Из Ленинграда он уезжал наспех. Забежал к Жене, не застал ее дома, оставил ей денег. Но она не зашла к нему.

Оформив документы в Заполярном пароходстве, Роман отправился в порт. У причалов выгружалось и грузилось несколько советских судов. В стороне рыбной базы поднимались густые пароходные дымы. Роман вспомнил кипучий Мурманск военных лет. Транспорта, корабли охранения, военные миссии, веселого капитана с «Оушен Войс». Где-то теперь О’Конор?

«Никель» стоял у лесного мола. Увидев теплоход, Роман горько усмехнулся. После большого, красивого «Гурзуфа» «Никель» казался пигмеем. Судя по линиям корпуса, надстройки и трубы, теплоход был новым, но на всем судне лежал отпечаток запущенности. За бортом болтались неубранные концы, висела швабра, раскачивались на ветру незакрепленные стрелы, у трапа отсутствовал вахтенный матрос… Краска кое-где облупилась, по корпусу сползали ржавые подтеки.

Роман поднялся на борт, открыл одну из дверей и сразу же очутился в крошечной кают-компании. Команда обедала. За столом сидели в грязных робах, ели грязными, не вымытыми после работы руками. Все это заметил Роман. Он поздоровался и спросил капитана. Человек в засаленном кителе, с круглым одутловатым лицом и маленькими набрякшими глазами, сидевший во главе стола, встал:

— Я капитан. Что вы хотите?

— Приехал сменить вас. Вот приказ.

Капитан «Никеля» почти выхватил из рук Романа листок.

— Наконец-то, — радостно закричал он, — наконец-то меня освобождают от каторги, от проклятой коробки… Сколько я рапортов подал! Ну, пойдемте ко мне в каюту, я вам все расскажу, передам документы, и чтобы моего часа лишнего здесь не было…

Сидящие за столом не проронили ни слова, только поднимаясь за капитаном «Никеля» по трапу, Роман услышал, как кто-то довольно громко и презрительно сказал:

— Новый гастролер прибыл. Штрафник какой-нибудь. На исправление. Ну, мы его тут исправим.

В капитанской каюте было грязно и не убрано. Койка с серыми простынями, сбитыми в кучу, на столе остатки закуски, граненые стаканы и зеленоватая пустая бутылка.

— Вот так и живем, — сказал капитан «Никеля», заметив брезгливый взгляд Романа. — Ничего, привыкнете. Меня зовут Вадим Васильевич, а сокращенно на судне — Вадвас. Понимаете, целый год мучился на этом дерьме… Ну да ладно, с такой радости надо сначала выпить.

Капитан «Никеля» схватил стаканы, бросился к умывальнику, открыл кран. Вода не шла.

— Вот всегда так. Сколько раз говорил механикам, чтобы воду с утра качали. Как об стенку горох…

— Да вы не беспокойтесь…

— Ничего, ничего, я сейчас, — Северов открыл дверь и крикнул кому-то вниз: — Петрович!

Через несколько минут в каюту без стука вошел мальчишка в засаленном поварском колпаке и таком же переднике.

— Ну, чего вам? — грубо спросил он, не глядя на своего капитана.

— Петрович, ты убери быстренько всю гадость со стола, помой стаканы да принеси какой-нибудь закуски. Ладно? Чего там у тебя есть?

— Что, опять трескать огненную воду будете? — спросил Петрович, убирая со стола.

Роман еле подавил смех, а Вадвас сделал страшные глаза.

— Ты, брат, не очень-то забывайся. С капитаном разговариваешь.

— Да знаю я…

Когда мальчишка ушел, Северов обиженно сказал:

— Вот изволите видеть. Наш шеф-повар. Ни черта, кроме макарон и каши, готовить не умеет, а как разговаривает? И все так. Почему? Потому что знают — худшего судна нет. Никто на нем плавать не хочет. Что бы ни сделали, все равно не уволят.

Петрович вернулся, поставил на стол два мутных стакана, толсто нарезанный хлеб, желтые соленые огурцы, картошку с мелко накрошенным луком и собрался уходить, но капитан задержал его.

— Налить маленькую, Петрович?

Повар хмуро буркнул:

— Знаете ведь… Не надо.

Северов достал из шкафа непочатую бутылку водки, сдернул жестяной колпачок, разлил по стаканам.

— За ваше счастливое плавание. Правда, я не очень-то верю, что оно будет приятным.

Роман отхлебнул из стакана, пожевал горький огурец. Пить ему не хотелось, но почему-то было жаль Северова. Обидится, чего доброго. Какой-то беспомощный человек.

Вадвас, чавкая, закусывал. Роман молчал.

— Теперь я вам все подробно, по порядку, — облизывая губы, сказал Вадвас. — «Никель» ходит: Мурманск — Териберка — Кандалакша — Печенга, ну и еще в несколько мелких становищ. Рейсы дерьмо, заработков никаких. План мы не выполняем. Команда — дерьмо. Большинство — мальчишки безвизники. По окончании ФЗО им сулили Рио-де-Жанейро. Собрали документы, обещали провизировать и забыли. Скоро, ждите, мол… Вот и ждут все, когда «семафор» откроется. А он приржавел. Хе-хе-хе! Мальчишки уж и надеяться перестали. Больше года прошло. Есть и штрафники, посланные сюда за разные провинности. Представляете, что с такой командой можно сделать? Работников нет. Вот так. Я вам все откровенно выложил. Не знаю, куда меня пошлют, но уверен — хуже не будет.

— Неприглядную картину вы мне нарисовали, Вадим Васильевич, — задумчиво проговорил Роман. — Ну, а начальство как на все это смотрит?

— Начальству что? Есть суда передовые, есть отстающие. «Никель» какой год в отстающих. Привыкли.

— Так, так. Помощники? Помполит?

— Помполит не полагается. Помощники хлам. Тоже работать не хотят… Вот «Никель» уже двое суток стоит здесь. Ему дали десять суток на профилактический ремонт, но я не уверен, уложатся ли механики. Не вижу никого из них на борту. Одни мотористы чего-то ковыряются там.

Вечером Роман подписал акт о принятии «Никеля». Северов лихорадочно собирал вещи. Комкая, запихивал в чемодан мешки и коробки. Видно, боялся, чтобы новый капитан не передумал и не убежал раньше его. Он уже сожалел, что так разоткровенничался.

Никто не вышел проводить капитана. Роман помог ему спустить чемоданы на причал. На прощание Северов помахал рукой. Роман остался на палубе один.

Вернувшись в каюту, Роман задумался. Неужели все так плохо на «Никеле», как говорил Северов? Теплоход дрянь, заработки дрянь, команда дрянь… В каюте стоял кисловатый запах долго не проветриваемого жилья. Роман распахнул все иллюминаторы. Свежий холодный ветер ворвался в помещение. Роман принялся убирать каюту. Он с ненавистью выбрасывал через иллюминатор в воду пустые бутылки. Ими были наполнены все нижние ящики шкафа и дивана. Коробочки, пузырьки из-под сердечных капель, бумажки трехлетней давности, которых тоже накопилось изрядно, полетели вслед за бутылками. Капитану хотелось, чтобы здесь не оставалось ничего от старого, очевидно под корень прогнившего быта. Его каюта должна хоть отдаленно напоминать каюту на «Гурзуфе». Роман открыл чемоданы. Он поставил на полку любимые книги, с которыми не расставался, повесил над койкой рамку с фотографией жены и дочки, достал чистые блокноты, карандаши… Потом спустился в кают-компанию. Сейчас там было пусто. По столу, покрытому коричневым линолеумом, полз жирный таракан. Из окошечка в камбуз доносился шум передвигаемых кастрюль, лязг ножей. Роман заглянул в камбуз. Петрович что-то готовил.

— Эй, парень, выйди-ка на минутку, — позвал капитан.

Петрович подозрительно взглянул на Романа.

— Некогда мне, макароны переварятся, — ворчливо сказал он, но все же через минуту появился в кают-компании.

— Тебя как зовут? — спросил Роман.

— Ну, Зимин Алексей Петрович.

— Ты что же, Зимин, как трубочист выглядишь? Ведь на камбузе работаешь. Может быть, пароходство колпаков и фартуков недостаточно дает, а?

— Дает. Редко у нас в стирку возят. Времени не хватает, — со злостью сказал поваренок. — Все больше, как придем в порт, водку жрут. Ух, и ненавижу ее.

— Это хорошо. Ну ладно, к твоему виду еще вернемся. Кто у вас тут каюты убирает и белье выдает?

— Есть один деятель. Ваняшка Буров. Вы погодите, я вот макароны выну, его позову.

Роман уселся в тесное деревянное креслице, принялся терпеливо ждать. Кают-компания, — она же и столовая команды, — выглядела, как и все на судне, неопрятной и запущенной. На иллюминаторах — грязные репсовые занавески, палуба — черная, замасленная, давно не мытая. Вся обстановка вызывала отвращение.