- Представь себе, - продолжала леди Скеффингтон, - все светские дамы просто умрут от зависти, когда маленькая Джулиана добудет себе мужа, уведя одного из этих молодых людей прямо у них из-под носа.

Джулиана словно воочию увидела, как все надежды разбились вдребезги и мелкими осколками упали у ее ног.

- Я не хочу никакого мужа! - закричала она. - Я хочу путешествовать и учиться, хочу писать книги, мама! И я не собираюсь отступать! Когда-нибудь я напишу роман, бабушка сказала - у меня есть к этому талант. Не смейся, пожалуйста! Ты должна отдать мне мои деньги! Должна!

- Дорогая моя, глупая девочка! Я не смогла бы этого сделать, даже если бы и захотела, а я не хочу! Замужество - единственное будущее для женщины. Стоит тебе увидеть, как живет высший свет, и ты сразу забудешь все глупости, которые вбила тебе в голову твоя бабушка Скеффингтон. А теперь, - продолжала она с блаженной улыбкой, - когда мы будем жить в Лондоне, я уж придумаю, как свести тебя с достойным джентльменом - можешь на меня положиться! В конце концов, мы не какие-нибудь там лавочники, ты же знаешь, твой отец - баронет. Как только в свете поймут, что мы приехали на целый сезон, нас сразу же включат в списки участников всех блестящих приемов и праздников. Мужчины, увидев тебя, сразу придут в восхищение, и очень скоро у твоей двери выстроится целая очередь поклонников, вот увидишь!

У Джулианы не было никакого - даже самого маленького - повода, чтобы отказаться ехать, как и ни малейшей возможности избежать поездки, и ей пришлось согласиться.

В Лондоне по настоянию матери они каждый день появлялись в тех же самых дорогих магазинах, где имели обыкновение делать покупки великосветские дамы, и каждый день после обеда они с ней прогуливались в тех лондонских парках, где можно было встретить людей из высшего общества.

Но все шло совсем не так, как это представляла себе леди Скеффингтон.

Вопреки всем ее надеждам и ожиданиям аристократы не очень-то спешили принять ее в свой круг только из-за того, что ее супруг - баронет, не отвечали они и на стремление леди Скеффингтон вовлечь их в разговоры на Бонд-стрит или на ее попытки завести беседу и познакомиться в Гайд-парке. Вместо того чтобы пригласить их с дочерью к себе или согласиться нанести им утренний визит, элегантные матроны, с которыми она пыталась завязать знакомство, совершенно ее игнорировали.

Мать Джулианы, казалось, не замечала, что с ней обходятся с таким ледяным пренебрежением, но сама Джулиана страдала вдвойне от каждого отказа, и все эти люди своим высокомерием и равнодушием жестоко задевали ее гордость и самолюбие и ранили в самое сердце. Она, конечно, понимала, что именно неуемная активность и бесцеремонность ее матери навлекли на них всеобщее презрение, но это лишь усиливало ее смущение и досаду. Она чувствовала себя такой несчастной, что едва могла смотреть людям в глаза - с той минуты, как они утром выходили из своего маленького домика, и до тех пор, пока не возвращались к вечеру домой.

И все- таки -вопреки всем печальным обстоятельствам - Джулиана не считала эту поездку в Лондон напрасной. Шеридан Бромли, платная компаньонка, которую мать наняла для нее на весь сезон, оказалась очень славной и веселой молодой американкой, и они с Джулианой целыми вечерами болтали, смеялись и секретничали. Впервые за все ее восемнадцать лет у Джулианы оказалась близкая подруга ее возраста, обладавшая чувством юмора, который Джулиана всегда так высоко ценила, и во многом имевшая сходные с ней интересы.

Однако граф Лангфорд, которого леди Скеффингтон так жаждала видеть мужем своей дочери, нанес ей неожиданный удар - в конце сезона он женился. Срочно была сыграна свадьба, которая шокировала весь высший свет Лондона и совершенно вывела из равновесия леди Скеффингтон - красавец граф женился на мисс Бромли.

Когда мать Джулианы услышала эту новость, она слегла в постель, обложившись флакончиками с нюхательными солями, и пролежала так весь день. Но к вечеру, поразмыслив, она пришла к выводу, что имеет теперь огромные преимущества, будучи в тесном личном знакомстве с новоиспеченной графиней компаньонкой ее дочери, неожиданно для всех вошедшей в одну из самых влиятельных семей в Англии.

Она воспряла духом и с обновленной силой сконцентрировала теперь все свои надежды на Николасе Дю Вилле.

Обычно Джулиана вспоминала о своей ужасной встрече с ним этой весной не иначе как с содроганием, но сейчас, сидя в темном лабиринте и уставясь неподвижным взглядом в стакан, она вдруг представила себе всю эту сцену не унизительной, как ей казалось прежде, а скорее забавной.

Теперь она не сомневалась, что эта противная на вкус жидкость действительно заставляет видеть все в другом свете. И если всего три глотка могут сотворить такое, то очевидно, что еще немного волшебного напитка пойдет только на пользу. И в порядке научного эксперимента она поднесла стакан к губам и сделала еще три глотка. Как ей показалось, уже через минуту ей сделалось совсем хорошо.

- Так-то лучше, - громко сказала она, обращаясь к луне, и тут же стала давиться от смеха, вспоминая подробности своей короткой, но совершенно уморительной встречи с легендарным Николасом Дю Биллем. Ее мать выследила его в Гайд-парке, когда его парный двухколесный экипаж медленно проезжал совсем рядом - на расстоянии вытянутой руки - с дорожкой, по которой они прогуливались. В своем страстном и отчаянном желании привлечь его внимание и добиться наконец встречи, она подтолкнула Джулиану, отчего та вылетела на дорогу прямо перед лошадью и экипажем. Чтобы не упасть, Джулиана ухватилась за поводья, заставив испуганную лошадь и ее разгневанного владельца остановиться.

Лошадь дернулась в сторону, а Джулиана с испугу повисла на поводьях, пытаясь остановить ее. То ли желая извиниться, то ли, наоборот, накричать на седока - почему он не может успокоить свою лошадь, - Джулиана подняла глаза и прямо перед собой увидела Николаев Дю Вилля. Несмотря на холодный взгляд его прищуренных, оценивающих глаз, Джулиана почувствовала, что ноги ее, будто пораженные молнией, отказываются ей повиноваться.

Темноволосый и широкоплечий, с пронзительными серо-голубыми глазами и тонко очерченными губами, он произвел на нее впечатление человека скучающего и язвительного, вкусившего до срока все радости и прелести жизни на этой бренной земле С этим лицом падшего ангела и ледяным искушенным взглядом, Николас Дю Вилль одновременно и привлекал, и отталкивал как смертный грех. Джулиана внезапно почувствовала непреодолимое и совершенно безрассудное желание сделать что-то такое, что поразило бы его и вывело из равновесия.

- Если вы хотите покататься, мадемуазель, - сказал он голосом, в котором сквозило с трудом сдерживаемое раздражение, - то я посоветовал бы вам более привычные способы, чтобы добыть коня.

Джулиане не пришлось сразу отвечать на это едкое замечание, так как ее мамаша, которую обуревало стремление завязать знакомство, преступив все правила этикета и законы приличия, тут же вступила в разговор.

- О-о, какая приятная неожиданность и какая честь, милорд! - воскликнула леди Скеффингтон, не обращая внимания на его угрожающе прищуренные глаза и на жадно-любопытные взгляды пассажиров других экипажей, которые уже начали скапливаться позади коляски Дю Вилля, потому что дорога была полностью перегорожена. - Я давно хотела представить вас своей дочери…

- Должен ли я понимать, - прервал он ее, - что именно из-за этого ваша дочь бросилась под ноги моей лошади и чуть не перевернула мой экипаж?

Джулиана решила про себя, что этот мужчина слишком неучтив и высокомерен.

- Нет, вовсе не из-за этого, - вспыхнула она, совершенно сраженная безупречной точностью его предположения и запоздало осознавая, что все еще держится за поводья. Она отшвырнула их, будто змею, отступила на шаг назад и решила прибегнуть к дерзости - у нее больше не было способа спасти свою гордость.

- Я просто тренировалась, - важно объявила она.

Ее слова были настолько неожиданными, что его рука, готовая дернуть поводья, застыла в воздухе.