По итогу налёта я потерял пять СБ, три ишачка и восемь лётчиков. Неприятно, но с противоположной стороны семь юнкерсов и четыре мессера. Та группа красоток сбрызнула сразу, как только на них сверху обрушились Миги. По самолётам 11:8 в мою пользу. Бросил удовлетворённый взгляд на разгромленное скопление техники. Там считать трудно, сфотографировали и улетели.
— Товарищ генерал, шифрограмма от 49-го полка, — докладывает связист и отдаёт текст мне. За расшифровку берусь сам, сержанту некогда, он в эфире.
Что у нас там? Ага, передовые части 21-го мехкорпуса вошли в город. Просят связи со мной. Охо-хо, зашифровывай теперь ответ…
«Командующему 21-м мехкорпусом. Частота для временной связи 2.48 мгц, резервная — 2.80 мгц. Жду до 11:00. Генерал армии Павлов».
Связист с пулемётной скоростью отстукивает ответ. Телеграфная связь надёжнее и дальнобойнее в два раза, но такая тягомотная. А теперь ещё и ждать придётся.
27 июня, пятница, время 14:10.
г. Минск, учебный полигон 20-го корпуса.
— Вас зум тойфл ист дас? (что это за хрень? — вольный перевод), — показываю рукой немцам на Т-III.
Всё трофейное, и танки и немцы. Кое-что я заметил, наблюдая за немцами в бинокль. Но издали подробно не разглядишь, а тут Анисимов, — не тот Анисимов, что директор авиазавода, а полковник, начальник боевой подготовки, — трофейный батальон танков подогнал. Не весь, в основном, он ещё в пути, только первая партия прибыла. Шесть танков Голубеву отдал, по два самых серьёзных: Штуг, Т-III и Т-IV, пусть изучает и пользует.
Итак, почти батальон танков понемногу прибывает к Никитину. И что я, сука, вижу?!
— Это что за поеботина, я вас спрашиваю?! — распаляюсь на жмущихся к родной машине троицу немцев. Один механик-водитель, второй — командир танка и третий — гауптман.
Немчура растерянно переглядывается.
— Ферштеен ду нихт? — Не понимаете? Подскакиваю к танку, хлопаю по люку в башне танка, — Вас ист дас, суки?! Что за херня, я вас спрашиваю?!
Делаю знак нашему механику, танкисты тоже крутятся рядом. Шустрый сержант понимает без слов, запрыгивает в машину. Через пару секунд открывается боковой люк в башне.
— Комм цу мир, морда фашисткая! — грубо, за плечо подтаскиваю гауптмана ближе к башне.
— Это что, блядь, за хуйня?! — ору ему в морду. Немец растерянно хлопает белёсыми ресницами. Опять не понимает. Перевожу дыхание, надо успокоиться…
Мои командиры, моя свита, свита Никитина, сам Никитин, генерал Михайлин с адъютантом, — вызвал и его, как главного по новым вооружениям, — стоят с непроницаемыми лицами, но откуда-то сзади уже раздаются сдавленные смешки.
— Хий зи мал! Сюда гляди, Фриц! — тычу пальцем в люк. — Машиненгевер, цвёльф унд зибен, пробьёт, сука, насквозь!
Люк, действительно, тонкий. Всего сантиметра полтора, сталь такой толщины прошьёт любая пушка любым снарядом. И ДШК пробьёт.
Обхожу танк с другой стороны и ахаю. С другой стороны тоже, блядь, такой же люк. Это полный пиздец! А внизу они такой же люк не прорезали? Чтобы любая мина весь танк просквозила? От нижнего люка до верхнего? А подать мне сюда немчуру! Два конвоира из погранцов подтаскивают немцев ко мне, как нашкодивших щенков. С трудом сохраняют непроницаемое лицо.
— Найн, найн, — лопочет гауптман на мой вопрос и начинает что-то долго рассказывать. Внимательно слушаю, остальные тоже напряжённо прислушиваются, а я внимательно присматриваюсь. Тот, кто слушает — пытается что-то понять, значит, с языком знаком. А у кого лицо отстранённое, с теми я при случае разберусь.
По мере длинного рассказа с жестами и возгласами типа «пух-пух!», — стрельбу изображает, — начинаю натурально багроветь от праведного гнева.
— Нет, вы слышали? — обращаюсь к своим. — Вы это слышали?! Для стрельбы, блядский высер, из личного оружия! Ты понимаешь, морда фрицевская, что несёшь? Вы на утиную охоту сюда приехали?! Что, блядь, за неуважение к Красной Армии?! Фердамтте шайссе!
Хватаюсь за голову и снова, мешая немецкую и русскую речь, ору на немца. Двое его подчинённых давно забились бы в уголок. Энкавэдэшники не дают.
— Это такой хитрый план Гитлера? А что? Снаряд ба-бах в бок! И насквозь через всю башню, даже взорваться не успеет. Главное, пригнуться вовремя…
Мои командиры уже не могут сдержать улыбок. Кто-то за их спинами уже подвывает от восторга. Что-то я своего Саши не вижу…
— А что, товарищи? — обращаюсь к своим ребятам. — Классная штука на охоту ездить. Картечница есть, пуля броню не пробьёт, а то мало ли. Вдруг соседний охотник сдуру в твою сторону шмальнёт. От медведя можно спрятаться. Хулиганов всяких шугануть.
Немчура исподтишка переглядывается. Полностью русскую речь они не понимают, но общий смысл им уже известен. Русский генерал считает, что их танк — шайссе.
Никитин оказался самым смешливым, не выдерживает, начинает мелко трястись. Восприняв это, как разрешение, начинают открыто ржать все остальные.
Кто-то может сказать, что де не достойно многозвёздного генерала такой цирк устраивать. Но, во-первых, само попёрло и это не главное. Главное — во-вторых. Невозможно боятся того, над кем хохочешь. Что, немцы наступают? Щас мы их! Такое отношение должно быть у моих ребят. И оно таким будет!
А вот штуг мне понравился. Немецкое штурмовое самоходное орудие. Никаких излишеств, повышающих комфорт и уязвимость, нет. Серьёзная вещь.
— Гут машине, — сижу на башне, предварительно облазив изнутри и снаружи.
Приободрившиеся немцы наперебой рассказывают, расхваливают самоходку. Ключевые места перевожу для своих. Не все всё понимают.
— Товарищи, вещь хорошая. Конечно, со свойственными самоходкам ограничениями, но это понятно. Вращающейся башни нет, горизонтальный угол наведения — двадцать пять градусов…
Ну, и всё остальное. Закончивший обстоятельный рассказ гауптман почти победно оглядывает моих командиров. Оправдался за немецкую оборонку.
— Ну, хоть здесь всё в порядке! — шумно выдыхаю я. Командиры опять хихикают.
— Товарищи! — хлопаю рукой по броне. — Письменного приказа не будет. Но вы знайте, тот, кто пригонит мне такую хорошую вещь, целенькую, получит Героя. Рядовой или сержант. От командиров жду партию в пять машин. Если меньше, тогда орден.
— Товарищ генерал, — ко мне обращается лейтенант из свиты Никитина, — немцы спрашивают, что вы говорите. Перевести им?
— В общих чертах, — мгновенно решаю я, — и скажи им спасибо за такой подарок.
Немцы внимательно слушают, «я-я», затем расцветают в улыбках. Немного глупых. А что с них взять? Гансы.
Всё в порядке оказалось и с танком Т-IV. За исключением наличия дурацких люков на боках башни. На этот раз я просто ткнул пальцем, немцы смущённо понурились. Ничего больше не сказал, мои командиры опять сдавленно хихикали. Не зря прошёл сегодняший день.
27 июня, пятница, время 16:20.
г. Минск, штаб округа.
Генералов и штабных разогнал по делянкам, сам заканчиваю с бумажными делами. С особым удовольствием подписываю представление на Анисимова. Два представления, на Героя и на следующее, уже генеральское звание. Честно заработал. Операцию по ликвидации прорыва провёл блестяще. И я же обещал сегодня Героя каждому, кто мне пяток штугов пригонит. А он до сотни танков и бронемашин мне обеспечил. Если у меня будет такой приток трофейной техники, там ещё полторы сотни автомашин, и это только уцелевших после всех обстрелов и бомбёжек, то я и без центральных поставок проживу. На одних трофеях.
Лётчиков надо наградить. И тех, кто Паневежский ж/д узел обнулил и тех, кто мосты в Даугавпилс разбомбил. За сбитые самолёты не беспокоюсь, там Копец озаботиться, у лётчиков жёсткая шкала. Двадцать сбитых самолётов — пожалте к Герою. Ордена за другие подвиги.
Кладу подписанные представления в папку, при случае закину в наркомат. В Москву всё равно должны вызвать, дела в целом на фронте идут не очень. Не так плохо, как хотелось бы немцам, но не блестяще.
Лелюшенко, командир 21-го мехкорпуса выпросил мой 49-ый полк. Два дня, пока он будет обживаться в городе, полк простоит в городе. Полоцкая дивизия уже сооружает понтонный мост через Двину. Им надо закрывать брешь в восточной обороне округа. 49-ый полк сразу двинет за ними, как снимется с позиций. НКВД тоже забирает своё подразделение. Вернее, его перебрасывают охранять тылы Полоцкой дивизии. Так я буду 50-ую дивизию называть. Не официально.
