– Ой-ой-ой, – тяжело вздохнул Денни, отрываясь от работы. – Боюсь, это уже не починить. И даже заплатку сделать не из чего.

Диль согласно пожал плечами. Рано или поздно это должно было случиться. Никакая вещь не выдерживает столько лет, а уж тем более трико. Денни задумался.

– А если штанины по колено отрезать и соорудить заплатку? Или… Ой, не знаю, не знаю. Зашью – а ты начнешь кувыркаться, и все снова поползет. Диль, а ты есть не хочешь?

– Не задавай глупых вопросов, – отозвался Диль с шутливой назидательностью. – Оттого, хочу я есть или нет, еда не появится сама собой.

– Сама собой не появится, – лукаво сморщился Денни и выудил из своего рюкзачка увесистую краюху хлеба. – Мне в той деревне почему-то одна тетка дала. Втихую. Почему так?

Ответа он, собственно, и не ждал, хотя Диль мог объяснить. Он не стал устраивать представление в той деревне, хотя у них не было уже не только денег, но и еды. Увидев бесформенные штаны мужчин и еще более бесформенные платья женщин, он поискал глазами остроконечную крышу храма Непорочной, нашел и отказался от мысли попытаться заработать даже чисткой хлева. Почитатели Непорочной не приветствовали чужих, а тем более бродяг, а тем более одетых в светлые рубахи, а уж какие мысли могли зародиться в их головах при виде мужчины, путешествующего с мальчиком, и думать не тянуло. Диль вообразил себе, как они отреагируют на акробата в трико, столь явно демонстрирующем его мужское строение, и усмехнулся. Могут, конечно, и камнями побить, но это вряд ли, а вот навозом забросают точно. Ему одного такого урока хватило, причем очень-очень давно.

– А почему ты плечо трешь? – осведомился неугомонный Денни. – Ушибся?

– Потянул. Не волнуйся, это сущая ерунда. Крапивой потру, она разгоняет кровь.

– Крапи-ивой? – ужаснулся мальчик. – А мазь не лучше?

– Мазь-то, само собой, лучше, только она кончилась еще до того, как мы встретились. А она денег стоит. Что лучше купить: еду или мазь?

– Или трико, – глубокомысленно протянул Денни. – Я тебе сейчас нарву крапивы, а ты пока подумай, почему бы не пойти на ярмарку в Косте. О ней все только и говорят. На ярмарке же можно лучше заработать, чем в этих убогих деревушках? – Он вдруг замолчал и шепотом спросил: – Диль, ты никогда не заходишь в крупные города. Тебя ищут?

– Нет, малыш. Меня не ищут. Клянусь.

Успокоенный Денни поверил, бросил трико и умчался в кусты, откуда донеслось тихое повизгивание. Да, в этих местах не было недостатка в крапиве. Диль с удовольствием съел свой кусок хлеба, как всегда с голодухи показавшийся необыкновенно вкусным. Придется идти в Косту. Придется. Выбирать не из чего. Действительно обрезать штанины и сделать заплатки. Или наоборот – верх отрезать и выступать с голым торсом, это, конечно, вульгарно, но может привлечь внимание женщин, потому что сложен Диль хорошо… правда, акробат не может быть сложен плохо. Так, глядишь, лишняя монета перепадет…

Ладно хоть везло с погодой. До встречи с Денни постоянно шли дожди, больше всего страдали одежда с обувью, и без того прочностью не отличавшиеся. Башмаки и вовсе грозили развалиться, хотя Диль изо всех сил за ними ухаживал. Не хотелось с ними расставаться. Совсем не хотелось. Он старался идти по обочине дороги, где, конечно, не было суше, однако все лучше заполненной грязью колеи. Наверное, стоило разуться и шлепать босиком, и будь хоть чуточку потеплее, он так и сделал бы. Куртка держалась из последних сил. Надо бы просто остановиться и основательно просушить все. Сплести навес, развести костер, воды вскипятить… еще б хоть что-нибудь к этой воде, потому что в кармане имелся ровно один диггет, на который можно купить разве что хлеба. А до ближайшей деревни еще полдня пути. Посуху бы меньше, но где его взять, это самое посуху…

Диль поправил капюшон, поправил рюкзак и перестал думать. Это помогало. Отключаешь разум, оставляешь немного рефлексов и вдруг обнаруживаешь, что маячат уже впереди высокие черепичные крыши аккуратной деревни. Богатой деревни. С одной стороны, это хорошо, потому что нищие не платят. С другой – плохо, потому что богатые не любят грязных бродяг.

Темнело. Он постучался в первую же дверь и смиренно попросил разрешения переночевать в сарае. Ему учинили настоящий допрос, и убедились, что он ничегошеньки не скрывает, не имеет ни злого умысла, ни оружия, кроме небольшого ножа. Нож осмотрели придирчиво, зачарования не обнаружили.

Чудны дела твои, Создатель. Ему разрешили остаться в доме, а такого не было уже с полгода. Ему дали целое ведро очень горячей воды и ветхие штаны, чтобы переодеться после мытья. Ему позволили выстирать одежду и поставить к очагу башмаки. Суровая хозяйка, наблюдавшая за его действиями, осталась довольна. Ну да, Диль был аккуратен и стирал скорее по-женски, чем по-мужски, умело мылил, тщательно отжимал, а потом еще брызги подтер.

Похлебку он ел с наслаждением. Она была не только горячая и сытная, но и очень вкусная. Удовольствие, написанное на его лице, хозяйке польстило, и она даже улыбнулась, подавая ему тарелку с целой горой восхитительной картошки.

Конечно, он отплатил чем мог: рассказывал о городах, которых они никогда увидят, описывал храмы Вирота и дворец короля, особняки принцев и дома купцов, столичный рынок, на котором не было разве что птичьего молока – не сезон, шумные ярмарки, так не похожие на местные… Собственно, он не знал, какими были местные, не бывал он в здешних краях, но какая, в сущности, разница – столицу не сравнить с провинцией.

Ему постелили здесь же, в кухне, рядом с очагом, еще державшим тепло, дали старенькое одеяло и даже подушку… предусмотрительные. Незнакомцам только такие подушки давать и надо, чтоб спали покрепче и не удумали чего плохого. А Диль и не возражал, угнездился поудобнее и крепко уснул. Сладких снов он не видел, ну так слава потерянным богам, что никаких не видел, дрых как убитый до самого рассвета и проснулся только оттого, что хозяйка загремела ведром. Он вскочил, чтобы помочь ей накормить скотину, чем окончательно размягчил ее сердце.

Не везло с погодой, так повезло с деревней. Весь день он прокрутился рядом с хозяйкой, вычистил хлев, вычесал унылых тонкорунных грикенов и не постеснялся тщательно подмести в доме. А вечером дал-таки представление, и деревня, не избалованная зрелищами, собралась почти в полном составе. Посреди главной площади было не очень грязно, а с неба, слава и потерянным, и Создателю, и демонам, не капало.

Наутро он уходил с мыслью, что люди все-таки добры. До следующей деревни, где вместо тридцати диггетов он мог заработать пару кусков навоза в морду.

Приятно потяжелевший рюкзак тоже радовал сердце. На первом же привале надо будет превратить каравай хлеба в сухари, копченой рыбины хватит на два дня, а мешочка крупы – на десяток порций каши. На ногах красовались латаные, но еще крепкие сапоги, из которых хозяйский сын вырос, тело грел штопаный, но шерстяной свитер… Диль не разделял общепринятых суеверий, но на всякий случай искренне пожелал этой деревне блага и процветания, а приютившим его крестьянам так особенного.

Дорога оставалась расквашенной, но мелкий дождь превратился в изморось, которую куртка пока выдерживала. Диль шагал прямо, не соблазняясь проселками. Имея в кармане тридцать диггетов, а в рюкзаке еды на несколько дней, можно дойти до городка. До Картама оставалось совсем немного.

Вот тогда и вылез из леса голодный и смертельно усталый мальчишка, назвавшийся Денни. Диль его накормил, напоил чаем и позволил идти с собой. Нельзя бросать детей в лесном краю.

Ни в каком нельзя.

Мальчишка поклялся, что не будет обузой и не обманул. Изо всех сил шел быстро, так что Диль, ценя его старания, немного умерял шаг. С разговорами он поначалу не приставал, так что Диль едва замечал его присутствие. Правда, с Картамом не вышло: в пяти лигах от городка их остановил патруль, и усталый мечник велел драпать во все лопатки, потому что в Картаме мор, и даже если там мама родная, лучше уж пусть она одна помрет, чем заодно и смерть сыночка увидит. Диль пожал плечами и развернулся.