На фронте, вернее, на всех моих фронтах, временное затишье. На севере вермахт переваривает проглоченный кусок, и как я подозреваю, злоумышляет против меня. На западе ограничивается редкими перестрелками. На юге, за самой мощной в силу природности фортификацией, которую формирует Припять с огромным количеством притоков и обширными болотами Полесья, группа армий «Юг» теснит Жукова. В моей истории не так активно. Западный округ показал вермахту зубы, поэтому мехкорпуса Украинского фронта без опаски опираются на свой правый фланг. Серьёзную авиаподдержку я перестал им оказывать, только разведка. Своей пусть работают, у них на начало войны самолётов было штук на триста больше моего.

30 июня, понедельник, время 10:55.

Минск, автобронетанковая мастерская.

— А можете что-то из этих движков состряпать? — спрашиваю механика, старшего среди группы инженеров и техников, в том числе репрессированных и командированных ко мне. Три базовые точки занимаются утилизацией трофейного оборудования. Уцелевших двигателей и других узлов со сбитых самолётов и подбитых танков и бронемашин. Электродвигателей, пневматических пускачей, прицелов, и кучи всяких мелочей. Здесь, в Барановичах и Гомеле.

Мой вопрос касается двигателей с немецких самолётов, которые, будучи сбитыми, смогли совершить вынужденную посадку. Двигатели уцелели, либо поддаются ремонту. Тысячесильные моторы отдавать в переплавку рука не поднимается. И знаю, что их даже на танки ставят. На них лучше дизельные, но за дефицитом гербовой бумаги иногда пишут на простой.

— Михал Иваныч, наши танки, к примеру, Т-26 их примут?

Седоватый, в возрасте неулыбчивый мужчина обнадёживать не спешит. И не обнадёживает.

— Вряд ли. А вот какой-нибудь тягач можно попробовать сделать. Только шасси надо подобрать.

Могу себе позволить хозяйственные заботы. Настроение с утра отличное. Последние новости радуют. Кавдивизия с приданными частями взяла вчера Друскининкай, Меркине и Алитус. При минимальных потерях. 85-ая дивизия занимает оборону по Неману вплоть до Меркине. 21-ый корпус выдвигается на новые рубежи обороны, штаб планируют разместить близ Варены.

Не всё так радужно. Покуролесив в Алитусе, взорвав оба моста через Неман, кавдивизия отыгрывает назад, слишком большие силы там оказались. И авиаплечо там невыгодное для нас. Восточнее Алитуса разорили немецкий (бывший наш) аэродром. Три десятка лаптёжников и мессеров в утиль. А вот это меня не обрадовало, но ничего не сделаешь. Кавалеристы не лётчики, самолёт угнать не могут. Надо на будущее обдумать этот вопрос.

— Подбирайте, Михал Иваныч, — соглашаюсь с механиком. — А ещё можно тяжёлый грузовик сделать. А то меня наши ЗИСы одним видом куцего кузова просто убивают.

30 июня, понедельник, время 09:35

г. Алитус, Литва. Северный мост через Неман.

— Битте, — протягивает аусвайс фельдфебель Ланге после паузы, в течение которой он смерил усталым взглядом такого же по званию военного, старшего поста охраны.

— Не очень-то ты сам на себя похож, — бурчит постовой, сверяя фотографию с оригиналом.

— Камрад, хоть ты мне гадости не говори, — морщится Ланге, — скоро вообще поседею, из брюнета в блондина превращусь.

— Что у тебя за акцент такой? — фельдфебель отдаёт книжку.

— Из моравских фольксдойчей я, — лениво поясняет, — село западнее Пльзена. Только названия не спрашивай. До сих пор его выговорить не могу…

Из Ланге вырывается смешок, который ненадолго меняет его лицо. Постовой отмечает, что в этот момент он становится больше похожим на своё фото. «Видать, хлебнул парень», — думает фельдфебель.

— Твоих тоже надо проверить, — постовой кивает на стоящий рядом запылённый Ганомаг, из кузова которого виднеются каски нескольких солдат. Один вышел и, оглянувшись, зашёл за бронемашину с прозрачными для каждого мужчины или пса целями.

— Зачем? — лениво интересуется Ланге.

— Всех въезжающих в город положено проверять, — наставительно поясняет постовой, — а у тебя даже маркировки на борту нет.

— Кто тебе сказал, что я въезжать собираюсь? — тон Ланге по-прежнему ленивый, с отголосками удивления.

Пока постовой в недоумении пялится на коллегу из панцерваффе, тот устало достаёт платок, вытирает лоб, еле слышно ругается и добавляет:

— Мы сводная рейдовая группа, нас надёргали, из кого попало, несколько часов назад. Старший — майор Штольц. Где-то рядом замечена группа русских диверсантов. К вам подъехал, чтобы предупредить, ночью могут напасть. Понимаешь?

Ланге лениво оглядывает прямую, как стрела, линию моста, грамотно укреплённый и замаскированный блиндаж, страхующую огневую точку. Ниже и поодаль по обе стороны моста, — со стороны не увидишь, а сверху маскировочная сеть не позволит, — угадываются позиции зениток. Ему с его места только кончики стволов видны.

Старший поста озабоченно отдаёт команду солдату. После краткого «Яволь!» тот почти бегом преодолевает несколько метров, спрыгивает в траншею и через несколько метров исчезает в блиндаже.

— Правильно, — одобряет Ланге, — всех надо предупредить. Ш-шайсе! А ещё говорили, что Россия — холодная страна. Жара африканская!

Фельдфебели ещё какое-то время судачат о том, о сём.

— Ладно, поехали мы, — Ланге решает, что хватит бездельничать, надо русишей отлавливать.

— Хайль Гитлер! — прощается постовой фельдфебель, выбрасывая руку вверх.

— Хайл! — с ещё большей небрежностью в жесте, но не без шика, отвечает Ланге.

Через несколько секунд Ганомаг начинает урчать мотором и разворачивается обратно. Постовой провожает взглядом пыльный шлейф бронемашины, который через сотню метров почти полностью скрывает бронетранспортёр.

Через двадцать минут, лесок в паре километров от моста.

— Клаус меня зовут, товарищ лейтенант, — поправляет командира «фельдфебель Ланге». Со стороны никто не увидит, что это командир. Такая же маскировочная накидка, каска под сеткой, с воткнутыми веточками и пучками травы.

— И говорите по-немецки. Надо практиковаться. Гансы акцент махом чуют…

— Что-нибудь придумаем, — кивает лейтенант и переходит на немецкий.

— На той стороне моста, где зенитки?

— Где они могут быть? Здесь и здесь, — тычет пальцем в нарисованную от руки карту «фельдфебель», — слева Ефимов точно в бинокль увидел, справа кое-как, но больше негде. Иначе стрелять неудобно.

Диверсионная рота 48-го полка 6-ой кавалерийской дивизии заканчивала разведку в районе Алитуса.

Ещё через полчаса фельдфебель на посту, мгновенно среагировав на близкий разрыв мины, — шайсе, немецкой мины! — кричит:

— Аларм! Все в укрытие!

Солдаты высыпают из блиндажа, рассосредотачиваются по окопам и стрелковым ячейкам. Они успевают до того, как на их позиции и расположение зенитных автоматов обрушиваются 81-мм мины.

— Недолёт! — кричит с вершины дерева наблюдатель. — Метров сто!

— Костя! Клаус! — орёт через несколько секунд. — По твоим друзьям влепили! Давай на три десятка метра дальше!

— Саксонские волки им друзья, — бурчит «фельдфебель Ланге» и транслирует жестами нужные поправки командиру миномётчиков.

В нарушение всех инструкций четыре миномёта стоят совсем рядом друг с другом на открытых позициях. Угоди сейчас в центр расположения крупнокалиберный снаряд или бомба средних размеров и нет батареи.

— Так держать! — кричит корректировщик. — Есть попадание! Следующий левее на семьдесят метров!

Последовательно и безнаказанно миномётчики за десять минут обрабатывают оба берега.

— Братва! — восторженно орёт корректировщик. — Нас карать едут с того берега! По мосту!

«Фельдфебель» делает знаки, которые может расшифровать каждый. Жест ребром ладони по горлу поймёт любой. Командир батареи отдаёт последний приказ. Две из четырёх мин разрываются на мосту перед выдвигающейся колонной. Колонна, чуть дрогнув, не отступает и набирает скорость.

— В машину! — командует комбат, и бойцы быстро пакуют миномёты в кузов стоящего рядом камуфляжного Опель- Блица.