Улыбка была настолько неожиданной и настоящей, что, будь у меня душа, уверен, я бы почувствовал себя виноватым.

Все еще улыбаясь, Ла Гэрта встала, и еще до того, как я успел отступить, сжала меня в крепком объятии.

– Я правда очень признательна, – сказала она. – Ты заставляешь меня чувствовать себя ОЧЕНЬ благодарной.

И она стала тереться об меня движениями, которые можно назвать только непристойными. Конечно, не могло быть и речи, то есть – вот она, защитник общественной морали, и прямо здесь же, на глазах этой самой общественности… Не говоря уже о том факте, что я только что вручил ей веревку, на которой она сможет повеситься, а это не совсем подходящее событие для того, чтобы отпраздновать его через… Нет, правда: неужели весь мир сошел с ума? Что стало с людьми? Неужели все они только об этом и думают?

Чувствуя себя близким к панике, я попытался высвободиться.

– Пожалуйста, детектив…

– Зови меня Мигдией, – сказала она, все сильнее прижимаясь и ерзая.

Когда Ла Гэрта опустила руку к моей ширинке, я вскочил. Позитивный результат: действие освободило меня от любвеобильного детектива. Негативный результат: она кувырнулась набок, ударилась бедром о стол, преодолела свое кресло и растянулась на полу.

– Мне… э-э… Правда, мне надо работать, – запинаясь, промямлил я. – У меня важное…

Как бы там ни было, но я ни о чем другом не мог думать, кроме как о спасении своей жизни, поэтому, пятясь, я выскочил из ее кабинки, а Ла Гэрта осталась смотреть мне вслед.

И взгляд ее особенно дружелюбным я бы не назвал.

Я проснулся, стоя у раковины. Из крана текла вода. Меня охватила паника, возникло чувство абсолютной дезориентации, сердце заколотилось, воспаленные веки дрожали, пытаясь сомкнуться. Место, где я стою, – неправильное. Раковина выглядит не так, как должна. Я даже не уверен в том, что знаю, кто я есть, – в своем сне я стою перед своей раковиной, в которую течет вода. Я натирал руки мылом, очищая их от микроскопических частичек жуткой красной крови, смывая их водой, такой горячей, что кожа становилась розовой, новой, абсолютно антисептической. И горячая вода казалась еще горячей после прохлады комнаты, из которой я только что вышел: игровой комнаты, комнаты для убийств, комнаты для сухого и последовательного расчленения.

Я выключил воду и постоял немного, качаясь и касаясь холодной раковины. Все настолько реально, настолько не похоже на самый фантастический сон! И я так четко помню комнату. Закрыв глаза, я сразу же вижу ее.

Я стою над женщиной, которая изгибается и извивается, связанная клейкой лентой, вижу ужас, растущий в ее глупых глазах, вижу, как в них появляется безнадежность, и чувствую грандиозный прилив изумления, поднимающийся из меня и стекающий вниз, к ножу. И как только я поднимаю нож, чтобы начать…

…но это не начало. Потому что под столом – еще одна, уже сухая и аккуратно упакованная. А в дальнем углу – еще одна, ожидает своей очереди в бессильном черном ужасе, какого я еще никогда не видел, хотя в нем есть что-то неуловимо знакомое и неизменное; все это наполняет меня чистейшей энергией, еще больше опьяняющей, чем…

Три.

В этот раз их три.

Я открыл глаза. Это я – в зеркале. Привет, Декстер. Сон приснился, старина? Интересный, а? Их было трое, эй? Всего лишь сон. Не более. Я улыбнулся себе в зеркале, пробуя действие лицевых мышц. Вышло неубедительно. И в таком вот восторге я окончательно проснулся, и все-то, что у меня осталось, – это чувство похмелья и влажные руки.

То, что должно бы подсознательно восприниматься как приятная интерлюдия, на самом деле заставляет меня дрожать от неуверенности. Меня охватывает ужас, когда я думаю о том, что моего разума уже нет в городе, а самого меня оставили платить за квартиру. Я подумал о трех тщательно связанных подружках, и мне захотелось к ним вернуться и продолжить дело. Я вспомнил о Гарри и понял, что не смогу. Меня размазало между памятью и сном, и я не могу сказать, что из них привлекательнее.

Однако это уже не весело, я хочу свои мозги назад.

Я вытер руки и вернулся в постель. Но этой ночью дорогому моему опустошенному Декстеру сна больше не видать. Я просто лежал на спине и наблюдал за темными пятнами, плывущими по потолку, пока без четверти шесть не зазвонил телефон.

– Ты был прав, – сказала Деб, когда я снял трубку.

– Чудесное ощущение, – ответил я, силясь быть похожим на обычного блистающего себя. – Прав насчет чего?

– Насчет всего, – сказала Деб. – Я на месте преступления на Тамиами-Трейл. И попробуй угадать!

– Я был прав?

– Это он, Декстер. Кроме него, некому. И все, черт возьми, намного круче.

– Насколько круче, Деб? – спросил я, думая о трех трупах и надеясь, что это не так.

Меня уже стало потряхивать от уверенности, что все именно так.

– Похоже, жертв несколько, – сказала Деб.

Я почувствовал удар в районе желудка, как будто проглотил заряженный аккумулятор. Но все же предпринял героическую попытку собраться и произнести что-то типично умное.

– Превосходно, Деб. Ты звучишь как протокол с места убийства.

– Ну да. Я уже начинаю подумывать, что когда-нибудь смогу сама такой составить. Хорошо только, что не в этот раз. Слишком уж страшно. Ла Гэрта не знает, что и думать.

– Да она и не умеет. Что же там такого страшного, Деб?

– Мне пора идти, – неожиданно сказала она. – Давай сюда, Декстер. Ты должен это видеть.

К тому времени, когда я туда добрался, толпа рядами теснилась у барьера, причем большинство ее составляли репортеры. Пробираться сквозь толпу репортеров, у которых в ноздрях запах крови, – всегда трудное дело. Сразу так не подумаешь, потому что перед камерой они сразу становятся обывателями с повреждением мозга и серьезным расстройством пищеварения. Но стоит им оказаться перед полицейской баррикадой – происходит чудесное превращение. Они становятся сильными, агрессивными, готовыми и способными смести и растоптать все и вся на своем пути. Это немного напоминает истории о мамашах в возрасте, поднимающих грузовик, когда под ним оказывается их ребенок. Сила происходит из какого-то мистического источника, и каким-то образом, когда проливается кровь, эти страдающие анорексией создания могут пробить себе дорогу сквозь все, что угодно. Даже не растрепав прически.

На мое счастье, один из мундиров на баррикаде узнал меня.

– Пропустите его, ребята, – крикнул он репортерам. – Дайте дорогу.

– Спасибо, Хулио, – поблагодарил я копа. – Похоже, репортеров каждый год только прибавляется.

Он хмыкнул.

– Видно, их кто-то клонирует. По мне, они все на одно лицо.

Я пролез под желтой лентой, и тут меня охватило странное ощущение, как будто кто-то балуется с содержанием кислорода в атмосфере Майами. Я оказался в грязи стройплощадки. Похоже, строят тут трехэтажное офисное здание, такие обычно заселяют маргинально настроенные арендаторы. И пока я медленно шагал вперед, наблюдая за активностью вокруг этой недостроенной конструкции, я уже знал, что все мы здесь появились не случайно. С этим убийцей не бывает ничего случайного. Все хорошо обдумано, тщательно вымерено на предмет эстетического воздействия, изучено с точки зрения художественной целесообразности.

Мы на стройке, потому что так надо. Он так выступает с заявлением, как я и говорил Деборе.

Вы взяли не того парня, говорит он. Вы посадили кретина, потому что вы сами кретины. Вы настолько тупы, что ничего не видите, пока вас не ткнешь носом. Так вот, получите!

Но более всего, более, чем полиции и публике, его послание адресовано мне; он насмехается, дразнит меня, цитируя пассажи из моей собственной торопливой работы. Он привез тела на стройку, потому что я то же самое проделал с Яворски на стройке. Он играет со мной в кошки-мышки, демонстрируя всем нам, как он хорош, и заявляя одному из нас – мне! – что он наблюдает.