У ворот дома стояла старуха. Она внимательно взглянула на Романа.

— Кажись, Ромка. Так и есть, — проговорила она, не выказывая ни удивления, ни радости. Роман усмехнулся, поздоровался.

— Здравствуйте, тетя Клаша.

— Здравствуй, здравствуй. Целый вернулся?

Это была дворничиха из дома, в котором жил Роман. Она знала его с детства.

Ему открыла Валя. Сонная, теплая, она обхватила его шею руками, прижалась и заплакала. Он гладил ее волосы, приговаривая:

— Ну что ты, что ты, Валюта. Ведь все хорошо. Не надо, — а у самого комок подступал к горлу.

Потом они сидели за столом и Валя, счастливая, со смехом, перемежающимся слезами, бессвязно рассказывала ему о том, как жила без него. Дочь посапывала в кроватке. Он держал огрубевшую руку жены в своей и думал о том, как много пришлось пережить ей одной с ребенком.

— Все-таки дожили, — наконец сказал Роман. — Дожили, Валюша. А ведь могло быть по-иному… Мы счастливые…

— Что же ты теперь будешь делать? Неужели опять в море? Нет, я не пущу тебя больше. Не хочу.

Роман засмеялся.

— Будет по-твоему. Не пойду в море. Перед тобой сидит уже не капитан, а начальник пароходства. Поняла, военврач третьего ранга?

— Не поняла. Не надо шутить.

— Я не шучу, — он подробно рассказал о своей поездке в Москву.

— Значит, будешь дома? — спросила Валя, когда он кончил. — Боже, какая я счастливая! И мы сумеем поехать втроем за город, в лес, походить по театрам, каждый день видеться? Не верю. Слишком хорошо.

— И будем есть картошку и черный хлеб! Помнишь, как шли из госпиталя? — в тон ей добавил Роман.

— Всю жизнь, — радостно улыбнулась Валя. — Более вкусного нет на свете. Утверждаю и теперь.

— Ну, что Игорь? Приходил?

— Да. Я познакомилась с ним. Славный. Сейчас он в плавании. Говорил, что вернется дней через двадцать.

— Жаль. А я-то думал — сегодня встретимся. Гошка Микешин… «Капитан великого плавания». Помнишь, я рассказывал тебе, как мы с ним начинали? Командовали деревянной лодкой, сколоченной из трех досок. Ссорились, кому быть капитаном… Гошка… Его очень не хватало мне все это время. Откровенно говоря, я не думал, что мы увидимся когда-нибудь.

— Я понимаю, Роман, но он не должен вытеснять меня из твоего сердца, — шутливо сказала Валя. — Хорошо?

Порт был пустынен. У причалов стояло несколько старых пароходов. Сиротливо выглядели давно не ремонтированные, разрушенные склады. Захламленная территория вызывала уныние.

Роман ходил по знакомым портовым набережным. Ему становилось не по себе, когда он вспоминал довоенный порт. Тогда жизнь здесь била ключом. Носились автомашины, гудели краны, и десятки судов вываливали на причалы тысячи тонн различных грузов… Кирпичное здание, где помещалось пароходство, до сих пор не было восстановлено. Но больше всего Романа огорчило почти полное отсутствие флота. Пароходство стало маленьким. Правда, в Москве ему обещали пополнить флот новыми судами.

Роман принял пароходство. Сразу посыпались жалобы от сотрудников на тесноту. Комнат не хватало. Просили скорее отремонтировать правое крыло. Но люди работали охотно, «запойно». Кое-кто из работников уже вернулся из эвакуации. Многие провели блокаду в Ленинграде, ежедневно ходили на службу, мерзли в комнатах, но расстаться с пароходством, в котором проработали многие годы, не могли.

Некоторые еще не освободились из армии и приходили показаться в отделы в необычной для моряков форме и обмотках, в бумажных гимнастерках, в пилотках, с орденами и медалями на груди. Война раскидала людей по самым необычным местам. Понемногу они возвращались.

Об уходе Королева сожалели. Он хорошо относился к людям, давно работал, сам вышел из моряков, но, когда выяснилось, что начальником назначен капитан Сергеев, повеселели. Это был свой человек, которого давно знали.

Роман помнил время, когда сам приходил то в диспетчерскую, то в коммерческий отдел или морскую инспекцию — приходил к «начальству», как говорили на судне. Иногда седовласый морской инспектор журил его за непорядок, замеченный на пароходе при очередном осмотре.

Теперь, когда он входил в какой-нибудь отдел, все вставали, в том числе и морской инспектор. Роману становилось неловко. Ему казалось такое правило ненужным, и он сразу же отменил его. Пусть себе работают спокойно. Все хорошо знали историю «Гурзуфа» и за что Сергеева называют героем. Одно это вызывало к нему уважение. Так что на первых порах Роман чувствовал вокруг себя доброжелательную атмосферу с некоторой долей настороженности.

Никогда нельзя знать, как поведет себя, освоившись, новый начальник, хотя бы он и был хорошо известным лицом. Его знали как помощника капитана, а теперь…

— Поживем — увидим, — говорил старейший служащий пароходства Ползиков. — Новые они все хорошие.

У него была любимая фраза: «Начальники уходят, а мы остаемся». Действительно, он пережил многих начальников пароходства, бессменно занимая свою должность в коммерческом отделе. Начальники же больше двух лет почему-то не засиживались.

При Королеве, несмотря на малое количество судов, пароходство выполняло план. Все служащие и плавающие на судах получали ежемесячные премии. Это тоже имело немаловажное значение в отношении работников пароходства к своему начальнику.

Сдавал пароходство Роману «врио» начальника Бахтиар Варламович Шакдогурский. При Королеве он занимал должность заместителя. Он был обижен, что его самого не назначили начальником, а оставили заместителем у «мальчишки», как он за глаза называл Романа. Шакдогурскому уже давно исполнилось пятьдесят.

Презрительно оттопыривая нижнюю губу, с издевательской почтительностью, он спрашивал Романа:

— Понятно ли я объяснил, товарищ начальник? Думаю, не стоит тратить на это время. Постепенно разберетесь в деталях сами. Итак, пошли дальше…

Роман увидел, что от Шакдогурского настоящей помощи ждать не приходится. Больше он к нему не обращался, зато часто вызывал начальников отделов и, не стесняясь, дотошно вникал в дела. Он приходил домой поздно, Валя сердилась:

— Посмотри, на кого ты похож? Куришь много, спишь мало. В конце концов, я как врач вмешаюсь в твою работу. Нельзя так.

Роман по-настоящему уставал, но от замечаний жены отмахивался:

— Ладно, Валюша, ладно.

Понемногу он начал разбираться в сложном и многообразном хозяйстве пароходства. Он старался ладить с людьми, и ему это удавалось. Не понравился ему только его заместитель по кадрам. Сразу не понравился, с первого взгляда, но работать надо было дружно и слаженно. Роман понимал это и потому внешне никак не проявлял своей антипатии.

А заместителю по кадрам, Борису Васильевичу Багликову, было совершенно все равно, как к нему относится новый начальник. Он чувствовал себя уверенно. Багликова назначило министерство по рекомендации одного ответственного работника. Иногда в разговоре Борис Васильевич любил ввернуть что-нибудь вроде:

— Сегодня звонил, — он называл фамилию важного лица, — спрашивал о делах пароходства…

И хотя названное важное лицо никакого отношения к пароходству не имело, все понимали, что оно может поинтересоваться и пароходством. Поэтому люди почтительно молчали.

Роман видел, что сослуживцы боятся заместителя по кадрам. В его присутствии языки становились деревянными. Все предпочитали молчать. Сергеева раздражало такое поведение служащих, но сделать он ничего не мог.

Вскоре у Романа произошло столкновение со старшим диспетчером Виктором Александровичем Малышевым. Этот немолодой уже человек работал в пароходстве давно и эксплуатацию флота знал в деталях.

Флот, которым владело пароходство к моменту прихода Романа, был очень мал. За время войны пароходство потеряло много судов. Часть уничтожили гитлеровцы, часть, незадолго до начала войны, передали северным пароходствам. Уцелело лишь несколько старых пароходов да трофейные суда, которые прибывали время от времени.

Роман никак не мог понять, почему пароходство, имея сравнительно большой план перевозок, постоянно перевыполняло его. Это казалось странным еще и потому, что часть судов обычно стояла в незапланированном ремонте. Старые машины то и дело выходили из строя. Пятнадцать судов, которые работали на линиях, никак не могли перевезти того количества грузов, которое указывалось в сводках. Тем не менее тонны эти существовали, лежали на причалах в порту, вывозились автомашинами и вагонами. По этому вопросу он и вызвал к себе Малышева. Главный диспетчер вошел подтянутый, в старом, но аккуратно отглаженном костюме, с улыбкой на лице.