– Скотт, где Коко?

– Принимает славную теплую ванну. А потом ее уложат спать.

Я хмурюсь и переступаю с ноги на ногу. Какая‑то глупость. Леви? Леви пришел и забрал ее? Я молчу, а муж смотрит на меня стеклянными, пьяными глазами.

– Пенни отвезла ее на виллу… вместо тебя.

Меня накрывает волна ошеломляющей дикой ярости, от которой сводит мышцы в ногах. Хочется примчаться на виллу и надавать Пенни пощечин. Хочется пнуть Скотта в живот. Это жестоко и необоснованно, но я знаю, в чем причина моего гнева. Он тлел во мне давно, а теперь разгорелся с такой силой, что его сложно игнорировать. Скотт считает, что Пенни лучше меня. Ну еще бы.

– Почему она вдруг забрала Коко? – Я вопросительно наклоняю голову. – Странная женщина. И очень странный поступок.

– Она просто хотела помочь.

– И что ты ей сказал? «Конечно, забирай»?

Муж смотрит с удивлением:

– А почему нет?

– Почему ты не нашел меня?

– Где? – Он повышает голос: – Где ты шлялась? Тебе плевать на детей. Их мамаши вечно нет.

Тут мы понимаем, что все за столом нас слушают. Поэтому я говорю еще громче:

– А от их папаши ни фига нет толку.

Разворачиваюсь на каблуках, глаза щиплет, картинка плывет. Я направляюсь к Рози в тень цветущих агонисов, глубже в темноту. Зову ее и вижу, как силуэт девушки делает несколько шагов вперед. Прошу пакетик того вещества и отдаю все деньги, что есть у меня в кошельке, запихивая бумажки ей в жадные руки.

Элоиза, 20:20

Еду на велосипеде по темной дороге, с правой стороны открывается вид на океан. Оглядываю качающиеся на темной воде катера; отражения их освещенных окошек горошинами рассыпаются по черной поверхности моря. Огни города мигают в двадцати километрах, напоминая, как далеко от цивилизации мы забрались. Уютные виллы, где люди на кухнях готовят чай или кофе. С тех пор, как я была здесь в последний раз, кажется, прошла целая жизнь. Играет радио, кто‑то увлечен беседой во дворике. Я качу мимо всего этого. Платье постоянно трется о цепь и пачкает ногу смазкой.

Но мне плевать.

Ведь Пенни сейчас с моим ребенком на моей вилле пытается показать свое превосходство.

Соблазнительный пакетик от Рози я спрятала подальше в сумку. Решила пока не принимать, хотя очень расстроена из-за нашей ссоры со Скоттом, из-за того, что нас слышали люди и что он назвал меня вечно отсутствующей мамашей. Хочу втянуть весь порошок в себя, чтобы очистить мозг, бросить всё и уйти. Хочу забрать с собой детей. Хочу Скотта. Я сама не знаю, чего хочу. Ветер размазывает слезы мне по щекам.

Вот я возле своей виллы, подъезжаю к воротам и соскакиваю на дорожку. Направляюсь к дому, и позади меня с грохотом падает велосипед – я забыла поставить его на подножку.

Но мне снова плевать.

Ногой распахиваю ворота и вхожу в незапертую дверь. Гостиная пуста, на диване тарелка с чипсами, все подушки в крошках. Но воздух наполнен ароматами пенки для купания и детской присыпки, так что Скотт сказал правду. Она помыла мою малышку. Но где они сейчас? В спальне их нет, хотя на кровати расправлено полотенце – настолько мокрое, что постельное белье пропиталось влагой. Качаю головой, сгребаю полотенце и несу в ванную, чтобы повесить. Скорее всего, они сейчас по дороге к ее дому.

Я прихожу в ярость. Оставив дверь открытой, широкими шагами направляюсь к вилле Пенни и Кева. Стучать я не собираюсь. Распахиваю дверь и вижу их всех. Коко сосет бутылочку у Пенни на руках, Кев баюкает Эдмунда, по телевизору идет детское кино. Леви сидит за столом с куском пиццы. Все поворачиваются ко мне и улыбаются. Как будто я ворвалась в их семейное гнездышко и нарушила идиллию.

– Что вы творите? – спрашиваю я.

Коко продолжает сидеть на коленях у Пенни, играть ее кудряшками и пить молоко. Я выхожу из себя.

– Пенни, что ты творишь? – Фраза получается грубой и агрессивной, но я ничего не могу с собой поделать.

– Рада, что ты наконец вернулась домой, – улыбается Пенни.

Но в глазах у нее нет и тени улыбки. Она распекает, стыдит, воспитывает меня, как первоклашку:

– Детям пора было спать. И Коко в первую очередь.

– Я сама знаю, что нужно моей дочери, – обрываю я Пенни.

Кев удивленно таращится на меня, словно я перешла черту. Может, и перешла, но Пенни так меня шпыняет, что я и впрямь чувствую вину. Ненавижу себя за эту реакцию.

– Эл, все хорошо? – хмурится Кев и встает.

– Нормально. Леви, пойдем. Коко, пожалуйста, иди к мамочке.

Не могу смотреть на Пенни. Не хочу видеть ее осуждающий взгляд. Благодаря мне в комнате и так повисло неловкое молчание. Леви убирает за собой тарелку, как хороший мальчик, которого просто втянули в чужие дрязги. По телевизору играет глупая песенка про цирк, Эдмунд сидит тихо, как прилежный школьник, с чистыми, идеально причесанными волосами. Здесь, на острове, никто не моет детей. Это закон. На время поездки отпрыски превращаются в дикарей, а родители вместе с простынями привозят домой горку песка и кусочки водорослей. Дети тут не выглядят как Эдмунд. Никто от них этого и не ждет.

– Коко, – повторяю я.

Малышка смотрит на меня, и Пенни помогает ей встать на ноги.

– Они вымыты и накормлены…

– Не понимаю, Пенни, с чего тебе в голову пришла такая идея.

Она корчит рожу и смеется.

– Я серьезно, – настаиваю я.

Сердце у меня колотится. Вот всегда так, если приходится вступать в конфликт. Ненавижу ссориться и скандалить. Но сейчас я по-настоящему злюсь на Скотта, я как оголенный нерв.

– С чего ты решила, что Коко нужно помыть? Тебе не кажется это странным?

– Странным? – произносит она с недоумением, будто странная здесь я. – Мы все равно шли домой. – Притворная улыбка. – Решила вам помочь, чтобы вы со Скотти могли подольше насладиться друг другом. – Она смотрит на Кева, и тот пожимает плечами:

– Эл, нет ничего странного. Пен просто пыталась помочь.

– Она вечно пытается помочь.

Пенни упирает руки в бока и пристально смотрит на меня.

– Не думала, что это плохо.

– Это…

Я чувствую себя глупо и не знаю, что сказать. Ведь нет, не плохо. Даже замечательно. Люди должны помогать друг другу, и я тоже должна. Теперь в глазах Кева я выгляжу эгоисткой. Сумасшедшей, которая ворвалась в дом и обвинила их в похищении детей.

– Это мило, – говорю я натянуто и улыбаюсь, горло сжимает стыд. – Простите. Я устала, а еще испугалась, когда не увидела Коко со Скоттом.

Пенни разводит руками и слегка улыбается, Кев приобнимает ее за плечи.

– Тебя можно понять, – утешает он. – Но мы просто хотели выручить вас со Скотти.

Коко тянет ко мне ладошки, и я беру ее на руки. От волос исходит сильный запах детской присыпки. Целую дочку в теплую щеку.

– Знаю. Простите. Я слишком эмоционально отреагировала. – Больше мне нечего добавить. Я вот-вот расплачусь и не хочу рыдать при них. – Леви, что нужно сказать Пенни и Кеву?

Эдмунд вообще не обращает на нас внимания, он сосет фруктовый лед и не отрывает глаз от телевизора. Леви благодарит и бредет к выходу.

– Не за что, дорогой. – Теперь Пенни улыбается по-настоящему. – Мне было приятно.

От ее слов у меня по телу пробегает дрожь. Совершенно очевидный выпад в мою сторону, пассивно-агрессивный, но Кев ничего не замечает. Я раздавлена. Выхожу в заднюю дверь, Леви тащится за мной, и я отчетливо слышу, как у меня за спиной Пенни произносит: «Бедная женщина». Но стоит мне обернуться, они уже обсуждают режим дня Эдмунда, и уверенности у меня нет, нет возможности придраться. Однако моя темная сторона готовится отомстить, сыграть в хитроумную игру Пенни и победить.

Пусть она страдает. Пусть сдастся. Пусть почувствует то же, что и я.

Пенни, 22:15

У всех здешних отдыхающих есть свои островные традиции. Некоторые ходят семьями рыбачить на залив Салмон. На завтрак тут едят вкуснейшие пончики с джемом из местной пекарни. По вечерам дети, сидя на краю пирса, наблюдают за рыболовными судами и за дельфинами в свете ярких прожекторов. Некоторые бегают по острову с фонариками и играют в прятки. По утрам одни жарят яичницу на плохоньком гриле, другие берут на себя заботу о кофе. Все эти мелочи превращают пребывание на острове в ритуал, а не просто в период жизни или воспоминание. Как и ежегодные церемонии в Рождество, на острове традиции не менее важны, и ожиданий от них не меньше.