Аида покраснела, как девочка-подросток, от его похвалы.

— Ты опасный человек. Если ты не будешь осторожен, у меня разовьется комплекс.

Я фыркнула, прежде чем смогла обуздать свою реакцию, привлекая их внимание ко мне.

Аида нахмурилась, глядя на меня, затем быстро изобразила на лице улыбку, обращаясь к своему парню.

— Ты принес мне розу?

Он поднял единственный стебель между ними, покрутил его между двумя пальцами так, что свет лампы поймал бархатные лепестки и заставил их блестеть, как кровь.

— Идеальная роза для идеальной женщины.

Я прикрыла свой рот кашлем.

Моя мать не купилась на это.

— Бьянка, будь хорошей девочкой и забери розу у Тирнана. Поставь ее в воду, пока я возьму пальто, — приказала она мне, собирая свои вещи.

Я боролась с желанием закатить глаза и едва не проиграла эту битву. Горечь покрыла кончик моего языка, пока я шла вперед, чтобы взять розу.

У Тирнана.

Тирнан.

Когда позже я нашла это странное имя, то узнала, что оно означает «господь».

Конечно, так оно и было.

Он так же властно смотрел на меня, когда я протянула руку, чтобы взять цветок. На мгновение подумала, что он мне его не отдаст.

— Не думай об этом, малышка, — тихо сказал он, его голос звучал грубо, и мама не могла расслышать его за своим восхищенным гудением в коридоре. — Это единственный раз, когда ты получишь подарок от меня. Тебе придется искать другое место для удовлетворения своих отцовских проблем.

Я ахнула так резко, что воздух пронзил мое горло, как нож.

— Ты высокомерная, самодовольная задница.

Он наклонился ниже, его запах пронесся надо мной облаком темного, почти дымного аромата. Он навевал образы горящих лесов и пепла, падающего с неба, как серебряный дождь.

— Ты считаешь меня высокомерным, потому что знаешь, что я лучше тебя, и это задевает твою гордость. Я богаче, привлекательнее, могущественнее, чем ты можешь мечтать. Ты считаешь меня тщеславным, потому что я отказываюсь прятаться за ложной скромностью. — Он опустился еще ниже, как хищная птица, спускающаяся за жертвой. Когда он заговорил, его горячее дыхание коснулось моего уха: — Не волнуйся, малышка, я становлюсь только сильнее, чем больше ты узнаешь меня. Жаль, что у тебя нет такой возможности.

Я вытаращилась на него, когда он отстранился, затем дернулась, когда он взял мою протянутую руку и с силой сжал мои пальцы вокруг стебля розы. Боль вспыхнула в моей плоти. Сквозь стиснутые зубы прорвалось шипение.

Он не обрезал розу.

Я уставилась на наши соединенные руки: его загорелая кожа была изрезана глубокими черными линиями, написанными на латыни. Моя собственная рука, маленькая, почти полностью поглощена широтой его хватки. Медленно алая кровь просочилась между нашими пальцами и скатилась по моему запястью.

Я перевела взгляд на него.

Он улыбался.

Тонкое, насмешливое выражение, больше похожее на ножевую рану, чем на ухмылку.

— Почему ты такой? — тихо спросила я, прежде чем смогла сдержаться.

Я была слишком потрясена, слишком глубоко поражена абсурдным контрастом между его изуродованной красотой и его вопиющей жестокостью, чтобы сохранить самообладание.

Его белые зубы подмигнули мне, когда его злобная улыбка на мгновение стала шире, а затем исчезла.

— Потому что, Бьянка Лейни Бельканте, никто меня не остановит.

Бьянка

В течение следующих трех месяцев мне и в голову не приходило, что я не знаю фамилии Тирнана. Честно говоря, мне было все равно. Он был темным пятном в моей жизни, тенью, от которой я не могла увернуться, сколько бы времени я ни пыталась проводить в библиотеке, работать в закусочной или водить Брэндо в игровой зал.

Он проникал в нашу жизнь.

Несмотря на то, что он жил в Нью-Йорке, он приезжал почти каждую неделю на несколько дней, проводил ночь с Аидой в городе, а затем возвращался в ее комнату, где они шумели так, что мешали нам с Брэндо спокойно спать.

В ночь после его первой ночевки я купила нам обоим беруши.

Я старалась не думать о нем, потому что не хотела доставлять ему такое удовольствие. Казалось, Тирнану доставляло удовольствие раздражать меня, быть настолько жестоким, насколько он мог, не привлекая внимания моей матери или моего брата, которых он в основном игнорировал.

Он ненавидел только меня.

Я не знала, почему, и делала вид, что мне все равно.

Никто в моей жизни еще никогда не ненавидел меня.

В школе я держалась особняком, потому что у меня не было времени на вечеринки и внеклассные мероприятия, но я дружелюбна со всем классом и никогда не жаждала компании.

Я нравилась людям в закусочной, и они нравились мне, они были самым близким сообществом, которое у меня было.

Для всех в городе Бьянка Бельканте была тихой, прилежной девочкой, склонной к мечтательности на автобусной остановке и укоряющей людей за то, что они тратят воду или не перерабатывают мусор.

Для Тирнана я казалась чертовым антихристом.

Но он был прав: Аиде было все равно, что я ненавижу ее парня. Она только цокала языком и обвиняла меня в излишней преданности моему умершему отцу.

— Я женщина, — говорила она каждый раз. — У меня есть потребности. Когда-нибудь ты поймешь это, когда станешь старше.

Как будто я была ребенком, а не семнадцатилетней женщиной.

Может, я и была девственницей, но у меня были потребности.

Я знала, каково это — чувствовать, как тепло влажно разливается между моих бедер, ощущать, как тик возбуждения бьется внизу живота, желать того, что могли дать мне только грубые руки на моем теле.

Она не знала, что я лежал без сна по ночам, стараясь не позволять низкому рычанию голоса Тирнана, раздававшему требования в комнате через коридор от моей спальни, влиять на меня. Она не знала, как часто я терпела неудачу и поддавалась порыву поиграть пальцами между ног.

Стыд от этого прожигал дыры в моей душе, но я обнаружила, что меня необъяснимо привлекает подлость Тирнана. В наших колких словах была какая-то неосязаемая химия, треск между нами был таким же сильным, как и ненависть, которую мы разделяли друг к другу. Он был черствым и жестоким под обходительной маской, которую надевал при Аиде. Я видела в нем монстра, которым он был, так как же он мог меня привлекать?

Было трудно признать, что я никогда раньше не встречала никого подобного ему. Тирнан был старше, могущественнее, настолько привлекателен даже со шрамом через всю щеку, что мне приходилось сглатывать слюну, скапливающуюся во рту каждый раз, когда он появлялся на пороге нашего дома. Я просто не могла справиться с таким его присутствием. Он выворачивал меня наизнанку от ярости и переворачивал с ног на голову от извращенного любопытства. Это был опасный коктейль из искушения и отвращения.

Однажды поздно вечером я была на кухне и готовила хлопья «Лаки Чармс», потому что не могла заснуть от шума, доносившегося из закрытой спальни Аиды. Я отказывалась поддаться своему извращенному желанию потрогать себя, представляя, как кто-то извлекает из меня эти звуки.

Музыка зазвучала в моих наушниках, прокуренный голос Билли Айлиш зазвучал в динамиках. Я покачивала бедрами в такт, пальцы тихо барабанили по столешнице в такт темпу, а другой рукой я насыпала хлопья в миску. Глаза закрыты, рот открыт, чтобы беззвучно повторять слова о плохих мальчиках, но я была совершенно не готова к крепкой хватке, схватившей мою руку.

От испуга я подбросила коробку с хлопьями в воздух, крошечные кусочки сахарного лакомства посыпались из открытой крышки, как конфетти из пушки. Кусочки застряли у меня в волосах и в глубокой ложбинке декольте, открытой старым черным спортивным лифчиком, который надевала перед сном. Я повернулась лицом к мужчине, который схватил меня, задыхаясь и широко раскрыв глаза от страха.