько незаменимой, чтобы можно было рассчитывать на поблажки».
«А в этом случае надо честно выполнять все домашние задания».
Я вздохнула. Крыть нечем. Задание, хоть и приятное, все же зависло над головой дамокловым мечом, его нужно выполнить как можно скорее.
Дворники сметали со стекла налипшие влажные снежинки. «Нова» держалась на скользкой дороге хорошо, колеса стабильно выравнивались встроенной зоркой системой антискольжения, в полутемном салоне выделялся светлым прямоугольником экран навигатора, которым я уже худо-бедно научилась пользоваться.
В Нордейле смеркалось. Тот самый момент, когда вроде бы еще день, но уже немного потускневший, утомившийся сражаться с низко висящими тучами и первым снегом. Шапок на головах заметно прибавилось, витрины пестрели новыми коллекциями зимней одежды и висящими на ниточках снежинками.
Подумав, что Клэр, наверное, зябнет в осенних ботинках, я переключила теплый воздушный поток с лобового стекла в ноги. Ведь не скажет ничего, будет молчать, привыкла терпеть не ропща. Каждому известно, что добираться домой в машине тепло и удобно, но у меня ушло почти тридцать минут, чтобы убедить в этом кухарку. Зачем автобус, зачем пешком, тем более в такой обуви и с больными ногами? Но она сопротивлялась до конца. Не хотела, чтобы я тратила свое время и ехала к черту на кулички, увидела бедность ее жилища. Глупая, она просто не знала, что вид отлепившихся обоев и потрескавшейся плитки мне знаком не понаслышке.
И все же район, где «нова» притихла, выглядел неприглядно. Уныло, неопрятно, чуждо. Со стоящими в ряд четырехэтажными кирпичными домами, переполненными урнами, привалившимися к ним мешками с отходами. Облезлые ступени крыльца, покосившиеся перила.
— Это здесь?
Клэр кивнула. Попрощалась, пообещав прийти во вторник утром (на выходном я все же настояла), и быстро, будто все еще смущенная тем, что согласилась ка поездку, вышла из машины. Только теперь я заметила, как она прихрамывает на левую ногу, как кутается в длинный тонкий плащ, не спасающий от холода, втягивает длинную шею в плечи, стараясь не заморозить.
Взмах ладошкой, робкая улыбка. Дверь закрылась.
Я включила заднюю передачу и стала разворачиваться в тесном дворе. Если путь на машине сюда занял сорок минут, сколько же тогда на автобусе? И так каждое утро и каждый вечер? Во сколько нужно встать, чтобы прибыть на мою кухню к семи утра? А потом назад, в этот район, в эту каморку, в одиночество? Каким светлым и уютным, роскошным, должно быть, казался Клэр мой особняк, как хорошо подчеркивал разницу с ее собственным спартанским жилищем, которое даже по российским меркам выглядело убогим.
Если бы не мои способности, случайно открывшийся талант, а потом первый «прыжок» в парк, не видать бы мне в жизни ничего круглее ведра. Так бы и думала, что роскошные виллы достаются только криминалу, депутатам и ворам, поездки на моря — их пигалицам, в то время как рабочий класс должен быть счастлив, имея такую вот каморку, как у Клэр, одну пару обуви на год и одежду с пометкой «Пока не сносилась, не выкидывать».
