– Как раз этого он не может, – покачал головой Кай. – Ты не понимаешь, Илем. Это не обязанность – защищать. Это потребность души. У нас высшая похвала – сказать о ком-то, что у него душа дракона.
Франк смотрел на огонь, отражавшийся в его бронзовых глазах.
– Я не могу не быть драконом. И при этом я человек. И сам не понимаю, как это. И уже давно не хочу понимать.
– Тебе хочется защищать нас? Тупых, грязных, агрессивных, готовых убить за стертый диггет?
– Нет. Но не делать этого я не могу. Потому что вы способны на добро, любовь, ласку. Даже ты. Вы способны чувствовать свою вину и помогать друг другу. Вы способны поделиться последним глотком воды… и не надо краснеть, Диль, так оно и есть. Вспомни, я ведь не особенно удивился, когда ты это сделал.
– Чувствовать свою вину мы способны, – словно не слыша его, продолжил Илем. – И что – мы своего рода жертвы? Мы обязаны искупить свою вину этой миссией?
Франк снова покачал головой.
– Нет. Не обязаны. Я, собственно, вас не держу, можете разойтись хоть сейчас. И не говори мне, что тебя испугали мои слова о том, что долго не проживешь. Ты не поэтому не уйдешь. Кай будет выполнять то, что считает своим долгом, а тебе… тебе просто любопытно, что будет дальше. И что бы ты ни сделал, ты всегда будешь помнить Силли такой, какой увидел ее на площади.
– Ты наверняка много размышлял о смысле этой миссии. Поделись! Как бы ни был я любопытен, у меня слишком мало информации, я Серых хроник не читал даже в копии. Почему мы?
– Не знаю. Правда, Илем, не знаю. Только предположения. И о выборе определенных людей, и о высшей цели… Некоторые ученые мужи считают, что в каждом из вас есть хоть капля крови тех, кто прошел этот путь впервые, для того чтобы искупить грехи мира. Теперь можешь смеяться.
– Не свои? – засмеялся Илем. – Чужие? Что за чушь? Как я могу искупить грехи мира? Пожертвовав собой ради его спасения?
– Необязательно жертвовать. Я надеюсь довести вас всех. У меня приличный опыт, я умею выбирать необычные маршруты, находить способы уйти от преследования… Да и драться умею не хуже, чем Кай или Ори.
– Ну еще бы! Ты не боишься смерти. Она тебя избегает.
– Я тоже не боюсь, – обиделся Ори. – Орк в бою ничего не боится. Не понимаешь, так молчи.
– Илем, твои предположения ничем от моих не отличаются, – вздохнул Франк. – Несмотря на опыт и информацию. То есть точно я знаю всего две вещи: дружная команда куда более вероятно пройдет пусть без потерь и я должен довести всех живыми. Все. У нас – дружная, несмотря на твой омерзительный характер.
– Я защищаю себя, а не мир, – пожал плечами Илем и добавил, покосившись на Кая: – У меня душа вора, а не дракона. И мне ничуточки не стыдно. Я вообще не знаю, что это такое.
Кай молча улыбнулся, а Диль улыбку подавил. Все бы так защищали себя, глядишь, зло не накопилось бы в таком количестве, что начало притягивать иное зло…
Это было слишком сложно и в то же время слишком просто. Будто мало того, что люди способны натворить сами.
Ванрелла была спокойным и мирным королевством. Войн не было почти сто лет, не вспыхивали мятежи, не так чтоб много было и разного рода лихих людей. Упорядоченность и уважительность, которые Франк называл мудреным словом «структурированность», удерживали ванрельцев от конфликтов. Наказания были суровыми, но справедливыми и никогда не бессмысленно жестокими. Ворам, например, рук не рубили, отправляли на работы, причем не только каторжные, не только шахты и рудники. Осужденные трудились и на очистных сооружениях, на строительстве, но, конечно, на тяжелой и грязной работе. Убийц казнили, иногда публично, но не так, как например, в Гидине, где казни длились чуть не час, а публика посещала их охотнее, чем цирк. В Ванрелле преступников просто вешали, благородным, если они заслуживали смерти, отрубали головы. В Ванрелле каждый знал свое место, и Диль не понимал, почему это раздражает Франка. Что значит – отсутствие свободы? Сын каменщика смог стать акробатом, и никто ему не помешал. Никто не мешал сыну сапожника работать плотником. Просто куда разумнее наследовать отцовское дело, потому что никто лучше отца не научит. Диль даже мальчишкой смыслил в строительстве больше иного взрослого, знал, как надо класть камни, как пользоваться отвесом, сколько раствора требуется для ракушняка, а сколько для известняка, причем знания не были пустыми: он сам складывал небольшой загончик для гусей. Кривовато, конечно, получилось, но получилось же, а ведь ему в ту пору было всего тринадцать и он уже влюбился в запах арены.
Когда Диль говорил об этом Франку, тот злился и шепотом кричал про его тупую голову. Диль себя умным и не считал, потому не обижался. Каждому свое.
Так вот, мир и покой Ванреллы сильно отличались от обыденной жизни многих других стран. Где-то на дорогах свирепствовали разбойники, где-то графы дрались между собой – а как дерутся графы, понятно: они-то вдалеке от поля битвы, а рубятся простые солдаты, когда наемники, а когда и мобилизованные крестьяне. Дилю повезло, он ни разу не попадал в края, где шли войны, хотя однажды какой-то благородный пытался отправить его в свое войско. Диль тогда сбежал и нисколько этого не стыдился. Он не солдат. Кто угодно, только не солдат.
Но зла он видел достаточно. Более чем достаточно. И вот появляется человек со странными глазами и говорит, что зло переполнило мир и начало притягивать что-то страшное из бездны.
– Равновесие нарушается? – встряхнувшись, услышал он голос неугомонного Илема.
– Можно и так сказать.
– Все, что мы делаем, остается, – произнес Кай. – Все наши дела, слова, поступки и даже помыслы. В мире ничего не исчезает бесследно. И пролитая нами кровь умножает имеющееся зло, даже если она пролита ради благой цели.
– Не понял! – возмутился Илем. – На меня нападают, а я должен смиренно сложить руки и подставить шею?
– Не должен. Но лучше избежать драки, чем кидаться в нее очертя голову. Мы больше убегаем, чем деремся.
– Ну так у нас же великая цель! – фыркнул Илем. – Вор и бродяга должны спасти мир. Франк, тебе самому-то не смешно?
– Уже нет. Мир принадлежит ворам и бродягам в той же степени, что торговцам и ученым. Так что и спасать приходится… коллективно.
Илем потер шею, но ничего не сказал. А Диль снова вспомнил равнодушный взгляд Франка, брошенный на Бирама. Равнодушный. Чего стоило защитнику мира это равнодушие? Как смог он принять такое решение?
Или такие решения – его вина? И он тоже старается ее искупить? Но ведь остальные оступились неумышленно, по глупости, а он – сознательно. И как он живет с этим? Как защитник мира мог не спасти собственного спутника?
– Ты опять о вампире думаешь?
Проницательность Франка потрясала Диля. Ну как Франк мог понять, о чем он думает, если лицом своим Диль владел почти безупречно? Или он думает о том же?
Голова шла кругом. Диль с тоской вспоминал совсем недавние времена, когда от него не зависела судьба мира, когда можно было просто идти, не думая вообще ни о чем, слушая пение птиц, шепот ветра в листве или просто собственные шаги. Конечно, о таком комфорте, который Хантел и Бирам считал трудностями пути, Диль и мечтать не умел, зато комфорт был в душе, насколько он вообще мог там быть после случайного взгляда, брошенного на лицо Аури.
Жил, как растение. Перекати-поле. А растениям размышления не свойственны.
Как, спрашивается, мог Диль не поверить, нет, но даже начать допускать мысль о том, что он может сыграть какую-то роль в спасении мира?
Казалось, Дилю лучше бы чувствовать себя в компании Ори, который тоже никакой склонности к размышлениям не имел, но твердо был уверен, что следует делать: драться, чтобы тот, кто должен дойти, дошел и выполнил свое предназначение. Но как-то не сладилось. Вроде бы оба испытывали симпатию друг к другу, но дальше ничего не значащих слов дело не шло. Диль подозревал, что ему мешало слишком легкое отношение орка к необходимости убивать, но что мешало орку? Не слишком разговорчивый Кай порой удостаивал его беседы, но чаще ограничивался теплой улыбкой, которую Диль толковал так: ты мне нравишься, парень, но говорить нам просто не о чем. Чистая правда! Лири тоже стала молчаливой, хотя и была все время рядом. Точнее, он был рядом с ней. Отчаянно хотелось сделать что-то для нее – помочь, поддержать, защитить. Хотя бы от непогоды.
