Сравнительно-религиоведческие построения, разумеется, гипотетичны. Но на один вопрос все же необходимо дать хотя бы предположительный ответ. Какой народ создал дольмены Белозерья? Совершенно очевидно, что все вышеприведенные сравнительно-мифологические выкладки общеевропейского масштаба правомочны лишь в том случае, если речь идет о культуре палеоевропейской, субстратной, вошедшей впоследствии в культурный спектр индоевропейских и уральских народов. То есть создавали эти дольмены не летописные русичи, не вепсы, не меря, не саамы, а тот загадочный мегалитический этнос, который в известной мере стал прямым генетическим предшественником всех перечисленных народов Белозерского региона.
Очень возможно, что прав был замечательный отечественный культуролог Леонид Аркадьевич Лелеков (1934–1988), предположивший в своей исключительно глубокой, последней в его жизни статье о Белозерье, что этим этносом могли быть венеты{260}. Он соотносил этот неуловимый, «блуждающий» этноним не напрямую с балтийскими славянами-венедами, не с загадочным славянским царством Вантит арабских источников, не с народом венетов в кельтской Арморике времен Цезаря, не с венетами Северной Италии, но с палеоевропейской традицией, запечатлевшейся в топонимах и мегалитических памятниках. Для кельтской цивилизации этот субстрат можно назвать протодруидическим. Для Русского Севера такого знакового определения нет, но здесь сохранилось само имя мегалитического этноса. Ведь финны и сейчас называют русских словом venдlдinen, а Балтийское море еще Клавдий Птолемей именовал Венедским заливом. Разумеется, это не означает, что современные русские (или шире — славяне: проблема венетского пласта в славянской культуре сейчас активно обсуждается) и венеты мегалитической древности — один и тот же народ. Однако можно говорить о преемственности традиций и о возможности лингвистических и прочих реконструкций мегалитической культуры на данных топонимики, этнографии и археологии Русского Севера.
Отзвуки далекого прошлого духовной культуры и даже истории Белозерья могли сохраниться и в письменных источниках, пусть сравнительно поздних и отчасти дискуссионных, но, тем не менее, заслуживающих внимательного рассмотрения. Применительно к Белозерью одним из таких источников является летописное «Сказание о Словене и Русе». В последние годы оно нередко вызывает повышенный и не всегда профессиональный интерес, поскольку намного удревняет привычную летописную историю. Однако уже давно существуют его академические публикации. К одной из них мы сейчас и обратимся — к Хронографическому варианту (из «Хронографа» 1679 г.), опубликованному в 33 томе Полного собрания русских летописей (ПСРЛ).
«Сказание» повествует в основном об эпохе, датирующейся серединой III тыс. до н. э., о том, что тогда в Скифии Великой, в Причерноморье «бысть… распря и междоусобица и крамола многа и тесноты ради места». «Скифские князья» Словен и Рус приняли решение идти «от земли сея» в иные «части земли благи и ко вселению человечю угодны» — в завещанных некогда Ноем праотцу Иафету пределах «западнаго и севернаго и полунощнаго ветров». «И в лето от сотворения света 3099 (2409 г. до н. э.) Словен и Рус с роды своими отлучишася от Ексинопонта» (то есть от Понта Эвксинского, от Причерноморья); в течение 14 лет они «пустыя страны обхождаху, дондеже дошедше езера некоего велика, Моикса зовомаго, последи же от Словена Илмер проименовася во имя сестры их Илмеры» (озеро Ильмень). Далее говорится об основании Словеном города по имени «Словенеск Великий, той же ныне Новъград», а Русом — города «Руса, иж и доныне именуется Руса Старая»; о пределах царства, созданного Словеном и Русом: до Ледовитого моря, по Печере и Выми, «по велицей реце Обве» (Оби) «и до устия Беловодныя реки»; об истории этого царства во времена Александра Македонского и Андрея Первозванного.
А потом пришел на землю Словенскую страшный мор, «измроша людей без числа во всех градех и в весех»; уцелевшие «избегоша» — иные «на Белыя воды, иже ныне зовется Бело езеро, овии на езере Тинном, и нарекошася весь» (вепсы Белозерья); некоторые вернулись на Дунай, Словенск же и Руса опустели. Вновь заселили их «словяне» с Дуная, которые привели «скиф и болгар с собою немало»; их разорили «угры белыя», и опять запустел Словенск, пока «по мнозе же времени оного запустения слышаху скифские жителие про беглецы словенстии о земли праотец своих, яко лежит пуста», «и паки приидоша из Дуная множество их без числа»{261}. Отсюда уже начинается узнаваемая летописная история Русского Севера.
«Сказание о Словене и Русе», при всей его очевидной мифоэпичности, может рассматриваться и как исторический источник — того же характера, что и знаменитая библейская «Таблица народов» (дети Ноя — Сим, Хам и Иафет и их потомки как родоначальники народов). Собственно говоря, «Сказание…» именно эту Таблицу по-своему и воспроизводит, продолжая ее применительно к Русскому Северу. Чаще всего те, кто пишут сейчас об этом «Сказании…», понимают его чересчур буквально (и критики, и апологеты), хотя ясно, что для III тыс. до н. э. термин славяне следует воспринимать с той же мерой условности, что и упоминания о скифах — представителях различных народов Центральной и Северной Евразии. Кстати, именно «скифскими жителями» называет «Сказание…» народ Словена и Руса.
Если все-таки попробовать конкретизировать летописную историю родов Словена и Руса, по возможности не вступая в противоречие с уже установленными академической наукой хронологическими и этногеографическими реалиями формирования народов Евразийского континента, то начинать, наверное, надо с самых общих идей «Сказания…». Оно повествует о переселении каких-то этнических групп на север из Причерноморья, из Подунавья, в III тыс. до н. э. А это (согласно выводам Марии Гимбутас, одного из крупнейших специалистов по проблемам палеоевропейской истории и археологии) как раз та эпоха, когда палеоевропейская «цивилизация Великой Богини» с ее главным средоточием в Подунавье, в Винчанском регионе, обладавшая протогородами и письменностью, деградирует под напором кочевников-индоевропейцев, чье «пассионарное» общество бурно развивается, ускоренно порождая новые этносы, включая в сферу своего влияния новые территории.
Можно предположить, что из этих формирующихся индоевропейских этносов и происходили роды Словена и Руса, из-за перенаселенности отправившиеся на север. Но может быть, это были перемещения каких-то этнических групп внутри палеоевропейской цивилизации? Они могли отступить, под давлением пришельцев, именно в те регионы, которые им были близки в этнокультурном отношении{262}. А о том, что Европейский Север, вплоть до Лапландии и Ледовитого океана, входил в сферу палеоевропейской цивилизации, свидетельствуют топонимические данные; пока немногочисленные и дискуссионные, но весьма важные находки протописьменных памятников; однотипные мегалитические сооружения (либо их изображения): лабиринты, круговые концентрические сложения из камней, дольменообразные структуры. Кстати, в связи с тем, что существование последних на Севере считается проблематичным, особое значение приобретает осмысление белозерских дольменов.
Все это ни в коей мере не ставит под сомнение главную мысль «Сказания…» — о том, что роды Словена и Руса были предками славян и других этносов Русского Севера. Да, были предками, и исключительно важными, — но не индоевропейскими! Академическая наука пока затрудняется в определении этноязыковой принадлежности «цивилизации Великой Богини»; можно предположить, что в ней сохранялись, в силу ее глубочайшей традиционности, диалекты ностратического, гиперборейского праязыка, от которого произошли и языки индоевропейские, быстро развивавшиеся и уходившие от своего истока, и уральские, финноугорские языки. Эти-то палеоевропейцы, или гипербореи, или неуловимые в своей надэтничности пеласги античных свидетельств, передавшие эллинам священные мистерии, и стали глубинным субстратом и для северных русичей, балтов и финно-угров, и для фракийцев, фригийцев и южных славян — прямых преемников Винчанской цивилизации. И когда в «Сказании…» и других, подобных ему мифо-эпических первоисточниках говорится, что те или иные народы изъяснялись нашим, илисловенским языком, это не обязательно означает его тождество с древнерусским или праславянским. Просто эти первоисточники могли еще сохранять память о былом генетическом единстве языков и о священном, давно забытом языке прапредков. Вполне логично назвать его своим.
