Заметив скептически-неприязненные взгляды, которыми эскадрилья смотрела на фон Гетца, Головин предупредил:

— Подполковник наравне со мной отвечает за качество вашей доподготовки. И нечего на него так пялиться и зубами клацать, будто он у вас из постели увел продавщицу военторга. Все его распоряжения во время занятий являются обязательными для исполнения. Кроме того, у подполковника семьдесят четыре победы в воздухе. Вы рядом с ним — чижики желторотые. Он любых пятерых из вас будет полчаса за собой по воздуху таскать, пока весь боекомплект не расстреляете. Поэтому по-хорошему советую слушать и впитывать все, что будет показывать и чему будет учить вас подполковник.

Упоминание о победах фон Гетца произвели впечатление на офицеров. Некоторые из них получили Героя за десять сбитых самолетов. По числу побед с этим фрицем не могли сравниться даже пятеро самых лучших — никто из них не дотягивал до двух десятков сбитых. Взгляды из неприязненных сделались уважительно-изучающими.

— Ну и, наконец, — подытожил генерал. — На время доподготовки все ваши звания считаются недействительными. Всех вас я объявляю курсантами. Командира эскадрильи я подберу из числа курсантов по результатам учебы вне зависимости от звания. Звезды на погоны командира упадут в свой срок. Пилоты, которые будут признаны не прошедшими доподготовку, в состав эскадрильи зачислены не будут. С соответствующей характеристикой и нужной записью в личном деле они отправятся в свои прежние части. Вопросы?

Вопросов не было ни у кого, кроме Дьяконова.

— Разрешите, товарищ генерал-майор?

— Что у вас? — Головин с неудовольствием повернул голову в сторону капитана.

— Разрешите встать в строй…

18 апреля 1943 года.

Н-ский аэродром, Московская область

Весь час, который заняла у Головина дорога до Н-ского аэродрома, он потратил на размышления о судьбах отечества.

«Почему у нас так? — думалось ему. — Почему у нас, в России, все и всегда через тернии к звездам? Per aspera ad astra. Стоило ли в семнадцатом году скидывать царя, чтобы через четверть века снова прийти к империи? Для чего тогда в Гражданскую расстреливали золотопогонников? Для чего уничтожили цвет русской армии? Только затем, чтобы в золото и бархат обрядить тупоголовое быдло? На места Брусилова, Алексеева, Деникина, Колчака привести и расставить генералов от сохи? Тех, кто едва успел переобуть лапти? Пусть я сам не «из графьев». Пусть не из дворянской семьи и не заканчивал Пажеский корпус. Но, находясь на службе, я все время работаю над собой. Я поочередно окончил курсы «Выстрел», Академию имени Фрунзе, дал себе труд выучить три европейских языка. То есть никто не может мне ткнуть в лицо, мол, ты, товарищ генерал, не на своем месте сидишь. Как раз на своем. Скандинавия, Англия, Германия «прошиты» моей агентурой. Мы ее десять лет создавали почти с нуля. А что могут предъявить генералы строевые? Наши, с позволения сказать, великие полководцы? Вся эта замечательная плеяда сталинского выводка, больше половины из которых пять лет назад были капитанами! Если капитану кинуть на плечи генеральские звезды, от этого он не сделается генералом. Он по инерции так и будет мыслить на уровне батальона. Как был комбатом в душе и по уму, так комбатом и останется. Нельзя такому недоделку доверять даже полк, не то что бригаду или дивизию. А у нас в сорок первом такие ставились на корпуса!»

Головин вспомнил сорок первый год и помрачнел.

«Идиотизм! Полнейший идиотизм в начальной стадии войны. В первые же дни свыше двух миллионов человек потеряли! Из-за кого? Да вот из-за таких вот конников с генеральскими звездами. Не отходили даже — драпали. Больно и страшно было слушать командиров, которые прибывали в те дни в Генштаб с переднего края. Мосты не разрушали, сдавали невзорванными доты и заводы. Потом поступил приказ оставлять за собой выжженную землю, и стали жечь дома и избы, нисколько не заботясь о том, как люди, наши советские люди, будут зимовать в чистом поле, оставшись без продовольствия, одежды и крыши над головой. А потом еще удивлялись, почему это колхозники встречают немцев с хлебом-солью?! Почему это бывшие советские граждане, оказавшись на оккупированной территории, очень быстро забывали о том, что они «советские», и шли на службу к противнику. Идиоты. Прежде чем жечь, необходимо было организовать эвакуацию. Это же наши люди, советские! А «капитаны» ограничились тем, что выставили заслоны. От своих же заслонялись. До Москвы немца допустили. Да и с обороной Москвы, которую сейчас уже начали называть героической, тоже обосрались кругом. Когда немцы подошли к окраинам, то первыми драпанули члены правительства и ЦК. Некоторые пешком отправлялись в Горький. Возле Горького на обочине стояли сотни брошенных машин с московскими номерами. Полный крах системы. Партия проявила все свое скудоумие, показала народу, что думает только о спасении собственной шкуры, а народ — гори он синим пламенем, этот народ! Вернее, обосралась не партия, а верхушка партии. Рядовым коммунистам никто никаких указаний не давал. И они все оставались на своих местах, терпеливо и обреченно дожидаясь, когда придут немцы и станут развешивать их на столбах. Энкавэдешники — те поумней оказались. Некоторые сами с присущей органам предусмотрительностью стреляться стали. И как после всего этого объяснять и доказывать народу, что «ВКП(б) — руководящая и направляющая сила советского общества»?! Народ наш, конечно, в массе своей трусливый и глупый. Настолько трусливый, что боится НКВД больше, чем Гитлера, и настолько глупый, что терпит советскую власть. Но не слепой же! Народ же видел, как все эти трибунные горлопаны и кабинетные деятели рванули из Москвы, едва только немцы замаячили на горизонте. Осенью сорок первого года всей стране было ясно, что оборона Москвы — дело кого угодно, только не самих москвичей! Москвичи расползались, как тараканы: в Горький, Самару, Сызрань, Ташкент, Алма-Ату. По всему Союзу прославились, раззвонили о своем «мужестве и готовности защищать столицу до последней капли крови».

А эти сводки Совинформбюро? В народе их называют «охотничьими рассказами». Я понимаю, конечно, что Щербаков и Лозовский, стоящие во главе этого рупора, люди малокультурные и ограниченные, но зачем же так беззастенчиво врать? Всякий, у кого под рукой есть карандаш, уже давно подсчитал, что, если верить этим сводкам, сведя их воедино, то мы убили фашистов вдвое больше, чем на самом деле существует взрослого населения в Германии. Идиоты!

Идиотизм. Везде идиотизм! В Ставке, в штабах, в наркоматах. Когда немцы осенью повели свое последнее наступление на Москву, они разбомбили штаб Западного фронта. В том числе — оперативное управление. Командующий Западным фронтом — а кто там у нас тогда им командовал? — остался без связи с войсками, не имея ни малейшего представления об их местонахождении, а войска остались без командования и были предоставлены сами себе. При этом штаб фронта два месяца сидел на одном месте, и никто не удосужился дать команду отрыть блиндажи! Воистину, наша российская глупость безгранична. Безалаберность наша нескончаема и всепроникающа!

И так — во всем, чего ни коснись!

В сорок первом под Киевом шестьсот тысяч попало в плен, хотя даже Буденному и его коню было ясно, что город не удержать и войска надо заблаговременно отводить на левый берег Днепра. Жителям объявили за несколько часов до отступления, что армия оставляет город. Началась давка. Снова тысячи неоправданных жертв. Под Брянском — полмиллиона в окружении. Под Вязьмой — столько же. За четыре месяца войны два миллиона красноармейцев попали в плен! Что у нас, люди лишние?!

Ну ладно, пусть поражения наши всегда грандиозны, как грандиозны наши потери во время наших поражений. Но почему мы и победы свои оплачиваем сотнями тысяч жизней?! Под Москвой — миллион убитых. Под Ржевом — еще миллион. Даже стих появился: «Я убит подо Ржевом». Зачем нужен был тот Ржев?! Под Харьковом — снова шестьсот тысяч положил дурак Тимошенко. Сталинград — еще больше миллиона! Харьков то берем, то отдаем. По шесть раз из рук в руки переходит. Уже и жители, наверное, запутались, не знают, какая там у них сегодня власть.