А теперь заберу Коко домой, точнее, на виллу. Мы можем спать с ней на второй двуспальной кровати. Пожалуй, не стоило брать детскую кроватку: ночью Коко все равно втискивается между мной и Скоттом. Из-за ее пухленького тельца секс и даже любые прикосновения сошли на нет, без всякого шанса на воскрешение. Большинство мамочек используют детей как возможность избежать интима с мужьями. А я так хочу Скотта, что занялась бы с ним сексом даже рядом с Коко.

Бросаю взгляд на кабинку. Там продолжают фыркать и шмыгать носом. Вот черт, кто же это? Теперь мне даже интересно, кто оттуда выйдет. Как будто мы связаны с этой незнакомкой: обе застряли на райском острове, обе в туалете, подальше от прочих отдыхающих, и обе под кайфом. Копаясь в сумке, ищу помаду и консилер, но тут открывается дверь и из кабинки выходит Рози.

Дочь Пенни.

Пенни, 19:32

С меня хватит, устала от вечеринки, паба и детей Элоизы, я им не мамочка. Хочу вернуться на виллу, принять душ и заварить чай. Люди уже разговаривают невнятно, напитки льются мимо, на тарелках только корки от пиццы, пустые устричные раковины и размокшие чипсы. Роб, владелец булочной, ставит велосипед у входа. Наверняка заметит меня и захочет к нам присоединиться. Прячусь за колонной и жду, пока он пройдет мимо и смешается с толпой. Не желаю, чтобы Роб завел дружбу с Кевом, а потом расспрашивал его про наши отношения и про детей. В предыдущие наши посещения острова Роб, к счастью, не работал здесь, поэтому не мог прицепиться к нам, освоиться в нашей компании и начать сплетничать о былых временах. Я давно его не видела и решила, что он уехал с острова навсегда. Но теперь Роб здесь, и он знает о бывшем муже, о прошлом, о моей травме, в тайну которой посвящены только мы с Рози.

В любом случае сейчас самое время уйти. Мы обещали Рози встретить ее в половине восьмого. Завтра предстоит долгий день, на праздник к Кеву приедут остальные гости. Эдмунд играет с другими детьми, они лазают по деревьям прямо у входа. Сын, должно быть, тоже устал.

Я смотрю на часы, целую на прощание подруг и вытаскиваю Кева из-за стола. У него все еще красные глаза, и он еле ворочает языком. Слишком обкурен. Безответственный, как подросток. Его вид меня раздражает, и, думаю, муж это понимает. Он подходит ко мне сзади и поглаживает по шее в надежде искупить вину. И он добьется своего. Я его прощу. Но по-прежнему не понимаю, как он мог пойти с этой женщиной.

Мы встречаемся взглядом со Скоттом, на коленях у него сидит Коко и сосет грязный сморщенный палец. Бедному парню приходится справляться самому, пока женушка курит травку в дюнах. Так и подмывает наябедничать, но тогда пришлось бы втянуть Кева. Если она еще раз вытворит что‑то подобное, Скотт узнает первым. Он много значит для Элоизы. Но с его стороны взаимности недостает. Вряд ли Элоиза захочет, чтобы Скотт еще больше осуждал ее.

Коко липкая и чумазая, ее не мешало бы помыть. Мне хочется взять ее и поставить под душ. Возможно, так и нужно сделать. Возможно, я так и сделаю. Да, сделаю.

– Давай я ее заберу, – предлагаю Скотту. – Ты посиди здесь еще, а я помою Коко и переодену их с Эдмундом в пижамы.

– Ты не обязана, – улыбается он. – Элоиза заберет ее домой.

Он красив как Супермен. Не мой тип. Но она ему тоже не подходит. Я бы все‑таки лучше смотрелась рядом с ним. Скотт оглядывается в поисках пропавшей жены.

– Я видела, как она уходила, довольно давно. – Беру Коко с его колен и пристраиваю пухлое потное тельце себе на бедро. – Можно посадить Коко в седло перед Эдмундом. У тебя есть ключи от виллы?

Скотт засовывает руку в карман и вытаскивает ключ.

– Ты просто суперженщина, ты в курсе?

– Наши дети слишком маленькие и слишком устали. Им нужны душ и сон. Так поступила бы любая мать на моем месте.

Любая, кроме матери Коко. Скотт часто-часто хлопает ресницами, и меня распирает от гордости за то, что я готова забрать его дочку и позаботиться о ней. Люди знают, что я всегда помогу, за это меня и любят. К тому же так удобнее скрывать правду, скрывать, какая я мать на самом деле. Это знает только Рози. И больше никто не должен догадаться.

Что происходит, если долго подавляешь воспоминания? Они все равно просачиваются наружу, словно подсвечивая тебя изнутри. Можешь с ног до головы намазаться косметикой, автозагаром, блестками, можешь даже сделать пластику, но рано или поздно воспоминания вылезают на всеобщее обозрение.

Они могут быть такими ужасными, что разум пытается скорректировать их форму, размер, цвет. Можно пригасить воспоминания, размазать, добавить клоуна, чтобы стало немного веселее. Можно изменить время и место, пусть все происходит где и когда угодно, только не в жаркую летнюю ночь в доме, где открыты все двери, приглашая комаров на пир. Можно поменять напиток в стакане: вместо джина – апельсиновый сок, а то и чай с мятой, лишь бы чуть уменьшить вину. Можно придумать множество других причин, обстоятельств, участников.

Слава богу, разум способен защититься от себя самого. Слава богу, я могу спрятаться от большинства своих воспоминаний.

Элоиза, 19:33

Глаза у Рози широко распахнуты, она что‑то мямлит в свое оправдание. Копается в сумке, пытаясь отвлечь меня, поскольку понимает, что ее поймали.

Я не знаю, какую роль выбрать: обеспокоенного родителя или молодую, современную маму. Внутри еще осталось теплое чувство после утренних комплиментов Рози. Впервые за долгое время мной восхищались. Я чувствую признательность и не хочу быть к ней слишком суровой.

– Не знала, что здесь кто‑то есть, – хихикает Рози и снова шмыгает носом.

Я пожимаю плечами.

– Классное платье. – Она трогает легкую золотистую ткань, и меня снова накрывает трепет. Так бывает, когда идешь в узкой юбке и на тебя обращает внимание продавец из палатки. Или когда на твою новую прическу оглядываются в ресторане. Или когда мамочки в школе говорят, как молодо ты выглядишь. Комплимент Рози словно возвращает меня в туалет в старшей школе: я снова подросток, и меня наконец приняли в круг избранных.

– Спасибо.

– Оно ведь дизайнерское? Видела такое в соцсети на супермодели.

Киваю. Я отдала две тысячи долларов за то, что выглядит на две десятки.

– Какая же ты модная, Элоиза.

Отвлекающий маневр. В юности я вела себя так же, когда меня ловили. Ее похвала мне приятна, даже очень. Но у меня есть и чувство ответственности. Увидев, как Леви выходит из кабинки и шмыгает воспаленным от наркотиков носом, я пришла бы в ярость.

– Рози, я знаю, чем ты здесь занималась.

Она смотрит на меня и смеется звонко и задорно. Вытирает покрасневшие ноздри.

– Может, тоже хочешь?

Я отшатываюсь.

– Что?!

– Слыхала, как Кев сказал, что ты та еще тусовщица.

– Он так сказал?

Девушка улыбается и надувает пузырь из жвачки.

– Сказал, ты прикольная.

– Мило с его стороны, но не уверена, что это правда.

Она оборачивается на унитаз, крышка опущена.

– Обещаю, Леви не узнает.

Мне не нравится, что она упоминает моего сына. Девочка всегда была взрослее своих ровесников, умела ввести в заблуждение, тут она в мать. Но Рози всего семнадцать. Она слишком юная для такого. Слишком юная, чтобы разговаривать со мной на равных, а тем более искушать. Но я не отвожу взгляда от кабинки.

– Не обязательно сейчас, но если все‑таки захочешь, то у меня есть. – Она открывает затертую коричневую сумку и показывает два пакетика с белым порошком.

Не знаю уж почему, но меня до жути манит ее предложение. Рози нашла мою слабость. Травка только разбудила во мне чувствительность и неуверенность. Может, от белого порошка поднимется настроение, появится спонтанность, я смогу веселиться наравне с другими и наслаждаться вечером. Или даже стану королевой вечеринки, гостьей, которой все рады. Скотт посмотрит на меня по-другому, увидит, что я могу быть привлекательной и уверенной в себе, совсем как Пенни.