— Отличная стоянка! — заявил Слава.

В самом деле, с берега лодку никак нельзя было заметить, да и с моря скала наполовину заслоняла ее.

Пока Слава любовался якорной стоянкой, Костя достал тяжелый камень с привязанной к нему длинной веревкой. Мальчики бросили камень за борт — он должен был заменить якорь, — дивясь глубине: им пришлось размотать почти всю веревку.

После этого они наскоро подкрепились, разделись и, привязав одежду ремнями к голове, как уже делали раз, осмотрелись и пустились вплавь к берегу.

Вода под скалой оказалась необычайно холодной. Пока выбрались из-под ее мрачной тени, мальчики закоченели. Зато, едва показалось открытое взморье, в глаза ударила яркая синева утреннего неба и брызнули первые лучи солнца. Сразу стало светло, тепло. Они отошли.

Плыть пришлось недолго. Спустя полчаса Костя и Слава были на берегу.

Епифан Кондратьевич верно предупреждал: берег был совершенно открытый. Впереди курилась пыль — там, должно быть, пролегала дорога. Справа начинались солончаки с небольшими озерками ржавой воды, гнилой запах которой доносился сюда, а слева, среди прибрежных песков, то здесь, то там валялись камни и темнела какая-то впадина. Там, должно быть, находилась каменоломня.

Костя извлек из кармана листок бумаги, на котором Познахирко набросал план, и оба принялись изучать его, стараясь запомнить во всех подробностях на тот случай, если придется его уничтожить. Костя даже предложил сразу уничтожить его или спрятать под камнем, но Слава отсоветовал.

Они готовы были тронуться в путь, когда послышался гул самолета. Пришлось залечь. Самолет кружил над морем и берегом. Может быть, он искал исчезнувший катер, а может, выслеживал партизан — кто знает! Мальчики не поднимали головы, пока он не скрылся, и еще некоторое время выжидали, прислушиваясь. Сознание своей ответственности и важности порученного им дела заставляло их быть осторожными.

Наконец все стихло, даже пыль на дороге улеглась. Костя и Слава поползли к каменоломне. Вот и впадина, уступами идущая вниз, с темными щелями выемок. Внизу было жарко, как в печи, хотя день только начинался. Сюда не достигала прохлада моря. В глазах рябило от сухого блеска камней.

Где же главный вход в каменоломню? Вот одна щель, вторая, третья, четвертая. Расщелины темнели, как двери неведомого жилья. Которая же настоящая дверь?

Костя опять достал бумажку с планом. На ней главный ход был изображен в виде коридора, а вход в него совсем не обозначен. Как это они не догадались спросить?

Костя и Слава решили прежде всего обследовать самый широкий вход. Вначале они шли по ровному сводчатому коридору, похожему на тот, какой изобразил Епифан Кондратьевич на бумажке, и это успокаивало их. Потом коридор повернул и начал понижаться, сужаться, свод низко навис над головой, дневной свет исчез.

Пришлось зажечь электрический фонарик, который дал им на дорогу предусмотрительный Микешин. Так они шли, то зажигая, то гася фонарик, держась левой стороны коридора, где должно было находиться указанное на плане ответвление.

Прошло уже немало времени, а никакого ответвления не было, ход все понижался и сделался таким узким, что приходилось идти гуськом. Воздух здесь был сырой, промозглый, свод над головой влажный, кое-где стекала и капала вода. Это был единственный звук в подземелье — звук мерно падающих сверху капель. Куда они зашли?

Костя, шедший впереди, остановился, зажег фонарик и обернулся к товарищу. Он хотел предложить вернуться, когда Слава предостерегающе поднял палец. Где-то справа, будто из самой каменной толщи земли, донесся глухой звук. Они прислушались. Звук повторился. Не оставалось сомнений: это был человеческий голос.

— Ну? — прошептал Костя.

— Что — ну? — тоже шепотом спросил Слава. — Пошли!

Они двинулись дальше, держась теперь не левой стороны подземелья, а правой, из-за которой, то слабея, то усиливаясь, доносились голоса. Мальчики различали уже не один, а два, три, временами даже четыре голоса и шли все быстрее, почти бежали, натыкаясь на влажные, выщербленные стены, задыхаясь от волнения. Хорошо, что они выбрали именно этот вход! В том, что они слышат голоса партизан, Костя и Слава не сомневались.

В то время как они обдумывали, что сказать и как держать себя с партизанами, голоса начали удаляться, замирать. Мальчики долго прислушивались — ни звука. Они прижимались ухом к влажной стене, стараясь уловить малейший шорох — ничего. Тогда они повернули обратно, решив, что, может быть, проглядели в темноте ответвление бокового хода, через который доносились голоса. Но, как старательно они не освещали фонарем ноздреватую стену, как тщательно не ощупывали ее, бокового хода не обнаружили и голосов больше не слышали. Будто и не было ничего. Или в самом деле им почудилось?

— Э-гэ-э-э-эй! — закричал Костя, приложив руки ко рту в виде рупора. Слава хотел удержать его, но было поздно.

Звук гулко покатился, подобно каменному ядру, в глубь подземелья, ухая и отскакивая от стен. Казалось, он не слабел, а усиливался, множился, со всех сторон гремело эхо. Как будто сама каменная земля откликалась множеством голосов.

Мальчики стояли, не зная, что делать, куда идти и точно ли слышали они человеческие голоса или это было эхо упавшего где-то камня.

Когда отдаленные перекаты эха смолкли, Костя и Слава решили двигаться в прежнем направлении. Будь что будет — куда-нибудь этот ход должен их вывести! Фонарик придется зажигать изредка, чтобы не расходовать зря батареи.

— Ты не дрейфь, — сказал Костя и зажег фонарик, чтобы посмотреть на товарища.

— Чего мне дрейфить? — ответил Слава.

И Костя, удовлетворенный не столько ответом, сколько тоном ответа, погасил фонарь и пошел вперед.

Вдруг его нога соскользнула в пустоту, он полетел вниз, плюхнулся во что-то холодное, вязкое. С трудом Костя вынырнул, пытаясь разглядеть, куда он свалился. Но здесь темнота была еще гуще. Он чувствовал страшный холод, проникавший до самого сердца.

— Ко-стя-а! — донеслось сверху, и тотчас многократное эхо поглотило голос Славы.

— Я здесь… здесь! — закричал Костя.

Его голос лишь усилил гул в подземелье. Он попытался выкарабкаться, но его руки натыкались на отвесные мокрые и скользкие камни. «Может быть, он упал в подземный колодец? Хорошая штука!» Все-таки он продолжал свои попытки, время от времени откликаясь на зов товарища, который находился совсем близко над ним, так что Костя боялся, как бы и он не свалился.

Наконец Косте удалось уцепиться за острый выступ камня. Он подтянулся на руках, ища ногами опоры, не нашел ее и повис на руках. Но Костя был ловок, увертлив и, кроме того, прошел отличную выучку за время пребывания на острове. Он цепко держался за выступ камня, то отдыхая, то снова подтягиваясь, в надежде найти опору для ног.

Вдруг что-то задело его по лицу. Это была пряжка пояса, который спустил ему Слава.

— …а-ай… а-ай! — послышалось сверху.

Костя понял: это значило — «хватай». Он ухватился одной рукой за пояс, сделал усилие и, поджав как можно выше ноги, уперся коленками в каменный выступ, за который до сих пор держался руками. Теперь у него были уже две точки опоры: камень и ремень. Но удержит ли его Слава?

Боясь сорваться и увлечь за собой товарища, Костя прижался плечами к мокрому холодному камню и начал осторожно поднимать одну ногу, держась руками за ремень, потом поднял вторую, пока не встал на обе ноги на узком каменном выступе. Руки его, не выпуская ремня, поднялись над головой и ощутили теплое дыхание. Слава лежал прямо над головой Кости. Ухватясь за его вытянутые руки, потом за плечи, Костя выбрался на ровное место.

Несколько минут оба лежали, тяжело дыша, не произнося ни слова, обессиленные физическим и душевным напряжением. В темноте Костя нашел руку Славы, стиснул ее:

— Если бы не ты…

— Ладно… Я сам испугался. — Слава толкнул товарища локтем. Неожиданно оба рассмеялись, довольные тем, что все обошлось и они опять вместе.