— Ви с ума сошли, товарищ Павлов? Ви хотите, чтобы Политбюро и Генштаб ждали вас одного? — вождь не вскипает, но процесс пошёл.

— Можно и сегодня, — тут же соглашаюсь, — но вы же сами спросили, что происходит у соседей. А сведения получить я могу только поздно вечером…

— Когда?

— Часам к десяти вечера, товарищ Сталин, — гадство, не люблю брать на себя жёсткие обязательства, но иногда деваться некуда.

— Хорошо. Тогда ми вас ждём ровно в полночь. До свидания, товарищ Павлов, — вождь отключается прежде моего прощания, которое я произношу уже в молчащую трубку. А здорово их там припекло…

Наверху связываюсь с Копцом.

— Иван Иваныч, ситуация слегка изменилась. Готовые фотографии с пометками должны быть готовы не позднее девяти вечера. И с севера и с юга.

— Я так и планировал, — приятно удивляет меня Копец, — не позднее семи-восьми вечера.

— Да я понимаю, — вздыхаю, — просто приказ уточняю словами: «кровь из носу». Понимаешь?

Конечно, он понимает. Не первый день генерал.

24 июня, вторник, время 21:05

Борт ТБ-7 (воздушный КП)

Лечу в Москву на своей ласточке в сопровождении звена истребителей. На фоне ровного рокота моторов в сознании устраивает свалку несколько разных ожиданий. Кто может знать, чего ждать от руководства? Слишком отличившиеся, бывает, огребают от начальства люлей больше провинившихся. Не со зла, из самых лучших побуждений. Например, его могут отправить командовать другим округом. Тем самым обезглавить мой родной и обеспечить в будущем его поражение. В других генералов я не верю. Нет пока таких, способных успешно бить немцев. Они появятся позже, через год-два.

Ещё ему хотелось подпустить высшему руководству пару шпилек, и он от души надеялся, что удержится. Среди прочего была боязнь, что ему негласно вменят в вину слишком бодрое избиение немцев. В открытую не скажут, нельзя. Но по факту запрессуют. Отклоняться от линии партии не рекомендуется даже в сторону усиления этой самой линии.

Это я шучу про себя. На самом деле всё старо и банально, обычная неизбывная, пробивающаяся сквозь коммунистический покров и прикрывающаяся им человеческая зависть. Мы все генералы, с похожей биографией и практически одинаковым опытом. Почему у него всё так лихо получается, а у нас — хуже некуда? Это неспроста, есть какой-то секрет. И вот глаза подозрительно сужаются, выискивая, к чему бы придраться и по какому поводу донос нарисовать. Что-то мне как-то неуютно.

Летим с одной остановкой. ТБ-шке всё равно, могла и с одной заправки долететь, а вот И-16 требовалось. Сразу после десяти приземляемся в Тушино. Меня и мою свиту уже поджидают автомобили.

Успеваю прибыть за полчаса до назначенного времени. В Кремле в приёмной сталкиваюсь с Берией, радостно жму руку. По видимости, Берия тоже рад меня видеть. Хотя слегка смущён, чувствует должок.

— Ну, здравствуй, Дмитрий Григорич, герой ты наш.

— Ну, что вы, Лаврентий Палыч. Мои ребята — герои, а я ими только командую. А у меня для вас сюрприз есть. Правда, в Минске остался. Не успел собрать, Москва всё время срочности требует. Да и не поместится в самолёте.

— Что за сюрприз? — отходим к окну, где в углу стоит кадка с каким-то раскидистым деревом.

— Хороший сюрприз, Лаврентий Палыч. Немного трофейной техники. Образцы авиационных радиостанций, мотор юнкерса, мессершмитта. Правда, у мессера разбитый. Целых самолётов пока нет. Танков тоже нет. Пулемёт МГ-34 есть, авиационные пулемёты. Ну, и там по мелочи: стрелковое вооружение, личные документы…

Не все сразу поймут, но это действительно важный ресурс. Конструкторам и механикам нужно? А как же! Всегда полезно посмотреть на чужие придумки. Военным училищам? Да у них слюнки до пола потекут! Где они возьмут такие ценные учебные пособия? К кому они пойдут на поклон? К Лаврентию Палычу же! И он прекрасно это понимает. По мере перечисления у Берии глаза разгораются всё ярче и ярче. В воодушевлении хватает за плечи, трясёт. Кое-как успокаиваю кавказского мужчину.

— Лаврентий, у меня голова отлетит. Прекрати, а то народ подумает, что ты меня репрессируешь.

Не все меня встречают так тепло и дружески. Подходит Мехлис, заранее втыкает прокурорский взгляд. Любит такое Лев Захарович.

— Товарищ Павлов, почему мы все должны дожидаться вас несколько часов? И связаться с вами невозможно. Почему вы позволяете себе такое безобразие?

— Видите ли, Лев Захарыч, война началась, если вы не заметили, — на мои слова Берия еле заметно улыбается, остальные следовать его примеру опасаются, — поэтому, как ни прискорбно, но уделить Москве своё внимание в первую очередь я не могу. Ни вам, ни товарищу Берия, ни моему глубокоуважаемому наркому, — кивок в сторону внимательно прислушивающегося наркома Тимошенко, — ни, даже страшно подумать, товарищу Сталину.

На имени Сталина сознательно обостряю. Мехлис делает стойку, как охотничий пёс, окружающие, не сделав ни одного движения, каким-то мистическим образом отодвигаются от нас на несколько сантиметров.

— И кто же для вас ТЕПЕРЬ на первом месте? — опасные змеиные нотки так и рвутся из голоса Мехлиса.

— Как кто? — несказанно удивляюсь я. — Я же говорю: война началась. Своё внимание я без проволочек обязан ТЕПЕРЬ уделять другим людям. Генерал-фельдмаршал фон Бок — командующий группой армий, нацеленных на меня, генерал-полковник Гудериан — командующий 2-ой танковой группой, попытавшийся вторгнутся в мой округ, фельдмаршал Кессельринг — командующий 2-ым флотом люфтваффе. Вот кто сейчас в зоне моего безусловного и внеочередного внимания.

Мехлис замирает, окружающие переглядываются, я добиваю.

— А вы что хотели, Лев Захарыч? Чтобы по вашей команде полководец бросал битву, свои войска на поле боя и бежал к вам? У моего начальника штаба свежая сводка всегда на столе, в любой момент можете узнать. Или вы заснуть не можете, не услышав моего голоса хотя бы раз за день?

Мехлис слов не находит, откуда-то раздаётся хмыканье, похожее на смешок. Высокопоставленная публика вокруг начинает задумчиво шушукаться. До них всех что, не дошло до сих пор, насколько резко меняет стиль отношений война? Подчинённый командир любого уровня сейчас не может в какой угодно момент предстать пред начальственными очами, радуя их своим бравым видом. И не до бравого вида ему зачастую.

Двери кабинета распахиваются, Поскрёбышев приглашает войти. По пути здороваюсь с Жуковым и другими. Ловлю на себе восхищённые и уважительные взгляды. Западный особый военный округ единственный практически не пропустил немцев через границу. И до сих пор не сдал ни одного города. Хотя есть ещё Жуков, который возится на приграничной территории и пока не отступает.

Сталин ожидаемо начинает совещание с разгона всех присутствующих. Исключая, разумеется, меня. Мне он уделяет первые несколько секунд, одарив грозным взглядом: смотри у меня.

Лаврентий Павлович смотрит на генералов, грозно поблёскивая пенсне. Осторожно поглядываю по сторонам, стараясь не встречаться глазами ни с кем. Генералы выглядят пришибленными, кроме сурового Жукова. И как всегда, когда Сталин злится или волнуется, наружу лезет ядрёный кавказский акцент.

— Я би мог решить, что вам действительно чиго-то не хватает. Что народ и партия вам чиго-то важного не дали, если б не било товарища Павлова. У него било то же самое, что у вас. Но он справился, а ви нэт. А что ви думаете по этаму поводу, товарищ Павлов?

Оправляю китель, встаю.

— Немного не так, товарищ Сталин. У меня есть кое-что, чего нет у остальных. Во-первых, до войны я успел обзавестись зенитными передвижными установками на базе танка Т-26. Вы в курсе. Во-вторых, мы придумали, как использовать по-новому обычные 82-миллиметровые мины. Просто так с самолёта их не сбросишь. Мы устанавливаем на бомбардировщиках устройство подачи мин к бомболюку. Оно годится и для обычных авиабомб малой мощности. В-третьих, мы успели провести до начала войны ряд мероприятий. Например, большая часть авиачастей имела запасные аэродромы, на которые перебазировались накануне нападения. Немцы не успели их засечь и бомбили пустые брошенные аэродромы…