— Нельзя трогать деревья. Многие несут смерть. Вот, — он указал пальцем на ствол, который, казалось, вместо коры был покрыт длинными иглами. — Это чертово дерево. Если пораниться — то рана здесь, в сельве, не заживет. Человек сгниет заживо. Нельзя трогать. И остальные деревья тоже.

Индеец, окончив урок, достал свой нож и стал аккуратно срезать иглы с чертова дерева. После нескольких минут упорной работы он оголил древесину и стал нарезать ее на тонкие кусочки.

— Скажите, друг мой, а это зачем? — не преминул спросить Травалини.

— Боль снимает. Пригодится.

Врач удовлетворенно кивнул и немедленно занес новую пометку в дневник. Больше часа путешественники прорубались сквозь сельву, пока наконец не вышли к узкой реке. Она текла внизу, в выбитом в породе ложе, на глубине десятка футов. Но поток был стремителен, и кипящие буруны говорили об обилии валунов на дне. Андреа не стал раздумывать и приказал рубить деревья, благо в этом месте, кроме бесполезных пальм, попадались и сосны. Десятидюймовый ствол с легким стуком упал на камни на другой стороне реки. Андреа проследил, чтобы бревно было установлено надежно и не соскользнуло с опоры. Первым пошел Дениз, обвязавшись страховочным концом. Он лег на бревно, перекрестив ступни, и стал медленно ползти вперед. Бревно прекрасно выдержало человека. Страховку использовали для того, чтобы соорудить нечто вроде перил. После этого преграда была быстро преодолена остальными.

Андреа уже хотел дать команду двигаться дальше, но тут индеец поднял руку, приказывая жестом — замри. Как кошка, стремительно и беззвучно, он кинулся к капитану и опустился перед ним на колени. Андреа опустил глаза и обомлел. На его ноге сидел жутких размеров тарантул. Юноша видел таких тварей только на рисунках в книгах, но узнал сразу. Индеец, одной рукой все еще показывая «не шевелись», поднес другую к пауку и еле заметными движениями заманил его на ладонь. Потом Манко поднялся, держа паука на ладони перед лицом. И шепотом, пытаясь не напугать насекомое, сказал:

— Это страшный паук. Вот его рот, если укусит, то человек умрет в страшных муках. Но он не кусает просто так. С ним можно договориться.

И индеец погладил мохнатое чудовище по спине. Паук, как будто это ему понравилось, застыл и убрал воинственно выставленные лапы. Погладив еще раз черную тварь, индеец резким движением отбросил ее в сторону, на пальмовые листья. Тарантул, возмущенно помахав лапами после приземления, с достоинством скрылся в листве.

— Не надо убивать паука. Если не надо, — сказал индеец и добавил: — Надо делать привал, через два часа стемнеет.

Ни слова не говоря, впрочем, к этому все уже привыкли, индеец срубил мертвую пальму и, расколов ее вдоль, добыл сердцевину. Она вспыхнула от огнива, как порох. Индеец положил на огонь пару веток и отошел. Само собой разумелось, что костер будут поддерживать другие.

Индеец сидел в отдалении в строгой неподвижной позе с закрытыми глазами и бормотал что-то индейское себе под нос. Набормотавшись, он резко и ловко вскочил на ноги и быстрыми шагами направился к стоящему недалеко от костра дереву. Это была какая-то разновидность акации у основания больших двоякоперистых листьев торчали парные колючки устрашающего вида. Манко стал стучать рукояткой своего ножа по колючкам. Травалини, словно боевой конь при звуке трубы, немедленно подбежал к индейцу и стал внимательно следить за его действиями. Тот, чувствуя, что вопросов не избежать, нехотя стал рассказывать сам:

— Мне нужна кора этого дерева. Но если не прогнать муравьев, — индеец стал опять с остервенением стучать по колючкам, распугивая насекомых, то кору не возьмешь.

— Почему? — удивился Травалини.

— Кусаются.

— А кора зачем?

— Кора останавливает сердце. Оно начинает биться очень медленно.

Травалини, очень взволновавшись этими словами, стал выпытывать у индейца, зачем нужно останавливать сердце, но в ответ не прозвучало больше ни слова.

— У нас нет воды, мы так долго не протянем. — Травалини все время страдал от жажды, а особенно от отсутствия вина.

— Тут должны быть пещеры. Надо немного пройти, скорее всего они там. — Манко показал рукой в темные заросли.

И вправду через двадцать минут лес впереди потемнел еще сильнее — вверх уходила скала из карстовых пород, ее основание было изрыто потоками когда-то протекавшей здесь реки. Осмотревшись, индеец срубил ствол тонкого деревца. Один конец его он расщепил на несколько полосок. С помощью коры и щепок запасенной сосны он соорудил факел, который моментально вспыхнул от искры огнива.

— Там может быть и еда, — сказал Манко и нырнул в черную пасть пещеры. Андреа и Ален Бакстер последовали за ним. Капитан специально взял Аллена, юркости и гибкости шотландца мог позавидовать даже Топо, а в пещере такие способности просто необходимы.

Под каменными сводами было сыро и страшно. Мягкий песок, скопившийся под ногами, тихо поскрипывал. Первое, что нашел индеец, — струйку воды, стекавшую со сталактита.

— Эта вода чистая. Она прошла гору, и духи земли очистили ее, — сообщил Манко и подставил свой калебас[57] под источник. То же проделали и остальные. Андреа хотел отправиться назад, но тут Манко увидел что-то на низком своде пещеры.

— Тихо! Это скорпион!

— Да что ты жуков всяких находишь? — Андреа очень не любил насекомых.

— Он не опасный. — Индеец ловко поймал пещерного скорпиона за лапу и стал рассматривать. — Он не опасный, — повторил ацтек, — но совсем не вкусный.

Потом спокойно взял скорпиона в рот и захрустел им, как крылышком куропатки.

Андреа и Бакстер с трудом подавили рвотный рефлекс и заспешили наружу. Но Манко не унимался. Он сообщил, что в таких пещерах должны водиться сигути — гигантские крысы, очень вкусные и полезные. Крысу, к счастью, найти не удалось.

Вернувшись в лагерь, Андреа отправил Бакстера с людьми за водой. А под руководством Манко стали разбивать лагерь.

— На земле спать нельзя, — строго сказал ацтек.

Он наклонился и ладонью сгреб в сторону мертвую листву, устилающую землю. Под этим пологом шевелилась всякая гадость — черви, жучки, муравьи.

Индеец стал показывать, как сделать импровизированный гамак. Сначала Манко осмотрелся и выбрал три дерева толщиной в десять-пятнадцать дюймов, стоящих рядом, так что они образовывали остроугольный треугольник. Потом были вырублены две длинные палки, крепкие, чтобы могли выдержать вес человека. Индеец привязал обе к дальнему дереву, а противоположные их концы к другим двум деревьям. Получилась конструкция, которую он стал перевязывать длинными лентами отпавшей коры. Из нее он соорудил некое подобие решетки. На нее уложил разрезанные вдоль пальмовые листья. В итоге у Манко получилось довольно удобное ложе. Навес от дождя сделали так же, как и саму кровать, только из палок потоньше, настелив сверху широкие листья кровельной пальмы.

— Ну, что? Ночь проведем в безопасности? Или есть опасность? — Травалини достаточно ловко соорудил себе лежак и сейчас с каким-то нереальным эстетизмом укладывал крышу над ночлегом.

— Тут ягуаров много. Но они боятся людей. Если костер не погаснет, не придут. Ночью надо бояться вампиров. Мышей летучих. И еще тут змеи.

Ацтек забрался на свой лежак и продолжил:

— Они кусают за кончики пальцев. Не почувствуешь. Поэтому надо спать так. — Он обхватил себя руками и спрятал ладони под мышками.

Словно утомленный таким длинным монологом, индеец моментально заснул. Или притворился спящим.

— А я легенду слыхал, — начал вдруг рассказывать врач, — что самое опасное на ночлеге — это питоны. Один человек так вот заснул, просыпается, а руки и не чувствует. Боа ночью заглотал руку. Ну, боа убили, руку освободили, а она уже переваренная.

Травалини, удовлетворенный гробовой тишиной, наступившей после его рассказа, устроился поудобней на лежаке и захрапел. Андреа распределил вахты и тоже лег.

Он лежал под навесом пальмовых листьев и, пытаясь заснуть, смотрел на языки пламени. У костра сидел вахтенный Бакстер и время от времени подбрасывал ветки. С одной стороны, он не давал костру погаснуть, с другой — старался хоть как-то размяться и не поддаться сну. Пламя играло на лице Алена, то скрывая его черты, то освещая черную бороду. Но ночь и сон брали свое. Постепенно Бакстер стал все реже двигаться, просто сидел у костра, и только блеск огня в глазах говорил о том, что вахтенный не спит. Мир вокруг Андреа сузился до этого костра и сидящего возле него человека. Человека, от которого во многом зависела жизнь всех участников похода. В какое-то мгновение, когда Андреа уже стал засыпать, ему показалось, что между ним и костром возник длинный тоннель, черный, с языками пламени на конце. Но внезапно этот тоннель исчез, и Андреа, словно и не засыпал, видел и костер, и человека, сидящего у костра.