— Кровь!

Карнаж все с тем же изумлением наблюдал, как эльфийка сделала ритуальным ножиком длинный надрез у себя на предплечье и передала ему, пока он снимал куртку и засучивал рукав рубахи. Гюрза встала рядом, держа в руках одежду и кинжал Феникса, и скептически наблюдала за процессом, тоже поражаясь наивности жрицы. Той стоило лишь получше присмотреться к своим храмовницам, чтобы понять, что обоюдное прощение вряд ли окажется от чистого сердца. По крайней мере, со стороны потомка Xenos уж точно.

«Ловец удачи» сделал надрез у себя на руке и каждый из них получил по своему краю длинной белоснежной ткани, шириной как раз, чтобы перевязать предплечье. Они вытянули руки и, производя круговые вращательные движения, перевязали раны, одновременно помогая друг другу. Когда же их руки встретились, надежно соединенные вместе, ткань все еще оставалась белой.

Храмовницы замерли в ожидании.

Жрица опустила глаза. Карнаж отвернулся. Искреннее прощение, разумеется, не могло взяться из ничего, и ткань, зачарованную друидами для этого ритуала, не мог обмануть ни один из участников. Цвет не менялся и сильванийские руны того слова, ради которого устраивался этот обряд, все никак не проступали. Отчаяние захлестнуло их обоих.

«Единожды став вне закона праведного суда больше не найти»

Ройгар, Черный Рыцарь

Рыцарь ехал по пустынному тракту контрабандистов. Черные глаза смотрели прямо перед собой из-за линз небольших, круглых очков. Длинные темные волосы спадали на плечи, стянутые на лбу кожаным ремешком. Фамильный герб в виде серебряного орла, вышитый на плаще, краткими всполохами отвечал лучам дневного светила. Всадник неделю пробирался по тайной дороге, ведущей по побережью Северного Фелара, неумолимо приближаясь к руинам Старой Башни. Судя по всему, трактом в последнее время пользовались не часто. Приближалась зима, а с ней замирало всякое движение на этой дороге. Более того, находящиеся на пути руины последнего оплота заклинателей нежити в последнее время ожили, как сообщили ему крестьяне из деревень. Они настойчиво советовали свернуть и не следовать этим рискованным путем, но рыцарь лишь грустно улыбался в ответ. Ройгар был из той породы рыцарства, которая почти перевелось в Феларе. Ему едва ли были знакомы суеверные страхи простолюдинов. Его славные предки сражались, и славно сражались, против мантикор, выверн, даже драконов. Жгли гулей в склепах и прогоняли гримов с кладбищ. Какие были времена! Не то, что теперь…

Рыцарь бросил взгляд на рукоять меча, что выглядывала из-под плаща у пояса. Теперь его клинок был обращен против других тварей, в человечьем обличии. Первая кровь, пролитая там, далеко позади, у алтаря небольшой церкви в маленькой деревеньке предместий Шаргарда. Почти десять лет назад молодой воин не мог и помыслить, сколь круто судьба повернет его коня теперь, хоть и до столицы останется всего несколько миль.

Рука в вороненой латной перчатке дотянулась до подбородка и провела по многодневной щетине. Возможность побриться выпадала не часто. Однако он надеялся, что призвавший его на службу сможет оказать достойную встречу. Ему, который набрался смелости бросить вызов наместникам бога на земле и под этим соусом угодить на службу к некроманту. Хотя, если подумать, горбатый слуга Кассара нашел рыцаря как нельзя кстати. В тот отчаянный момент, когда он проедал последние медяки в каком-то захудалом трактире у черта на рогах, а на очереди был верный конь.

Как известно, паства не одобряет убийства священнослужителей и готова разорвать в клочья любого, кто посягнет или уже посягнул, едва попадись он им на глаза и, разумеется, хлебом и солью точно не встретит. Поэтому рыцарь, как волк-одиночка пробирающийся через охотничьи угодья, медленно, но верно двигался сквозь королевство, избегая больших дорог и постоялых дворов. Всё также отдавая предпочтение захолустным трактирам в богом забытых местах, а вместо кровати соглашался на лавку возле печки или даже кучу соломы на конюшне.

Настоящий враг одинокого путника в долгой дороге — это плохие воспоминания. Черные страницы жизни, потревоженные холодным ветром с моря, начинали перелистываться в еще не закрытом томе прошлого. Очередном, но ещё слишком свежем, чтобы захлопнуться и отправиться к остальным. На ту полку, где помещалось едва ли бесценное собрание наживного опыта. Когда-то, казалось так давно, родина молодого рыцаря, стонала и взывала к детям своим о помощи. Была война, жестокая и беспощадная, и молодой воин не задумываясь одел отцовские вороненые доспехи, взял в руки меч и, запахнувшись в плащ с фамильным гербом, покинул дом, где остался с некоторых пор совсем один. А ведь вдрызг расколотая чаша так недавно была столь полна. В залах поместья шумели голоса братьев, сестер, устраивались балы, пышные приемы…

Они схлестнулись с отрядом заранийцев на отмелях Бегуна. Была жестокая битва. Ройгар дрался как лев… Звон стали еще отдавался в ушах, когда он, шатаясь от голода, брел по тракту где-то там, где встречались широкие дороги ведущие из империи. Шаарон оставался в осаде и пробиться к обреченному городу не светило. Поэтому рыцарь брел назад, туда, где еще собиралось с силами феларское войско, чтобы снова броситься в бой. Он мечтал прогнать тех воронов, что терзали его земли, мечом и молитвой пробиваясь сквозь вражеские полчища!

Как же всё замечательно начиналось. Над головой реяли стяги, ревели рога. Они неслись лавиной вперед, но враг тоже был силен и не уступал числом… Ройгар тяжело вздохнул и поторопил коня.

По пустующему тракту брела одинокая тень в черных латах, грязном плаще, со спутавшимися волосами. Холодный ветер пробирал до костей. В разоренной, сожженной дотла деревне, где рыцарь собирался переночевать, к своему счастью отыскав чудом уцелевший на отшибе дом, он вдруг услышал детский плач. Маленькая девочка не могла выбраться из-под крыши рухнувшей пристройки. Рыцарь бросился на зов и даже сам не понял откуда у него взялись силы скинуть привалившую ребенка балку.

Она вырывалась, отталкивала его руку в латной перчатке и плакала, плакала… Те лохмотья, что были одеты на ней, с трудом можно было назвать одеждой. Она дрожала всем телом, как осенний лист на пронизывающем ветру. Воин скинул рукавицу и протянул к ней оголенную руку. Она не оттолкнула, а лишь всхлипывала, сжавшись в комочек на холодной земле и испуганно глядя на него. Девочка была легкой как пушинка, когда он поднял и прижал ребенка к груди.

Когда он шел по опустевшей деревне, в его сознании творилось что-то непонятное. Стыд рвал душу на части. Когда они проезжали через деревню до этого, в глазах приветствовавших жителей было столько надежды и радости. Они не сомневались в победе и даже не собирались бежать, хотя коннетабль настаивал.

Рыцари не смогли защитить, но черт возьми того, кто упрекнул бы их в трусости! Они не отступили даже тогда, когда все было потеряно.

Вспорхнули вороны, испуганные его приближением, оставив тела убитых крестьян. Раздался тоскливый волчий вой где-то вдалеке. Рыцарь замер в сиянии догорающих развалин. Левая рука прижала голову ребенка к плечу, чтобы девочка не видела творившегося вокруг, а правая выхватила меч. Пока он дышит, этот ребенок останется жив. И тем больше горечи стало на душе, потому что фраза имела в тот момент прямое значение. Проклятье! Он даже не годился ей в отцы, скорее в старшие братья!

В уцелевшем доме он уложил ее на кровать, укутав в одеяло. Завесил окна, чтобы мародеры не заприметили огонь от камина, который рыцарь не без труда разжег и все подбрасывал дров, натаскав из поленницы. Девочка дрожала всем телом, не смотря на то, что в помещении становилось уже нестерпимо жарко. Набрав в колодце воды он без устали грел ее на огне и давал пить ребенку.

Поиски провианта оказались тщетны — в разоренной деревне не осталось и крошки хлеба. Девочка очень хотела есть и смотрела на своего спасителя мутными, голодными глазками. Наконец, она согрелась и уснула. А рыцарь всю ночь не сомкнул глаз, слушая волчий вой за окном. Он потерял счет времени, сидя на стуле перед дверью и сжимая покоящийся на коленях меч. Рыцарь не знал день или ночь на дворе. Часы для него растягивались в бесконечную серую мглу голодной усталости. Ройгар очень надеялся, что ей станет лучше. Она так крепко спала. Но вскоре жар снова подступил, безжалостно терзая слабое тельце. Он не отходил от нее, слушая стоны и бессвязный бред, прикладывал тряпку смоченную в холодной воде к ее горячему лбу.