О как. Свезло матушке, и я даже не хочу гадать, во сколько именно денег это везение обошлось 'Радеону'. В конце концов, пусть хоть моим старикам будет хорошо от того, во что я влип. Они это заслужили.

— Так что мы тут еще надолго — маму переполняли эмоции — Я?то сначала даже расстроилась, подумала, что Серафима меня заставит вернуться, работа же. Даже решила ее послать куда подальше, а она, представляешь, сама говорит, мол, 'не думай даже, такое везение раз в сто лет бывает'. И отца тоже без звука отпустили, за свой счет, правда. Вот ведь — все один к одному! Везение — да и только.

Кто бы спорил — все один к одному. Хотя — глянул бы я, как они с Серафимой договаривались. Серафима — это мамина начальница, я ее с детства помню. Тетка железобетонная, внешне на дубовую чурку похожа, да и внутренне тоже, точно знающая, что она всегда права, а остальные всегда не правы. И принципиальная до жути. Хотя — принципы принципами, а деньги всем нужны.

— Ты как? — мама перешла от одного вопроса, к другому — Как Викочка?

'Викочка'. Звучит?то как жутко!

— Все в порядке — заверил я ее — Мам, мне пора, я позвоню еще!

— Мы вам сувениров купили — порадовала меня матушка — И еще тебе майку!

Майка — это святое. А еще кружка, пивная, с туземками на обложке, батя постарается. Ну да и ладно, пусть будут, коли им в радость. Главное, что мне не перепадет магнитика на холодильник. Я — сын, а такие магнитики, они для тех знакомых, на которых денег тратить жалко, а подарить что?то надо, чтобы не сказали потом 'Вот жлобы, за бугор ездили, а привезти нам ничего не привезли'.

У меня таких дома уже полный пакет. В основном — из Анталии и Хургады. Я при известном желании могу даже с гордостью называть это коллекцией.

— Жду, не дождусь — заверил я маму и на этом мы распрощались.

Ну и хорошо. Им там славно, у них там шоу, ужины и полный холодильник топлива, — а у меня здесь работа. Даже — две. Потому надо идти в высокие сферы, решать производственные вопросы по им обоим. Или обеим?

Я влез в джинсы и натянул на себя свитер, рассудив, что костюм — это уж слишком, не на прием иду. Застегнув браслет часов, с которыми уже почти сроднилс и немного поразмыслив, я еще надел на палец перстень, подаренный мне Стариком. А почему бы и нет?

Внзу, в холле, была рабочая атмосфера, что меня немного удивило. Шумели машины, которые мыли мрамор пола, бегали сосредоточенные клерки и клеркессы с папками, в костюмчиках и со жутко серьезными лицами.

Странно, сегодня вроде выходной еще, им всем по домам надо сидеть, испытывая то самое мерзкое чувство, которое посещает любого служивого человека в последний день отпуска или длинных праздников. В субботу — воскресенье все проще, там дней немного, этой свинцовой тоски нет. А вот после новогодних или майских праздников… Про отпуск я и не говорю.

Это чувство нереализованных возможностей и несделанных дел, о которых так приятно думалось в вечер последнего рабочего дня, это ожидание мерзкого и почти забытого за время отдыха звука будильника, это ощущение того, что вроде вчера еще эти славные деньки только начались — а уже все.

Нет, есть какая?то категория работников, которые даже рады тому, что праздники кончились, но их мало и среди своих собратьев по офису они, как правило, проходят под категориями 'Больные, несчастные люди' и 'Ей?то чего, все равно у нее никого нет', а потому их в расчет брать не надо.

Так что вся эта суета меня одновременно удивила и насторожила. 'Радеон' — то славное место, где любое отклонение от правил может означать вообще все, что угодно. И не всегда это может быть чем?то приятным.

Я посмотрел на деловито снующих сотрудников и направился к ресепшн — там, я так думаю, можно будет раздобыть какую?то информацию, хотя бы первичную.

Увы и ах — меня там ждал облом. На этот раз он принял вид панны Ядвиги, окончательно пришедшей в себя после запоя, помывшейся, накрасившейся и причесавшейся. И в недраных чулках.

Впрочем, характер у нее остался тем же самым, это было слышно шагов за семь до стойки.

— Евгения, вы накрашены как шлюха — распекала она одну из девушек, очень даже миленькую блондинку, в которой ничего такого я лично не усмотрел. Хотя вгляделся с интересом — Почему вы вообще накрашены, я же сказала — сегодня никакого макияжа? Штраф — минус десять процентов от оклада.

— Как сурово — мне стало жалко девушку, у которой губы уже ходили ходуном — Ну зачем так?то уж?

Спина Ядвиги напряглась. Звучит жутковато — но так оно и было на самом деле. Она мне напомнила тетиву, которую натянули и вот — вот спустят. А еще я вспомнил слова Азова (или Валяева), мне ведь вроде не советовали с ней сталкиваться.

— Господин Никифоров — как?то мяукающе произнесла Ядвига — Вам, я погляжу, у ресепшен, как медом намазано?

— Так в большом мире все пути ведут в Рим, а в этом здании — сюда, на ресепшн — по возможности миролюбиво произнес я.

— Пусть ваши пути лежат мимо — не оборачиваясь, посоветовала мне полячка — Это в ваших интересах.

— Да не вопрос — согласился я — Евгения, вы прекрасно выглядите, поверьте. Если тут уж кто?то и похож на… кхм… женщину с не очень хорошим поведением, так уж точно не вы. Вы для этого слишком юны и прекрасны, а нравственное падение — это участь более зрелых женщин. Как правило. Даже если это падение в лужу.

Зачем я это сказал — сам не знаю, куда разумнее было бы просто пройти мимо, как мне и посоветовали. Но так меня выбешивала эта представительница Речи Посполитой своим гонором, так мне жалко девчонок стало…

— Намеки, намеки — женщина наконец?то повернулась ко мне, и я ей поневоле залюбовался. Нет, кто бы что не говорил, — а женщины Польши прекрасны. Эти глаза, эти брови… А если они еще и в гневе — то это можно сравнить с ураганом, который не разбирает дороги и не знает жалости, но вызывает сильнейшие чувства своей мощью и неукратимостью — И все в спину. Вы же только так и умеете, не так ли пан Никифоров?

Последняя фраза была сказана с нарочитым акцентом, видимо для усиления смысла. Впрочем, его?то я, впрочем, и не понял. Ну да, насвинячил я за последний квартал преизрядно, спора нет, но этой?то я где дорогу перешел, чтобы ТАК меня ненавидеть? Может, она на то место, что Вежлева заняла, метила? Или еще что?то я сделал, да сам и не понял, что натворил? А может, в ней течет и татарская кровь, может, она моей бывшей родня? Поляки вроде с татарами дружили… Или наоборот — воевали?

— Не понимаю, о чем вы говорите, пани Ядвига — невозмутимо сообщил ей я — Нет у меня такой привычки.

— У него нет такой привычки! — звонко рассмеялась женщина и тряхнула головой, от чего ее иссиня — черные кудрявые волосы колыхнулись как волна — Вы слышали это? Он так не делает никогда!

— Ничего такого я не говорил — решил я кое?что уточнить — 'Никогда' — это слишком сильное слово, я вообще стараюсь им не пользоваться. Я его не люблю.

— Я погляжу, тебе все слова не слишком подходят — перестала хохотать полячка — 'Люблю' — это слово тоже не из твоего лексикона, оно тебе не идет. Тебе вообще следует молчать, потому что ты не более чем жалкий, мелочный и пакостный червяк, который зачем?то вылез из той кучи дерьма, где просидел до этого всю жизнь. Вернись туда, где твое место и молись, чтобы про тебя забыли те, кому ты принес несчастья этим своим поступком.

— О как — я слегка оторопел. Надо ведь как?то на это все реагировать — а как? Был бы тут мужик — дал бы я ему за такие снизу вверх в челюсть, или в грудину пробил. Но с ней ведь так нельзя, она же — дама? Тут даже вариант 'Сама дура' не пройдет, это и впрямь будет мелочно выглядеть. Да и потом — надо понять, какое такое горе я принес и кому, сдается мне, что это тема такая, очень непростая. Это очень важно, куда важнее, чем равноценный ответ с кучей гадостей — Может, просветите, пока я не уполз в свою кучу — кто это мне так навредить может? И кому я несчастья принес?

Увы, увы — но Ядвига уже взяла себя в руки, это было видно по ее глазам.