— У тебя там что-то есть?

— Почти ничего. Мои войска сконфигурированы так, чтобы удобнее всего было нанести удар 10-ой армией в сторону Варшавы. Если оставить, как есть, немцы достигнут своих целей.

— Надеюсь, не оставишь, как есть…

— Не оставлю, но скажи мне, это что? — отставляю давно принесённый и почти допитый стакан чаю в сторону, беру у Берии лист бумаги с карандашом и довольно разборчиво рисую машину с антенной на фургоне.

— Похоже на «Редут», — рассматривает Берия рисунок. Я ж говорю, они в своём НКВД всё знают!

— Да, РЛС «Редут». Где ты его увидел?

— В Тушино.

— Всё правильно. Радиолокационная станция «Редут», отслеживает воздушные цели, — подробно поясняет Берия. Он же не знает, что мне долго объяснять не надо. Доливаю себе чаю, хватаю печеньку, самое время для сакраментального вопроса.

— Почему у меня такой нет? Вернее, двух? — гипнотизирую его немигающим взглядом. Его этим не проймёшь, легче удава переглядеть. Но я не давлю, я жду ответа.

— Хорошо, хорошо, попробую, — сдаётся Берия, — кстати, вот для тебя ещё…

Он достаёт из ящика, немного порывшись, лист бумаги. Список. Ага, это репрессированные, напротив фамилии указана специальность. Просматриваю по-быстрому, спотыкаюсь на где-то слышанной фамилии Таубин, конструктор артвооружений.

— Лаврентий, должен тебе сказать одну вещь, только ты не обижайся, — жду, когда Берия согласится выслушать и не обидеться.

— Я прекрасно понимаю, что в чём-то они провинились. Но не слишком ли легко мы их под расстрел подводим? — опасную я тему поднимаю, ох, опасную. Но мне главное до начала войны продержаться, а там я буду практически не досягаем.

— Вы про что, товарищ Павлов? — пенсне блестит угрожающе.

Вот. Это и предполагал. Разозлился.

— Понимаешь, Лаврентий, я — крестьянин. Я до сих пор, хоть и генерал, но увиденный на земле гривенник подберу. Эти специалисты стоят намного дороже. Кто-то из них, — тычу пальцем в список, — запросто на тонну золота потянет.

— Кто-то из них, может, и больший ущерб причинил, — холодно заявляет Берия.

— А я не спорю, — перехожу на максимально легковесный тон, — больше, так больше. Только вот скажи, Лаврентий, — упорно не перехожу на предложенный стиль общения, — почему у меня до сих пор бронебойных снарядов нет? Как я немецкие танки бить буду? Знаешь, почему их нет?

Берия отрицательно качает головой и слушает внимательно.

— Квалифицированных токарей и фрезеровщиков не хватает. Даже их у нас мало. Директора завода можно к стенке поставить. Может, и есть за что. А новый директор где токарей возьмёт? Родит?

Перевожу взгляд на список, забираю его.

— Кстати, огромное тебе спасибо за них. Радиотехников среди них нет?

Вроде оттаивает, молча разводит руками «Увы». Кстати, чай великолепен. И что интересно, это грузинский чай. В моё время часто смеялись над ностальгирующими по сталинским временам. Де, знаем, знаем! И трава тогда была зеленее и небо ярче и чай вкуснее. А вот правы они, ностальгирующие. Никакого сравнения с грузинским чаем 70-ых или 80-ых, вкус которого, вернее, отсутствие вкуса, я помню. Скорее всего, сказался типичный для брежневского времени подход к производству всего с точки зрения вала. Часто в ущерб качеству, зато есть победная строчка в газетах и сводках, на сколько-то десятков или даже сотен процентов выросло производство чего-то там. И с 1913-ым годом модно было сравнивать, что уж вообще удивление вызывало.

— И всё-таки, зачем ты меня вызвал? — он ведь так и не сказал ещё.

— Ну, хорошо, — окончательно отходит Берия, — скажу. Завтра летим в Ленинград смотреть твои зенитные тачанки. Ты что, не рад?

— Рад, — отвечаю, немного подумав, — но это ж только опытный образец?

— Всё тебе не так, — бурчит Берия.

— Всё так, Лаврентий. Не знаю, чтобы я без тебя делал. Просто времени почти не осталось, — тяжело вздыхаю.

— Есть немного, — не соглашается нарком, — немцы на Балканах увязли.

Когда в десятом часу ухожу в гостиницу, посещает меня примечательная мысль. В то, что немцы вот-вот нападут на нас, Берия уже верит?

Конец главы 11.

21 апреля, понедельник, время 10:05.

Минск, аэродром Мачулищи (84-ый иап, 59-ая иад).

— Здесь будете работать, Пал Степанович, — гостеприимно повожу рукой по ангару Хадаровича. Притащил сюда профессора БГУ Никоненко, которого уже давно загрузил заданием по линии РЭБ.

Мои радиотехники смотрят ожидающе и с лёгким испугом.

— Ваша работа под грифом «совершенно секретно», поэтому за любые вопросы в этом направлении от ваших коллег, смело и без сомнений сажайте их на гауптвахту. Даю вам такое право. Полковник Туренко вам в помощь.

Хадаровичам широко и приветливо улыбается упомянутый полковник.

— Для вас построим отдельное помещение, чуть поодаль. Товарищ полковник позаботиться. Решите какого размера оно вам нужно и какое требуется оборудование.

— И, — смотрю на профессора уже без улыбки, — я жду результата, Пал Степаныч. И не через год и даже не через месяц…

На лице профессора возникает мученическое выражение, будто его на дыбу пристраивают.

— Хорошо, — мой генеральский лик аж перекашивает, так мне не хочется этого говорить, — ровно через месяц — первый результат, который можно пощупать.

— Ребята, — киваю на хадаровичей, — по мелочам вам помогут. Радиодетальки подкинут, с дирекцией завода сведут, если вам что-то особенное понадобиться.

Хлопаю по капоту стоящую рядом машину. Трёхтонка, ЗИС-5.

— В твоём полном распоряжении. Делай с ней, что хочешь. Единственное требование: она должна остаться на ходу.

— Кузов коротковат, — обходит машину вокруг Никоненко.

— Удлинишь, прицеп подгонишь…

— Прицеп! — мгновенно решает и озадачивает уже меня Никоненко, — раза в полтора длиннее кузова.

Вот зараза! Мгновенно превратил меня в своего снабженца. И кто это сказал, что генералам жить легко? Я что ли? Не может быть!

— Хорошо, Пал Степаныч, будет тебе прицеп. Только ты сначала оборудование для этого прицепа собери, — нахожу способ вернуть пас.

Обсуждаем некоторое время габариты. И подходит очередь хадаровичей.

— Наверное, вас некоторое время эта машина покатает. Ты всё привёз?

Хадарович, который главный, докладывает. Конденсаторов на заводе ему выдали двести с лишним штук. На остальные завод сделает заказ.

— А я уже хотел начать машину портить, — делает разочарованный вид Никоненко.

— Это я для красного словца сказал, — поясняю я, — зачем тебе её портить?

— Генератор мощный хотел на двигатель подключить.

— Не надо. Возьмёшь какой-нибудь мотор после капремонта. С какого-нибудь автомобиля. На него и повесишь генератор. Вместе с запасом топлива разместишь в кузове. А все свои приблуды на прицепе разместишь.

— Значит, с вас двигатель, — тут же загружает меня профессор, мать его. Только ты меня так не возьмёшь.

— Поехали!

И везу его в автобронетанковую мастерскую. В ближайшую, минскую. Там подбираем для профессора мотор от грузовика. Новенький. Причём чуть ли не вместе с руками у начальника мастерской оторвали. Начальник, поначалу недовольный, что его раскулачили, быстро оценил перспективы. Под профессора обещаю раздобыть любые нужные станки и приспособления.

Когда вернулись на аэродром, отправляю хадаровичей в Кобрин. Начинать радиофикацию буду со своих любимчиков.

Один самый большой и важный гвоздь начинает выковываться. Если к началу войны будет надёжная радиосвязь с авиацией, скорость её реакции возрастёт в десятки раз. Где без связи придётся ждать поддержки авиации не меньше нескольких десятков минут или нескольких часов, дежурная авиагруппа может появиться через минуту-другую. Безнаказанного избиения моих войск с воздуха не будет.

Если Никоненко выкует ещё один гвоздь, то будет мне счастье в виде волшебного десерта — безнаказанное избиение с воздуха немецких войск. Фрицы узнают на своей шкуре, что значит не иметь безусловного господства в воздухе.