— Ты тяжело ранен?

— Нет, конечно. Пустяковая царапина. Стреляли-то мне в голову, но задета только кожа. Поверхностная рана, только и всего.

— Все будет хорошо. Я бы не удивилась, если бы пуля тебя вовсе не задела. И что собой представляет твоя сиделка? Надеюсь, сиделка-то у тебя есть?

— Надеюсь, — сказал я, подумав о своей сиделке. — Ты скучаешь без меня?

— Конечно. — Голос ее стал ласковым. — Шелл, с тобой действительно все в порядке? Ты будешь... выглядеть так же?

— Да, к несчастью. Во всяком случае, ростом я не стал меньше. Правда, все это пустяки. Увидимся завтра.

— О, Шелл! Ты можешь быть серьезным?!

— Завтра. Завтра я буду серьезным. До свидания, золотко.

— Пока...

Но прежде, чем повесить трубку, Келли много чего наговорила мне своей очаровательной скороговоркой. По телефону Келли чувствовала себя менее скованной. И слова ее были мне очень приятны.

На мне все еще был тот же самый костюм, который я надел перед тем, как мы с Келли отправились в «Сады Аллаха». Поэтому я заехал в «Спартан-Апартмент» и переоделся, а потом вплотную занялся поисками доктора Гедеона Фроста. Я обзвонил всех своих связных, которых привлек для расследования исчезновения Фроста, а позже и повидался с ними. Никаких позитивных результатов не обнаружилось, ситуация была тупиковая. Из центра города я еще раз позвонил в «Спартан-Апартмент». На этот раз некий мистер "Б" оставил мне сообщение.

Я набрал номер Бисти и стал с нетерпением ждать. Когда он ответил, я с облегчением вздохнул:

— Это Скотт, Бисти. Ты его нашел?

— Ага. Этого хлыща труднее было отыскать, чем консервы в собачьей будке. Но я его вычислил.

Я не стал спрашивать, как ему это удалось. Таким, как Бисти, подобных вопросов не задают. Поэтому я ограничился только одним вопросом:

— Кто и где?

— Голубоглазый Луи, 1266, Гуирадо, квартира номер 14 наверху в задней части дома.

Остальное было просто.

Меня выписали из окружного госпиталя Лос-Анджелеса с повязкой на голове и головной болью в восемь утра в среду, 16 декабря. Полностью одетый, с заряженным «кольтом-спешиал» 38-го калибра, я вышел на больничное крыльцо. Однако сначала я осторожно осмотрелся. Я и далее намеревался очень пристально смотреть за тем, что происходит вокруг.

Еще из госпиталя я сделал несколько звонков, не узнав, однако, ничего нового. У полиции не было зацепок, с помощью которых можно было бы выйти на стрелявшего в меня человека. А расследование убийства Брауна Торна зашло в тупик.

К этому времени я раз двадцать или тридцать звонил в отель «Амбассадор» и оставлял свой номер телефона для Алексис в надежде, что она мне позвонит. Однако ее в отеле не было, и она мне ни разу не позвонила. Словно никогда и не появлялась в моей квартире, словно ее и вообще не существовало на свете. И впервые мне вдруг подумалось, что ее и впрямь могло уже не быть в живых.

Улица Гуирадо находилась в районе Лос-Анджелеса, называемом Бойл-Хейтс. По имеющемуся у меня адресу я отыскал Голубоглазого Луи, сообщил ему, кто я такой и зачем пришел к нему и что головорезы Рейгена, вероятно, уже следуют за мной по пятам. Он оказался дружком Брауна и знал мое имя, поэтому через пару минут выложил мне все как на духу. Браун попросил его взорвать сейф в доме Рейгена, зачем — он не знал, но из симпатии к Брауну выполнил его просьбу воскресной ночью. Луи оставил Брауна в доме Рейгена почти в полночь, но, прежде чем уйти, заглянул в сейф и увидел его содержимое: множество каких-то бумаг и несколько пленок.

В этом месте я прервал рассказ Голубоглазого Луи и спросил:

— Какие это были пленки?

— Магнитофонные. На которые обычно записывают музыку. — Он ухмыльнулся. — Похоже, это вовсе не музыка, верно?

— Музыка? Вряд ли музыку почитали в доме Рейгена. Так, значит, это были обычные катушки с магнитофонной лентой?

Он кивнул:

— Браун сразу же их схватил. Разволновался. Последнее, что я видел, — это как он распихивал их по карманам. Когда я уходил, он копался в сейфе. — Луи посмотрел на пол. — Я не мог себе представить, что Браун попадет в такую передрягу. Мне надо было остаться с ним.

— Не вини себя, Луи. Ты сделал то, о чем тебя попросил Браун. Он сам так хотел.

Голубоглазый встал, вынул сигарету:

— Вот и все, Скотт. Пора сматываться отсюда.

Вскоре, после трех часов дня, я добрался до «Садов Аллаха», прошел мимо большого плавательного бассейна и очутился перед домиком Келли. Она впустила меня, и все произошло пять минут спустя, после того как мы отошли от двери. Я показал ей аккуратную белую повязку на своей голове — я считал, что бинты были едва заметны в моих белесых волосах, — и объяснил все, что нуждалось в объяснениях. Мы уселись на низкий модный диван и выпили по порции виски с содовой и со льдом. Было так приятно, что я никак не мог встать и уйти. И я действительно не встал и не ушел. Во всяком случае, не сразу.

Я добрался до местного 280-го южно-калифорнийского отделения профсоюза «Братства грузоперевозчиков» без пяти минут пять. По дороге туда в меня никто не стрелял.

К тому времени почти все уже ушли, но Тутси, добрая старушка Тутси, все еще оставалась на своем посту.

— Приветик! — сказал я.

Она выпучила на меня глаза:

— Шелл! Насколько мне известно, ты не можешь тут находиться!

— Знаю. Мне следовало быть в конторе у Макдаффи.

— У Макдаффи?

— Угу. У владельца похоронного бюро. Говорят, его прозвали алчным могильщиком. У него есть даже перспективный план: сперва платишь, потом умираешь. Но мне удалось обвести...

— Я просто хотела сказать, что тебе опасно тут находиться.

— Я верю тебе, Тутси. Тут есть кто-то, кого я знаю?

— Только я и парочка водителей в холле. Шелл, с тобой все в порядке? Я думала, не переживу, когда услышала о том, что произошло.

Тутси смотрела на меня с озабоченным видом.

— Не сомневайся, я чувствую себя преотлично, Тутси. Как развиваются события, о которых мы беседовали вчера?

— Развиваются. — Она многозначительно кивнула. — Естественным образом. — Тутси вышла из-за стола и подошла к конторке — целая лавина женственности, — выглянула в холл, затем тихонько сказала: — У меня полно приятелей в «Братстве», в том числе и в головной штаб-квартире в Вашингтоне, и, знаешь, мне иногда приходится звонить в Вашингтон. Ну, значит, я сделала несколько обычных звонков в Вашингтон и порасспрашивала о том, что там происходит. — Она покачала головой. — Я считала, что у нас тут славная заварушка, но, оказывается, у них в Вашингтоне заварушка похуже нашей.

— Заварушка?

— Ты спрашивал насчет Таунсенда Хольта, помнишь? Он мертв. Убит сегодня.

От неожиданности я лишился дара речи и только молча смотрел на Тутси.

— Убит? Его кто-то убрал? — спросил я наконец каким-то чужим голосом.

— Это произошло всего несколько часов назад.

Некоторое время я пребывал в оцепенении. Значит, теперь мне уже не удастся переговорить с Хольтом, не только в Вашингтоне, но и вообще где-либо. Однако события разворачиваются все быстрее и быстрее, и связаны они с Вашингтоном. С Вашингтоном и главной штаб-квартирой «Братства» — а следовательно, и с Майком Сэндом. Вашингтон и Хольт.

Вашингтон и Хартселльская комиссия. В какой-то момент у меня в голове мелькнула мысль: а что, если... Вашингтон и доктор Фрост?

Тутси говорила почти весело, словно подстегивая себя:

— И к тому же я опять слышала имя этого Драма, о котором ты меня спрашивал.

Мысленно я добавил: Вашингтон и Чет Драм.

— И что насчет него?

— Я закончила разговор перед самым твоим приходом, Шелл. Моя давнишняя приятельница работает в штаб-квартире профсоюза грузоперевозчиков на Джерси-авеню в Вашингтоне, как раз в отделе по связям с общественностью, и, когда стало известно, что Хольта убили, она, естественно, позвонила в полицию.

— Это входит в ее обязанности?

— Не совсем. Она работает у Хоуп Дерлет, правой руки Хольта по связям с общественностью. — Тутси чуть улыбнулась. — Только она вовсе на него не похожа. Я ее видела. Та еще штучка! Во всяком случае, естественно, Хольта там не было. Он был во Фронт-Ройале. И Хоуп Дерлет тоже отсутствовала, поэтому моей приятельнице пришлось временно возглавить отдел. Ну, когда начальника отдела по связям с общественностью убивают, что может быть хуже для репутации отдела?