Разумеется, противник одержал верх. Благодаря нашим усилиям они потерпели значительные потери, но численность была на их стороне. Они повалили меня на землю, связали по рукам и ногам и бесцеремонно отволокли в тюремную камеру вместе с остальными. Там они оставили нас – почти сотню из нашего объединенного экипажа. Примерно четверть моих людей погибла, и их тела были свалены у стены вместе с телами соратников Карины. Я знал их сокровенные мечты, их судьба была связана с моей. Многие из них не были хорошими людьми. Их нельзя было назвать добрыми, милосердными или дружелюбными, но это была моя команда, и они были теперь мертвы. Капитан Миер лежала, связанная, подле меня. На плече её зияла рана, и губа была рассечена вражеским клинком. Я позвал мистера Дэрроу и мистера Коплера и испытал облегчение, услышав их голоса.

– Вам стоило принять его предложение, – сказала Карина Миер.

Картер спросил:

– Что еще за предложение?

Но я не ответил ему.

– Когда вы сдались мне на борту «Варгуда», я обещал, что вам не причинят вреда, – сказал я. – Уверен, что это планы губернатора на ваш счёт были иными. У меня не было выбора.

Она повернулась ко мне настолько, насколько позволяло её положение. В её улыбке были грусть и удивление, восторг и отчаяние.

– А если бы вы не дали мне обещание? – спросила она. – Что, если бы вы не были связаны словом вашей запятнанной чести, – предали вы бы меня тогда?

Я долго не отвечал ей. Тогда я лишь подспудно догадывался, с какой проницательностью этой удивительной женщине удалось превратить меня в нового человека. Юный Картер пробормотал: «Если нам было сделано предложение, неплохо было бы услышать условия», но доктор Кох заставил его замолчать. Со вздохом я признался:

– Я не предал бы вас. Как бы мне ни хотелось спасти жизнь себе и своим людям, я не предал бы никого в руки губернатора Смита и его новых союзников.

– Значит, хотя вы и бесчестный человек, что-то все же удерживает вас, – сказала она. – Честь – это бремя, от которого можно отказаться или переложить на чужие плечи. Но невозможно отказаться от порядочности.

Что я могу сказать, Ваше Величество? В тот день было ранено не только мое тело, но и моя душа. Я сражался против гигантских паукообразных чудовищ и простился с людьми, которые стали моей семьей. Не удивительно ли, что капитан Лоутон, гроза Карибского моря, был уничтожен этими кроткими словами? Я лежал в переполненной камере, устремив глаза к небу, и первый раз в жизни размышлял о том, что потеря чести не всегда пагубна для человеческой души. Все мои юные годы я так пестовал и защищал свою честь, что она стала моей слабостью. Я гордился своим честным именем, и губернатор Смит использовал это, чтобы уничтожить меня. Все годы, проведенные мною в плаваниях, когда я щеголял верностью закону, разом были низведены в ничто. И вдруг я слышу такое – могли ли её слова обрадовать меня? Испытал ли я душевное перерождение, пролились ли на меня лучи небесной благодати? Этого не случилось. Напротив, её слова жгли меня. Подобно Ахиллесу, я скрыто предался гневу, когда Карина с нежным укором предположила, что выбор был недостоин меня.

– Мадам, – сказал я, – ваш оптимизм неуместен.

В худшие моменты моей жизни, Ваше Величество, передо мной предстает удивление в её глазах и боль, которую Карине причинила резкость моих слов. Я думаю, что она продолжила бы разговор и попыталась заставить меня объясниться, но я повернулся к ней спиной и остался наедине со своими мыслями.

Я провел так некоторое время, в обиде на нее за мою уязвленную мужскую гордость и кляня тот день, когда я ступил на борт «Варгуда ван Хаарлем». Я не стал бы передавать вам все это, если бы помянутый разговор не вызвал к жизни события, которые побудили меня написать это письмо. Даже несмотря на это, я хотел опустить его в своем рассказе. Однако, какие бы грехи ни лежали на моей душе, меня нельзя упрекнуть в неискренности.

– Капитан Лоутон, сэр? – обратился ко мне мистер Коплер. Его голос вернул меня к действительности. Я был удивлен, обнаружив, что у меня в глазах стояли слезы. Я кашлянул и поспешил отереть их о плечо.

– Мистер Коплер, – сказал я, – вам удалось освободить руки?

– Да, сэр.

– Вы выиграли в этот раз, – проворчал мистер Дэрроу. – Сэр, у меня свело большой палец, а иначе я бы быстрее него высвободил бы руки.

– Будем надеяться, что нам больше не придется состязаться в этом умении в ближайшем будущем, – сказал я. – А сейчас нам надо торопиться. Надо отбить корабль.

Одно дело – взять вражеский корабль на абордаж, другое – отвоевать собственный, выбравшись из корабельной тюрьмы. В первом случае обе стороны вооружены и всем известно о начале боя. Во втором случае только одна сторона вооружена, но на другой стороне есть эффект неожиданности. Я предпочитаю открытый бой не потому, что я презираю уловки, – я больше уверен в силе оружия, чем в своей удаче. Как только противник пробьет тревогу, баланс сил восстанавливается, и чаще всего не в пользу беглецов. Мы легко одолели первых стражников, встретившихся на нашем пути, – иккеанское паукообразное чудовище и двух гвардейцев. Взяв их оружие, мы продолжили продвижение по захваченному кораблю. Корабельная тюрьма находилась ближе к корме, далеко от рубки, но неподалеку как от грузового отсека, где хранилось драгоценное золото инков, так от огромных двигателей, которые служили мачтой, парусами и рулём «Серкерии». У нас было мало времени, поэтому мы разделились: капитан Карина Миер двинулась со своим отрядом в сторону грузового отсека, я же решил захватить контроль над машинным. Вы можете подумать, что было бы естественным взять своих людей. Однако в действительности каждый отряд состоял наполовину из экипажа «Серкерии» и наполовину из команды «Святого Доминика».

Хотел бы я сказать, что атака машинного отсека прошла без помех. Однако дюжина гигантских механизмов, каждый из которых был величиной с каравеллу, были полны извилистых проходов и тупиков, так что нас ожидал жаркий бой. Несколько раз я был отрезан от моих людей, сражаясь врукопашную с черными существами, похожими на огромных червей, которых иккеанцы держали на своих кораблях в качестве рабов. Потом я ещё долго не знал, откуда берутся эти существа, – хотел бы я не знать этого и поныне! Во время схватки кто-то поднял тревогу, и мы лишились нашего преимущества.

Когда мы встретились с Кариной Миер, возле которой парила в воздухе тележка с драгоценным сплавом, иккеанские солдаты уже спешили к нам. Доктор Кох и Октус Октатан, объединив свою изобретательность, сумели забаррикадировать проходы, ведущие к двигателям. Однако этим они перекрыли нам пути к отступлению. Я не видел выхода, но старался не выдать своего отчаяния. Я обошел линию обороны, подбадривая людей. Всё оружие, которое нам удалось захватить, было направлено в сторону суженных коридоров, и скоро мы услышали людские голоса, клекот паукообразных монстров и, наконец, скрежет орудий, пробивающих новый проход.

Когда я вернулся, чтобы сообщить эти новости Карине Миер, она стояла возле светящейся карты, подобной той, что я видел в капитанской рубке. В прошлый раз она показывала яркую точку «Серкерии», окруженную красноватым свечением кораблей противника. Теперь на ней был виден только наш корабль, облепленный вражескими машинами, наподобие кошки, вылезшей из репейника. Внизу, под кораблем, виднелась изогнутая поверхность Марса.

– Мы в ловушке. Враг скоро будет здесь, – сказал я.

– Все иккеанские корабли состыковались с «Серкерией», – сказала она.

– Мне жаль это слышать, – ответил я.

– Это еще может сыграть в нашу пользу, – сказала она, протянув руку в сплетение лучей, чтобы показать мне точку на поверхности планеты, которую я не заметил раньше. Серое пятнышко на красной поверхности казалось меньше, чем ноготок на пальце ребенка. – Это Дворец Подземного мира, наша крепость. Там находится проход в пещеры, в которых живет мой народ. Там меня ждет мой брат, и я должна доставить туда сплав, если я хочу увидеть мой народ свободным.