Новые студенческие кружки отказались от подготовки к вооруженному восстанию. Студенчество обратилось к углубленному изучению истории и философии, стремясь сделать их главным оружием в идейной борьбе с самодержавием. Германская философия была привита Московскому университету профессором М.Г.Павловым. Кафедру философии закрыли в 1826 году, но Павлов преподавал введение в философию вместо физики и сельского хозяйства. Главным достоинством его лекций являлась ясность изложения, нисколько не терявшая всей глубины немецкого мышления. Дело профессора продолжил его ученик Николай Владимирович Станкевич. Павлов преподавал только учение Шеллинга, В большом же кругу друзей Станкевича изучались труды Гегеля, Канта, Фихте. Из кружка Станкевича вышла целая плеяда ученых, литераторов и революционеров, в числе которых были Грановский, Белинский, Бакунин. Станкевич отгородился от политики, поэтому его кружок просуществовал довольно долго, вплоть до смерти Николая Владимировича в 1840 году.[57]
Совсем другую направленность имел кружок, созданный в 1831 году студентами А.Герценом и Н.Огаревым. В отличие от своих оппонентов из кружка Станкевича, Герцен увидел в учении Гегеля алгебру революции. Из знаменитой фразы Гегеля «Все действительное разумно» он сделал оригинальный вывод: все, до чего достигает разум становится действительностью. Т. е. другими словами, если в гегелевской формулировке крепостной строй является действительностью, следовательно, разумен и оправдан; по Герцену же, если разум полагает крепостной строй несправедливым и подлежащим уничтожению, то в действительности он будет уничтожен.[58] Именно на этом основании друзья Герцена занимались не немецкой философией, а изучали учение французских социалистов. Прежде всего, Сен-Симона, учившего о конечной перестройке на основе всеобщего труда и справедливого распределения ценностей. Именно увлечение идеями социалистического переустройства общества стала главной причиной ареста и ссылки членов кружка Герцена летом 1834 года. Сам кружок был взят под наблюдение еще в 1831 году, когда Герцен с друзьями собрали деньги для осужденных членов кружка Сунгурова.[59]
Существовал ряд других узких кружков, где изучали историю (круг друзей И.Киреевского[60]), интересовались литературой. Конец этому относительно спокойному этапу общественной жизни положила в 1836 году публикация в «Телескопе» Философического письма П.Чаадаева.
2.2. В первом Философическом письме П.Я.Чаадаев подверг резкой критике русское общество. Смысл этой критики можно свести к трем пунктам:
Духовно-нравственная глухота населения, в том числе и образованного слоя, и последующая из нее неосмысленность существования.
Отсутствие независимого от власти общественного мнения и последующая из этого атмосфера фальши и лицемерия в обществе.
Заимствованный у Запада и подражательный характер русской культуры, из чего следует невозможность создания в России ничего оригинального и значительного.
Свои выводы Чаадаев сделал, опираясь на собственную религиозную философию. Из нее следовало, что православие на Востоке и католичество на Западе играло и играет решающую роль в социальном развитии общества. Католицизм определялся Чаадаевым как политическая религия, стремящаяся реализовать царство Божие на земле. И за многовековую историю частично это удалось. Элементы царства Божия Чаадаев видел в бытовом комфорте и благоустроенности народов Запада, в высоком уровне просвещения и культуры, развитого правосознания. Поэтому Запад обладает мощным творческим потенциалом, способным не только порождать новые идеи, но и реализовать их на практике. Эти идеи долга, справедливости, права, порядка — божественны и нравственны в своей основе. Православие же не поняло социального духа христианской религии. Россия восприняла раннехристианское учение через Византию, в котором социальный характер религии слабо выражен. Именно первоначальная чистота высоких евангельских учений при неразвитости задатков социального характера чрезвычайно усилила в русской нации мистический и аскетический элемент, оставляя в тени начала общественно-культурного строительства. Отсюда и отсутствие у русских социально-прогрессистских идей, тусклое и мрачное существование России на протяжении всей ее истории.[61]
Письмо Чаадаева вызвало очень бурную реакцию в русском обществе. Так оценивает его А.Герцен, прочитавший журнал в вятской ссылке: «Письмо Чаадаева было своего рода последнее слово, рубеж. Это был выстрел, раздавшийся в темную ночь: Что, кажется, значат два-три листа, помещенных в ежемесячном обозрении? А между тем такова: мощь слова в стране, молчащей и непривыкнувшей к независимому говору, что «Письмо» Чаадаева потрясло всю мыслящую Россию… После «Горя от ума» не было ни одного литературного произведения, которое сделало бы такое сильное впечатление. Между ними десятилетнее молчание: «[62]
Но в целом отношение к статье в обществе было крайне отрицательное. Управляющий департаментом духовных дел иностранных исповеданий Ф.Вигель: письмо Чаадаева «содержит в себе такие изречения, которые одно только безумство себе позволить может.: нет строки, которая бы ни была ужаснейшею клеветою на Россию: «.[63] Писатель М.Загоскин: «Статья, писанная русским против России на французском языке заслуживает уже смех и презрение», автор же заслуживает звание провокатора.[64] Поэт и критик П.Вяземский: «Что за глупость пророчествовать о прошедшем?: Это верх безумия!.. Такого рода парадоксы хороши у камина», а не в прессе.[65] Сын знаменитого историка А. Карамзин: «В галиматье этого человека, право, иногда есть довольно справедливые мысли, только точка зрения его совершенно ложная: он: все ругает бедную Россию там, где нужно ругать: все человечество.»[ 66]
Ситуацию в московском обществе кратко и емко описал редактор «Телескопа» П.И.Надеждин в письме к В.Г.Белинскому: «Я нахожусь в большом страхе. Письмо Чаадаева: возбудило ужасный гвалт в Москве: добрые люди с первого раза затрубили о нем, как о неслыханном преступлении, и все гостиные им завторили: Андросов[67] бился об заклад, что к 20 октября (1836) Телескоп будет запрещен, я посажен в крепость, а цензор отставлен: Граф Строганов[68] так поражен великостью этого дела, что хранит глубочайшее молчание: Александр Васильевич (Болдырев)[69] убит слухами». [70] Репрессии не замедлили последовать. «Телескоп» был закрыт, Надеждин сослан, Чаадаев объявлен сумасшедшим и посажен под домашний арест.
Письмо Чаадаева определило духовную и общественную жизнь всего последующего десятилетия, способствовало кристаллизации западнических и славянофильских идей.
2.3. С конца 1830 годов наступает второй этап в русском общественном движении. Его особенность заключалась в том, что из узких кружков сформировались два идейных течения, активно дискутировавших друг с другом, проповедующих свои идеи в печати и привлекающих через нее в свои сторонники читающую публику со всех окраин громадной империи.
Западники (Т.Грановский, В.Боткин, Е.Корш, К.Кавелин, С.Соловьев, В.Белинский, А.Герцен и др.) считали, что Россия идет по европейскому пути, вступив на него с опозданием, в результате реформ Петра Великого. Движение в западном направлении неизбежно должно привести к замене крепостного труда свободным к преобразованию деспотического государственного строя в конституционный. Основная задача образованного меньшинства в этих условиях — подготовить русское общество к мысли о необходимости преобразований и воздействовать в должном духе на власть. Именно власть и общество в живом сотрудничестве должны подготовить и провести хорошо продуманные, последовательные реформы, с помощью которых будет ликвидирован разрыв между Россией и Западной Европой. Радикально настроенные А.Герцен и В.Белинский в конце 1830 годов и в начале 40-х годов разделяли основные идеи западников. Однако радикалы подвергли самой резкой критике буржуазный строй. С их точки зрения, Россия в своем развитии не только должна догнать западноевропейские страны, но и совершить вместе с ними решительный революционный шаг к принципиально новому строю — социализму.
