Но Друсс не мог взять в толк, как это крестьянин может быть героем.

«Если он такой смелый, чего ж он тогда не сразился c сатулами?» — «У него были жена и трое детей». — «Значит, он убежал?» — «Убежал». — «Я никогда не стану бегать от врага», — сказал Друсс. «Тогда ты умрешь молодым».

Друсс мысленно вернулся к дню набега. Как бы он поступил, если бы перед ним встал выбор: сразиться с бандитами или убежать с Ровеной?

В эту ночь он спал неспокойно.

На шестую ночь, когда он уходил с делянки, перед ним выросла высокая кряжистая фигура Тогрина. Друсс не видел его с самой драки. Молодой лесоруб посмотрел во тьму, ища сообщников Тогрина, но тот был один.

— Поговорим? — спросил бывший десятник.

— Давай.

Тогрин набрал в грудь воздуха и сказал:

— Мне нужна работа. Жена больна, дети два дня как не ели. Друсс, поглядев ему в лицо, увидел раненую гордость и понял, чего стоило Тогрину обратиться за помощью.

— К рассвету будь на делянке, — сказал он и пошел прочь.

По дороге домой он вспоминал это с тяжелым чувством и говорил себе, что сам ни за что не стал бы так унижаться. Однако его точило сомнение. Машрапур — суровый, безжалостный город. Человек в нем имеет цену, лишь пока способен дать что-то обществу — и страшно, должно быть, смотреть, как твои дети голодают.

Он добрался до дома поздним вечером. Он устал, но был далеко не так изнурен, как раньше. Зибена не было. Друсс зажег фонарь и открыл дверь, ведущую в сад, впустив в дом прохладный морской бриз.

В кошельке у него лежали двадцать четыре серебряные монеты — весь его заработок. Двадцать монет равнялись одному рагу — столько нужно в месяц платить за жилье. Этак он никогда не заработает на покрытие всех долгов. Старый Том прав: на арене можно добыть куда больше.

Он вспомнил схватку с Борчей и жестокую трепку, которую получил. Память об ударах была еще жива в нем — но он помнил и о тех, которыми сам осыпал противника.

Калитка в конце сада скрипнула — к дому кто-то шел. Лунный свет блеснул на лысине и очертил среди темных деревьев гигантскую фигуру. Друсс встал, сощурив светлые глаза.

Борча остановился перед самой дверью.

— Может, в дом пригласишь? Друсс вышел к нему.

— Получишь свою порцию здесь, — процедил он. — Мне нечем платить за поломанную мебель.

— Ну и задира же ты, парень. — Борча как ни в чем не бывало прошел в дом и бросил зеленый плащ на кушетку. Друсс последовал за ним. Гость растянулся в кресле, скрестив ноги и откинувшись на спинку. — Хорошее кресло, удобное. Может, выпить нальешь?

— Чего тебе тут надо? — спросил Друсс, перебарывая гнев.

— Немного учтивости, крестьянский сын. Не знаю, как у вас, а в наших краях гостю обыкновенно предлагают кубок вина.

— У нас непрошеные гости не в чести.

— Чего ты злишься? Ты выиграл свой заклад и хорошо дрался. Коллан не послушался моего совета вернуть тебе жену, и теперь он мертв. Я в набеге не участвовал.

— И ты искал меня не для того, чтобы отомстить?

— Отомстить? — засмеялся Борча. — За что? Ты у меня ничего не украл. Ты не побил меня, да и не мог побить. Сила у тебя есть, но умения не хватает. Будь это настоящий бой, я в конце концов измотал бы тебя. Впрочем, я тебя и правда искал.

Друсс сел напротив великана.

— Мне сказал об этом старый Том. Сказал, что ты хочешь прикончить меня.

— Этот пьяный дурак все перепутал. Скажи-ка, сколько мне, по-твоему, лет?

— Откуда мне знать?

— Тридцать восемь, через два месяца будет тридцать девять. Я еще мог бы побить Грассина, а может, и всех остальных. Но благодаря тебе, Друсс, я увидел себя в зеркале времени. Никто не вечен — особенно на арене. Моя песенка спета — ты доказал мне это за каких-то несколько минут. А твоя только начинается. Но ты не протянешь долго, если не научишься драться по-настоящему.

— Этому меня учить не надо.

— Ты так думаешь? Каждый раз, нанося удар правой, ты опускаешь левое плечо, и все твои удары идут по кривой. Лучшая твоя защита — это подбородок, но он, хоть на вид и вырублен из гранита, всего лишь кость. Стойка у тебя неплохая, хотя и ее можно улучшить, однако недостатков полно. Грассин воспользуется ими, чтобы тебя измотать.

— Это ты так полагаешь.

— Пойми меня правильно, парень. Ты хороший боец, отважный и очень сильный. Но ты сам знаешь, каково тебе было после четырехминутного боя со мной — а бои обычно длятся в десять раз больше.

— Мои столько не продлятся,

— Драка с Грассином будет затяжной, — хмыкнул Борча — Не позволяй гордыне ослепить себя, Друсс. Говорят, ты лесоруб. Когда ты впервые взял в руки топор, разве каждый твой удар попадал куда надо?

— Нет, — признался Друсс.

— То же и в кулачном бою. Я мог бы научить тебя разным приемам нападения и защиты. Мог бы показать тебе, как финтить и заманивать противника под удар.

— Вероятно, мог бы. Но зачем это тебе?

— Это вопрос гордости.

— Не понимаю.

— Объясню, когда побьешь Грассина.

— Я здесь долго не пробуду Как только в гавань придет корабль из Вентрии, я отплыву на нем.

— До войны такое путешествие стоило десять рагов. А сейчас — кто знает? Между тем в Више через месяц состоится небольшой турнир, и победитель получит сто рагов. В Више много богатых дворцов, и публика будет делать высокие ставки. Участвует Грассин и многие знаменитости. Дай мне обучить тебя, и я впишу твое имя вместо своего.

Друсс наполнил кубок вином и подал Борче.

— Я сейчас работаю и обещал подрядчику довести дело до конца. На это как раз месяц и уйдет.

— Я могу учить тебя по вечерам.

— С одним условием.

— Назови его!

— То же самое я сказал и подрядчику. Если в Вентрию пойдет корабль и я смогу оплатить проезд, я уеду.

— Согласен. — Борча протянул руку, и Друсс пожал ее. — Я оставляю тебя, отдыхай. И, между прочим, скажи своему другу поэту, что он рвет плоды не с того дерева.

— Он сам себе голова.

— Все равно скажи. Ну, до завтра.

Зибен лежал без сна, глядя в лепной потолок Рядом спала женщина, согревая ему ногу и бок На живописном плафоне потолка охотники с копьями и луками преследовали рыжегривого льва. Кому это взбрело в голову поместить такую сцену над супружеским ложем? Должно быть, первый министр Машрапура крепко уверен в себе, улыбнулся Зибен, — ведь каждый раз, когда он обладает своей женой, она смотрит на мужчин куда более красивых, чем он.

Повернувшись на бок, Зибен посмотрел на женщину. Она спала спиной к нему, сунув руку под подушку и поджав ноги. Темные волосы казались почти черными на кремовой белизне подушки. Лица Зибен не видел, но ясно представлял себе полные губы и длинную красивую шею. Впервые он увидел ее рядом с Мапеком на рыночной площади.

Министра окружали многочисленные подлипалы, и у Эвейорды был скучающий, отсутствующий вид.

Зибен стоял тихо и ждал, когда ее взор обратится к нему. Дождавшись, он послал ей улыбку. Одну из лучших, быструю и ослепительную, которая говорила: «Я тоже скучаю. Я понимаю вас. Мы с вами родственные души» Она вскинула бровь в знак того, что находит его поведение дерзким, и отвернулась. Но он знал, что скоро она посмотрит на него снова. Она отошла к торговому лотку и стала разглядывать фаянсовую посуду. Он протиснулся к ней, и она вздрогнула, увидев его так близко.

— Доброе утро, госпожа моя, — сказал он. Она не ответила.

— Вы очень красивы.

— А вы, сударь, наглец. — У нее был северный выговор, обычно раздражавший Зибена — но не в этом случае.

— Красота вдохновляет на дерзость. Как, впрочем, и на восхищение.

— Вы весьма самоуверенны. — Ее близость приводила его в трепет. На ней было простое ярко-голубое платье и белая шаль из лентрийского шелка. Вся суть заключалась в ее духах — Зибен узнал густой мускатный аромат «Мозерхе». Их ввозили из Вентрии и продавали по пять рагов за унцию.