Хотя за день друзья очень устали, все они спали очень плохо, за исключением Портоса, у которого сон был такой же мощный, как и аппетит.

На следующее утро д’Артаньян встал первым. Он уже побывал на конюшне, осмотрел лошадей и отдал распоряжение относительно предстоящего путешествия, а Атос и Арамис все еще не проснулись, Портос даже блаженно храпел.

В восемь часов утра все тронулись в путь в том же порядке, как и накануне. Только д’Артаньян покинул своих друзей и подъехал к Грослоу, чтобы возобновить знакомство, завязавшееся накануне.

Пуританский офицер, которому похвалы его нового знакомого приятно щекотали самолюбие, встретил его с любезной улыбкой.

— Право, дорогой капитан, — сказал ему д’Артаньян, — я очень счастлив, что нашел наконец человека, с которым могу говорить на моем родном языке. Мой друг дю Валлон — человек очень угрюмого характера; из него клещами не вытянешь и четырех слов в сутки, что же касается двух наших пленников, то они, понятно, не очень расположены разговаривать.

— Они, кажется, заядлые роялисты? — заметил Грослоу.

— Вот именно. Тем больше у них причин злиться на нас за то, что мы взяли в плен Стюарта, которого, смею надеяться, там ожидает славная расплата.

— Еще бы! — усмехнулся Грослоу. — Для этого мы и везем его в Лондон.

— И надеюсь, не спускаете с него глаз?

— Еще бы! Вы видите, у него поистине королевская свита, — прибавил, смеясь, офицер.

— Да, конечно. Ну, днем-то нечего бояться: не убежит. А вот ночью…

— Ночью я усиливаю охрану.

— А как же вы стережете его?

— Восемь человек находятся безотлучно в его комнате.

— Черт возьми, крепко сторожите! — заметил д’Артаньян. — Но, кроме этих восьми человек, вы, вероятно, ставите стражу и снаружи? Знаете, в таких случаях чем больше предосторожностей, тем лучше. Подумайте, какой у вас пленник!

— Ну вот еще! Скажите на милость, что могут сделать двое невооруженных людей против восьми вооруженных?

— Как двое?

— Да король и его камердинер.

— Значит, вы позволяете камердинеру всегда быть при нем?

— Да, Стюарт просил, чтобы ему была оказана такая милость, и полковник Гаррисон согласился. Так как он король, то, видите ли, он не может ни одеться сам, ни раздеться.

— Ах, капитан, — воскликнул д’Артаньян, решив опять подогреть английского офицера лестью, которая ему раньше так хорошо удалась, — право, чем больше я вас слушаю, тем больше поражает меня та легкость и изящество, с какими вы говорите по-французски. Конечно, вы провели три года в Париже, но если бы я прожил в Лондоне всю жизнь, я все же не научился бы говорить по-английски так же хорошо, как вы по-нашему. Чем вы занимались в Париже?

— Мой отец коммерсант, и он поместил меня к своему компаньону, а тот, в свою очередь, послал моему отцу своего сына, — так уж водится в торговом мире.

— А что, капитан, понравился вам Париж?

— Да, но только вам, французам, следовало бы устроить революцию вроде нашей, не против короля — он еще ребенок, а против этого плута итальянца, который, говорят, любовник вашей королевы.

— О, я с вами совершенно согласен, и это нетрудно было бы сделать, если бы только у нас нашелся десяток таких офицеров, как вы — без предрассудков, решительных и неподкупных. О, мы быстро расправились бы с Мазарини и так же притянули бы его к ответу, как вы вашего короля!

— А я думал, — сказал офицер, — что вы состоите на службе у Мазарини и что это он послал вас к генералу Кромвелю.

— Вернее сказать, я состою на службе у короля, но, узнав, что кардинал собирается послать кого-нибудь в Англию, я добился того, что послали именно меня, так как я горел желанием повидать гениального человека, который держит сейчас в руках судьбы трех королевств[*]. И потому, когда он предложил мне и моему другу дю Валлону взяться за оружие в защиту старой Англии, — вы знаете, как мы отнеслись к этому предложению.

— Да, я знаю, что вы сражались рядом с Мордаунтом.

— Я беззаветно предан ему. Это прекрасный, храбрый молодой человек. Вы видели, как он ловко свалил своего дядю?

— Вы его лично знаете? — спросил офицер.

— Очень хорошо; могу даже сказать, что мы с ним очень близки. Дю Валлон и я прибыли вместе с ним из Франции.

— Я слышал, будто вы что-то уж слишком долго заставили его ждать вас в Булони.

— Что поделаешь? — сказал д’Артаньян. — Я был, как и вы, в конвое короля.

— Aга! — сказал Грослоу. — Какого короля?

— Да нашего, черт возьми! Малютки-king,4 Людовика Четырнадцатого.

Д’Артаньян снял шляпу. Англичанин из вежливости сделал то же.

— А сколько времени вы охраняли короля?

— Три ночи, и, право, я с удовольствием вспоминаю об этих ночах.

— Разве маленький король такой милый ребенок?

— Король?.. Да он преспокойно спал.

— Так что же вас развлекало?

— А то, что мои друзья, офицеры гвардии и мушкетеры, приходили ко мне, и мы проводили ночи в игре с выпивкой.

— Ах да! — со вздохом сказал англичанин. — Это правда! Вы, французы, веселые ребята.

— А разве вы не играете, когда находитесь на дежурстве?

— Никогда, — ответил англичанин.

— В таком случае вам должно быть очень скучно. Жалею вас, — заметил д’Артаньян.

— Это правда, — продолжал офицер, — я всегда с ужасом жду своей очереди. Это очень долго — целую ночь не спать.

— Да, когда сидишь целую ночь один или с дурачьем солдатами. Но если с тобой сидит веселый партнер, золотые катятся по столу, кости стучат, — тогда ночь пролетает незаметно, как сон. Значит, вы не любите играть?

— Напротив.

— В ландскнехт, например?

— Я обожаю эту игру, и во Франции играл почти каждый вечер.

— А в Англии?

— В Англии я еще ни разу не держал в руках ни костей, ни карт.

— О, как мне жаль вас! — воскликнул д’Артаньян с искренним сочувствием.

— Слушайте, — сказал англичанин, — сделайте одну вещь.

— Какую?

— Завтра я буду на дежурстве.

— Около Стюарта?

— Да. Приходите ко мне, и проведем ночь вместе.

— Невозможно.

— Невозможно?

— Никак.

— Почему это?

— Мы каждый вечер составляем партию с дю Валлоном. Иногда не спим всю ночь напролет. Сегодня, например, мы с ним играли до утра.

— Так что же?

— То, что ему будет скучно, если я не составлю ему партию.

— А он рьяный игрок?

— Я видел, как он до слез хохотал, проигрывая две тысячи пистолей.

— Так приводите его с собой.

— Но как же это можно сделать? А наши пленники?

— Ах, черт возьми, это правда! — заметил Грослоу. — Так пусть их постерегут ваши слуги.

— Чтобы они удрали! — сказал д’Артаньян. — Покорно благодарю.

— Значит, это знатные лица, раз вы ими так дорожите?

— Еще бы! Один — богатый дворянин из Турени, а другой — рыцарь мальтийского ордена, из очень знатного рода. За каждого из них мы выговорили себе по две тысячи фунтов стерлингов по прибытии во Францию. Мы ни на минуту не хотим упускать из виду этих людей, так как наши слуги знают, что они миллионеры. Мы их слегка обыскали, когда брали в плен, и скажу вам по секрету, что их-то денежки мы с дю Валлоном и проигрываем друг другу каждую ночь. Но может случиться, что они припрятали какой-нибудь драгоценный камень или редкостный брильянт, и поэтому мы с моим приятелем, как скряги, храним свое сокровище, не оставляя его ни на минуту. Мы глаз не спускаем с этих людей, и когда я сплю, дю Валлон бодрствует.

— Вот как! — сказал Грослоу.

— Вы понимаете теперь, что заставляет меня отклонить ваше любезное приглашение, как бы мне ни хотелось принять его. Играть почти каждую ночь и все с одним и тем же партнером — скучновато; шансы постоянно уравниваются, и по прошествии месяца оказывается, что ты не выиграл и не проиграл.

— Ах, — проговорил со вздохом Грослоу, — есть вещь более скучная: это — совсем не играть.