Скоро солнце село, однако ночь выдалась на редкость светлая, тихая. Серебряный свет трех полных лун освещал округу. Бард решил, что это добрая примета, он поспешил вперед, однако ворота замка захлопнулись на его глазах. Когда же он, возмутившись, принялся стучать в них, раздался предупреждающий окрик:

— Ступай прочь! Кому это пришло в голову, что можно по ночам наезжать в гости? Если у тебя есть дело к дому Рафаэлю, приди утром.

Бард узнал голос отцовского коридома[19] Гвина. Он окликнул его:

— Эй, Гвин, это же я, Киллгардский Волк. Неужели ты хочешь, чтобы я скинул тебя со стены? А что, если меня ограбят у порога замка, заберут коня? Я возьму с тебя виру за то, что ты вовремя не открыл мне ворота. Ну-ка, поспеши, а то я сейчас выломаю их, так не терпится прижать к сердцу отца.

— Это вы, молодой хозяин? Это точно вы, Бард?.. Бринат, Халдрен, идите сюда, открывайте ворота! Мы слышали, молодой господин, что вы выехали из Скаравела. Кто бы мог подумать, что вы так скоро доберетесь до дома. Ну, как ястреб, только крыльями взмахнуть…

Ворота со скрипом приоткрылись. Сердце Барда забилось гулко, тревожно. В лунном свете, словно по мановению волшебной палочки, стал виден двор, место его детских игр. Словно наплывали на него мшистые стены, кое-где присыпанные свежим снежком, зарешеченные окна подвалов, повыше — толстые, деревянные, обитые крест-накрест металлическими полосами двери, еще выше — стрельчатые, витражные окна, узкие, похожие на бойницы… Бард снял шлем, почему-то решив, что вдруг заденет плюмажем за верхнюю балку. Никогда не задевал, а вот на тебе… Обомлел от радости… Путь был открыт. Воин пришпорил коня, тот неожиданно, как будто приветствуя, заржал — Бард едва не подхватил его возглас, потом соскочил с коня и, уже ведя его в поводу, вошел на знакомое подворье. Старый Гвин приблизился, потянулся к Барду одной рукой — рукав левой был заткнут в карман камзола — и обнял изгнанника. Управитель совсем поседел, ссутулился, едва переставлял ноги. Руку Гвин потерял во время осады замка. Это случилось давным-давно, еще до рождения Барда. Тяжело раненный, он все-таки сумел спрятать первую жену дома Рафаэля на чердаке. Господин высоко оценил верность вассала и объявил публично, что никто, кроме Гвина, не будет занимать должность коридома, пока тот жив. Старый слуга ревниво относился к своим обязанностям и, хотя уже с трудом добирался до отведенного ему помещения, никого и близко не подпускал к бухгалтерским книгам. Так и заявил — пока хожу, буду работать. Он стал первым учителем Барда по фехтованию — уже в семь лет показал ему основные приемы. Старик обнял и поцеловал молодого господина. Бард спросил:

— Гвин, с какой стати вы закрываете ворота в такую рань?

— Время тревожное, молодой лорд, — ответил тот. — Опять пошла смута… Все из-за Хастуров, объявивших, что, мол, раз земли окрест принадлежали им, значит, и теперь они должны здесь править. Это надо же! Земли, которые испокон веков принадлежали роду ди Астурией. Само название Астуриас означает «земли ди Астуриен». Как не стыдно этим наглецам Хастурам утверждать, что это их вотчина! Дошло до нас, что жители Хали совсем ополоумели и поклялись вернуть наши края под власть своих лордов. Теперь они издали указ, что все наши люди должны сдать оружие. Это что ж, выходит, теперь мы должны сдаться на милость всяким грабителям и живодерам? Ох, молодой лорд, наступили черные дни…

— Я слышал, король Одрин умер? — спросил Бард.

— Правда, правда, мой лорд… И молодой принц Белтран погиб от руки убийц, как раз когда вы покинули нас. Между прочим, я уверен, что Хастур, который теперь нагло претендует на наш трон, приложил к этому руку. Они, как рассказывают, уехали вместе, а вернулся Джереми один. Так что, когда погиб принц Белтран и умер король Одрин, королева Ариэль тоже покинула страну — так сказал дом Рафаэль. Вот что он еще добавил, господин наш: «Та страна обречена на гибель, где король — младенец». Они перевернули Астуриас, все поставили вверх дном, так что честный народ боится выехать в поле собрать урожай. А разбойников в округе расплодилось видимо-невидимо. Я слышал, что, если Хастуры победят в войне, они всех разоружат. Заберут даже охотничьи луки. Оставят нам только ножи и вилы. Если дело и дальше так пойдет, смею сказать, пастуху нельзя будет держать дубинку, чтобы отгонять волков. — Гвин здоровой рукой перехватил у Барда поводья и добавил: — Ладно, что-то мы заболтались. То-то будет рад дом Рафаэль, услышав, что вы прибыли.

Старик позвал конюхов и передал им поводья. Отдал распоряжение расседлать скакуна, багаж отнести в замок, зажечь свечи, разбудить слуг. Тут же в замке и во дворе началась суматоха — забегали люди, подняли лай собаки…

Бард огляделся и спросил:

— Что, мой отец уже лег спать?

Откуда-то снизу, от самых его ног, донесся голосок:

— Нет, мой лорд. Я только что сообщил ему, что вы должны были приехать сегодня вечером. Я увидел вас в моем звездном камне. Сеньор ждет вас в главном зале.

Бард удивленно разглядывал мальчишку лет шести, который вертелся у его ног и так толково разъяснил что к чему.

Старик Гвин испуганно вскинул руки:

— Дом Эрленд! Вам же было запрещено появляться в конюшне. Лошади могли затоптать вас! Теперь ваша мама устроит мне хорошую взбучку!

— Лошади ко мне привыкли, они узнают меня по голосу, — ответил мальчик и вышел на свет. — Они на меня не наступят.

Точно, ему было не больше шести лет, маловат для своего возраста, почему-то расстроившись, отметил про себя Бард. Копна кудрявых волос в свете факелов отливала темной медью. Тут мальчик церемонно преклонил колено, склонил голову и громко произнес:

— Добро пожаловать в родной дом, отец. Я очень хотел первым встретить вас. Гвин, ты можешь не волноваться, я попрошу и господина не сердиться на тебя.

Бард угрюмо разглядывал мальчика.

— Значит, ты и есть Эрленд, — наконец произнес он.

Странно, что он не сразу сообразил, кто этот мальчишка. Быстро — да, но не сразу. Даже с некоторым мучительным сопротивлением в душе, словно не желал признавать его. Что тут сомневаться: волосы мамочкины, у них это из рода в род, — вот она, кровь Хастура и Касильды — Макараны были их потомками. Однако больше всего его удивило то, что мальчик обладает лараном.

— Значит, тебе известно, кто я? — наконец нарушил молчание Бард. Интересно, каким же предстал он в рассказах матери. Этаким кровожадным чудовищем, не иначе…

— Да, господин, — ответил мальчик. — Я сумел различить ваш образ в сознании матушки. Тогда я был еще меньше, чем теперь. Сейчас она очень занята. Мама говорит, что, когда смотрит на меня, такого большого, невольно вспоминает прежние дни. Я видел вас в волшебном камне, и старый господин сказал, что вы — знаменитый воин, храбрый донельзя. И вас прозвали Волком. Я бы тоже хотел стать знаменитым воином, хотя мама считает, что скорее всего я стану ларанцу, как ее отец и мой дедушка. Можно, я посмотрю на ваш меч, отец?

— Да, конечно, — согласился Бард и сам испугался той легкости, с какой пошел на поводу у этого не по годам серьезного, рассудительного мальчика. Он присел на корточки, вытащил меч из ножен. Эрленд осторожно, уважительно коснулся рукояти, потом положил на нее маленькую ладошку. Бард испугался — не хватало еще, чтобы ребенок поранился, однако тут же почувствовал, что мальчик не станет баловаться. Он все понимает — и что такое острая сталь, и что такое кровь. Бард осторожно опустил меч в ножны и положил руку сыну на плечо.

— Значит, первым в родном доме меня приветствовал мой сын. Что ж, это годится… Пойдем со мной, я хочу поздороваться с отцом.

Парадный зал сразу показался Барду маленьким, обстановка — обветшалой. Зал представлял собой низкое, вытянутое в длину помещение. На стенах были развешаны щиты и знамена рода ди Астуриен. Там же размещалось и старинное оружие. Здесь были выставлены пики, тяжелые копья — они были слишком велики для ближнего боя. Это оружие применялось против кавалерии и в сомкнутом строю, называемом фалангой. Такого построения Бард ни разу не видел. Где в горах развернуться строю? И здесь, на холмах Киллгард, тоже действовать подобным образом было несподручно.