Верховый Инквизитор бросил украдкой взгляд на священника бога смерти. Тот, казалось, никаких неудобств не ощущал. Равно как и удобств. Ради высокого гостя брат Флахбарт сервировал стол золотыми приборами, но Гален этого словно не заметил. Не сказал ни слова, да и ел с таким видом, словно с простого оловянного, а то и с деревянного блюда. Да, городской первосвященник бога смерти давно стал человеком не от этого мира. Ему всё равно, что есть, что пить, какую одежду надевать, на каком ложе спать… От того и выглядел он совершенная развалина: плешивый, с глубоко запавшими глазницами, трясущимися руками. Лоб, щёки и шею Галена избороздили глубокие морщины, на тёмных, усыпанных пигментными пятнами, кистях рук вспухли жилы. А ведь с инквизитором почти ровесники, одна или две весны разницы. На вид же — не меньше дюжины.

"Наверное, скоро у Аэлиса в Толе будет старший жрец", — подумал отец Сучапарек. — "Интересно, кто? Конечно, не Ойер — тот сам того и гляди помрёт. Кромкамп? Време? Схют? Может, Тиммер? Нет, этот точно старшим не станет, его ничего кроме звёзд не интересует. Кстати, о звёздах. Пора, пожалуй, переходить к делу".

— Отведайте этой рыбы под маринадом, брат Гален. На мой взгляд — чрезвычайно вкусна.

Жрец улыбнулся бледными губами.

— Благодарю за заботу. Пища есть пища, не более того. Не следует воздавать ей внимание, больше должного.

Впрочем, Гален тут же положил на своё блюдо немного рыбы, продолжая при этом наставлять инквизитора.

— Сытость отвращает от душевной жизни. Сытый человек доволен, ему не хочется мыслить ни о чём, кроме наслаждений.

— А разве наслаждения — это плохо? Мы, воинствующие отцы служим богам мечом, а не словом и, конечно, уступаем вам, мудрым, в познании воли богов, но что-то мне не приходилось слышать, чтобы сытная еда считалась делом богопротивным.

— А она и не является таковым. Простым людям не возбраняется есть много и вкусно, лишь бы не забывали о жертвах во имя Аэлиса. Да и вам, воинствующим отцам надлежит достойно питать своё тело: воин нуждается в хорошей пище ничуть не меньше, чем в ежедневных упражнениях с оружием.

— Благодарю за мудрое разъяснение, брат Гален. Хотелось бы мне, чтобы на все вопросы, которые встают передо мною, можно было получить столь же мудрые ответы.

— Не стоит прибедняться, брат Сучапарек, не стоит. Тебя боги мудростью не обидели.

— Я не ропщу на богов, но всё же жизнь задаёт мне порой столь сложные вопросы, что я не в состоянии их решить. Вся надежда — послушать мудрого человека, который сможет мне помочь.

— Уж не меня ли? — иронично поинтересовался адепт Аэлиса.

— Именно тебя, брат мой. Брат Флахбарт, налей-ка почтенному отцу ещё фрамбуаза.

Прислуживавший за столом юный инквизитор торопливо схватился за золотой кувшин с малиновым пивом.

— Нет-нет, — Гален решительно прикрыл ладонью кубок, — на сегодня довольно пива. Лучше пусть он нальёт ягодной воды.

— Как скажешь, — кивнул Верховный Инквизитор.

— Малиновой или сливовой, господин? — робко поинтересовался брат Флахбарт.

— Малиновой, мой мальчик, — ласково кивнул отец Гален.

Подхватив другой кувшин, юноша наполнил кубок. Священник сделал крупный глоток, отставил кубок. Поднял взгляд на сидящего напротив Сучапарека и поинтересовался:

— Так о чём бы ты хотел узнать от меня?

— О знамении. Всем известно, что первым его увидел священник Аэлиса, мудрый отец Тиммер. Это и не удивительно, ибо он лучший астроном в городе. Но что оно обозначает? Вчера по городу ходили самые разные слухи.

Отец Гален снова пригубил кубок.

— Первое правило мудрости — не делать поспешных выводов. Отец Тиммер всего лишь наблюдал новую комету, которой нет в табличках. Пока что ничего более сказать невозможно. Во всех городских храмах вчера были проведены обряды вопрошения, но ни один из богов не пожелал изречь свою волю.

— Но люди говоря…

— Быдло, брат мой, быдло… Примитивные религиозные чувства черни надо всячески поощрять, в этом основа благосостояния храмов. Но простолюдинам ни к чему тайные знания. Если бы богам было угодно дать толкование появлению хвостатой звезды — в первую очередь об этом стало бы известно в базилике и здесь, в Вальдском замке.

Отец Сучапарек задумчиво забарабанил пальцами по дубовой столешнице.

— Прости моё невежество, брат Гален, но случалось ли ранее, чтобы появлялись кометы, не внесённые в таблички?

— Случалось ли? Да столько раз случалось, что можно сбиться со счёта. Наши таблички позволяют делать предсказания не так уж и часто. Большинство же комет появляются неожиданно и исчезают неизвестно куда.

— А мне казалось…

— Всем кажется, брат Сучапарек. Когда мы предрекаем появление кометы и она появляется на небосклоне, это оказывает огромное воздействие и запоминается надолго. Когда же комета появляется неожиданно, то мы просто даём ей какое-нибудь объяснение — и народ успокаивается.

— И какое же объяснение ты намерен дать в этот раз? День, два, три можно кормить народ слухами. А потом?

— А потом можно будет напомнить людям, что пути богов неисповедимы. Может быть знамение предвещало смерть какого-нибудь из известных горожан. Братство похоронщиков вроде не жалуется в эти дни на отсутствие работы. Или вот третьего дня был пожар в одной из красилен на левом берегу Ленты. Ничего особо страшного, но красильня выгорела дотла. А ведь огонь мог перекинуться на соседние постройки. Представляешь, брат Сучапарек, какие убытки в этом случае понёс бы город?

— Вероятно, весьма значительные. Затрудняюсь оценить точнее, меня мало интересуют подробности купеческого ремесла.

— Напрасно, брат мой, — назидательным голосом произнёс Гален, осуждающе покачав плешивой головой. — Ты слишком увлекаешься истреблением нечек и прочих тварей, но забываешь, ради чего всё это.

— Я защищаю людей!

— Вот именно. Это почетная задача, и тот, кто берётся за её исполнение, должен знать, кого он защищает и от чего имени. Иначе может статься, что защищаемые возненавидят защитника более, чем тех, от кого их защищают. Инквизицию не слишком любят в Толе, брат мой.

— Нас не должны любить, нас должны бояться.

Первосвященник бога смерти снова покачал головой. Брату Флархбарту показалось, что с его наставником говорят, как с неразумным и упрямым малышом.

— Одно другого не исключает, брат мой. Не исключает, да… Скажу больше, самое лучшее, если простолюдины испытывают страх и любовь одновременно. Ты должен это знать, ведь Орден стремится к тому, чтобы люди помогали ему не только из страха, но и из искренней симпатии.

— Это касается каких-нибудь Кагмана или Айявы, где властвуют местные царьки. К чему нам какая-то глупая любовь черни в тех краях, где утверждена власть благословенного Императора Кайла? Огнём и железом, брат Гален, огнём и железом.

— Ты спрашивал мудрости, брат Сучапарек…

— Прости меня, брат Гален. Возможно, то, что ты говоришь мне — действительно мудро. Возможно, эта мудрость угодна Аэлису, которому мы сегодня вместе усердно молились и которого Орден почитает, как и прочих богов нашего мира. Но мне известно, что Аэлис жестоко карает души недостойных людей, не так ли?

— Истинно так, — согласился жрец. — Праведные получают забвение, а неправедные души подлежат мукам.

— Вот это мне ближе. Мы, инквизиторы, существуем для того, чтобы исполнять волю богов уже в этом мире. Неправедные, творящие то, что неугодно богам, должны получить наказание уже здесь — и пусть они трепещут от страха, при виде инквизитора, несущего им суровое возмездия. Те же, кто не совершил ничего, оскорбляющего богов… Да получат они награду из твоих рук, отец Гален и рук твоих сотоварищей. Мы — карающий меч, мы — месть богов. Нам не пристало расточать благодеяния, это мы готовы предоставить кому-нибудь другому.

— Что ж, — согласно кивнул Гален, — ничего не имею против. Милость Аэлиса да прибудет с тобой и с твоими людьми, брат. Надеюсь, что я всё же чем-то смог тебе помочь.