— О'кей, Айк, как раз то, что надо. Именно этого мне и не хватало. Тысяча благодарностей!

Он повесил трубку, и все мое самообладание полетело к чертям. Я бросился в ванную. Меня рвало как никогда в жизни. Наконец приступ прошел, и я рухнул в постель. Но света не выключал еще долго. Лежал на спине, уставившись в пустоту. Время от времени меня пробирал озноб, я дрожал с головы до ног. Потом и это прошло. Я лежал неподвижно, словно одурманенный наркотиком. В голову начали лезть разные мысли. Я пытался отогнать их, но безуспешно. И только тут до меня дошло, что я наделал~ Я убил человека~ Я убил человека, чтобы заполучить женщину. Я целиком и полностью отдал себя в ее руки, я находился в ее власти, достаточно одного ее слова, чтобы приговорить меня к смерти. Я сделал все ради нее, но теперь я не желал ее видеть, никогда больше в своей жизни.

Вот как оно бывает: одной капли страха достаточно, чтобы превратить любовь в ненависть.

Утром, выпив стакан сока и чашку кофе, я удалился в спальню с газетой. Я боялся даже раскрывать ее при филиппинце. Да, конечно, вот оно, здесь, на первой странице.

Мужчина средних лет, отправившийся на встречу с однокурсниками, погибает на железнодорожных путях. Г. С. Недлингер, один из основателей нефтяной компании, погиб, упав с открытой платформы экспресса, следующего в Лилэнд-Стэнфорд.

«Вчера около двенадцати ночи на железнодорожных путях примерно в двух милях к северу от города было обнаружено тело мужчины с ранениями шеи и головы. Это Г. С. Недлингер, представитель „Вестерн Пайп энд Сэпплай Компани“ в Лос-Анджелесе, чье имя в течение многих лет было неразрывно связано с нефтяной промышленностью нашего штата. Мистер Недлингер выехал поездом вечером того же дня на встречу со своими однокурсниками в Лилэнд-Стэнфорд. Предполагают, что он свалился с открытой платформы. По сообщению полиции, за несколько недель до этого прискорбного случая он сломал ногу. По предварительным предположениям, неумение обращаться с костылями могло привести к потере равновесия и падению с открытой платформы, на которой его последний раз видели живым.

Мистеру Недлингеру было сорок четыре года. Он родился во Фресно, окончил университет в Лилэнд-Стэнфорде, затем целиком посвятил себя нефтяному делу, став одним из пионеров в разработке нефтеносных скважин в Лонг-Бич. В течение последних трех лет он возглавлял местное подразделение «Вестерн Пайп энд Сэпплай Компани».

Он оставил вдову, в девичестве мисс Филлис Белден из Маннергейма, и дочь, мисс Лолу Недлингер. До замужества миссис Недлингер работала старшей медсестрой в Институте здоровья Вердуго».

Без двадцати девять позвонила Нетти и сообщила, что меня хочет видеть мистер Нортон, причем срочно. Это означало, что они уже все знают и мне нет нужды разыгрывать комедию, явившись туда с газетой и сообщением о том, что погиб тот самый парень, которому прошлой зимой я продал полис. Я ответил ей, что догадываюсь, по какому именно делу меня хотят видеть, и что выезжаю немедленно.

Не знаю, как я умудрился прожить тот долгий день. Кажется, я уже рассказывал вам о Нортоне и Кейесе. Нортон — президент компании, толстенький коротышка лет тридцати пяти, унаследовавший дело своего папаши и настолько поглощенный копированием всех его жестов и поступков, что ни на что другое времени у него, по-видимому, не оставалось. Кейес возглавлял отдел исков, это был представитель старой гвардии, и, если верить его словам, молодой Нортон ни одного дела не провел еще как надо. Он высок, толст и сварлив, к тому же еще склонен к пространным теоретическим рассуждениям — голова начинала идти кругом, стоило побыть в его компании минут пять. Тем не менее Кейес — лучший специалист в своей области на всем побережье и единственный человек, которого я сейчас по-настоящему опасался.

Первым делом надо было идти к Нортону и рассказать все, что я знал, вернее — что мне полагалось знать. Я рассказал ему, что предложил Недлингеру застраховаться от несчастных случаев и о том, как его жена и дочь возражали и как в тот вечер не стал его больше уламывать, но зашел к нему в контору через пару дней и сделал новый заход. Все это совпадало с тем, что могла рассказать секретарша. Я сказал также, что в результате продал ему полис, но только после того, как обещал не говорить ни слова ни жене, ни дочери. Я рассказал, что взял у него бланки и затем, когда документы прошли оформление, вручил ему полис и забрал чек. Потом мы вместе с Нортоном отправились к Кейесу, и все началось сначала. Короче, как вы понимаете, на болтовню ушло все утро. Мы говорили, отвечали на бесконечные телефонные звонки, принимали телеграммы из Сан-Франциско, где сыщики Кейеса допрашивали пассажиров, ехавших с Недлингером в одном поезде, беседовали с полицией, секретаршей, с Лолой — они сами позвонили и стали расспрашивать, что ей известно. Попытались разыскать Филлис, но я строго-настрого запретил ей подходить к телефону, и она не подошла. Связывались со следователем и договорились о вскрытии. Между страховыми компаниями и следователями обычно существует взаимопонимание, поэтому вскрытия нетрудно добиться, стоит только захотеть. Можно и обязать сделать вскрытие, на этот счет существует даже особая статья, но тогда надо обращаться в суд за постановлением, а тогда обязательно выяснится, что покойник был застрахован, что впоследствии может выйти нам боком. Потом они втихаря могут воспользоваться этим обстоятельством. Потому что, если Недлингер умер от удара или сердечного приступа и только после свалился с поезда, это уже будет расцениваться не как несчастный случай, а как смерть по естественной причине, и мы платить не должны. К середине дня пришло медицинское заключение: смерть от перелома шейных позвонков. И они немедленно стали добиваться двухдневной отсрочки официального слушания дела.

Около четырех на столе у Кейеса громоздилась уже такая куча разных бумаг и телеграмм, что он вынужден был прижать ее прессом, чтоб не рассыпалась. Сам он кривлялся и гримасничал и так разворчался, что говорить с ним стало совершенно невозможно. Нортон же, напротив, становился с каждой минутой все веселей. Ему позвонил из Сан-Франциско некто по имени Джексон, и, судя по тому, о чем они говорили, я догадался: это тот самый тип, от которого мне пришлось избавиться, прежде чем спрыгнуть с поезда. Повесив трубку, Нортон записал что-то на клочке бумаги, лежавшем поверх кучи, и обратился к Кейесу:

— Чистой воды самоубийство.

Тут надо учесть вот что — если это самоубийство, компания денег не выплачивает. Страховка касается только несчастных случаев.

— Гм?

— Ладно, слушай меня внимательно. Во-первых, он застраховался. Причем втайне, ничего не сказав близким, ни жене, ни дочери, ни секретарше, ни кому бы то ни было еще. И вот тут, если бы Хафф был повнимательнее, он бы догадался~

— Догадался о чем?

— Не обижайся, Хафф. Не заводись. Но признайся, все это выглядело довольно подозрительно.

— Ничего не подозрительно. Такое случается сплошь и рядом, каждый день. Вот если б его пытались застраховать, да так, чтоб он ничего не знал, вот тогда действительно подозрительно.

— Верно. Хафф тут ни при чем.

— Да нет же, Кейес, я просто хотел сказать~

— Все записи, сделанные Хаффом, ясно показывают, если б и обнаружилось что подозрительное, он бы непременно заметил и поставил бы нас в известность. Уж лучше вы проверьте ваших собственных агентов~

— Ладно, оставим. Итак, он приобретает полис и держит этот факт в строжайшей тайне. Спрашивается — почему? Да потому, что понимает: если его семья узнает, они тут же догадаются о причине, поймут, что он задумал, можете мне поверить. А нам стоит только маленько копнуть его биографию, и мы тоже поймем, почему он решился на это. Ладно~ Второе. Он ломает ногу, но не требует почему-то с нас возмещения. Почему? Тоже странно, разве нет? У человека имеется полис, страхующий его от несчастного случая, а он ломает ногу и не требует денег. А все потому, что, решившись на самоубийство, он уже боялся высунуться с полисом, ведь семья тут же узнала бы и приняла меры.