— Что делай будем? — опять смешно выговаривает Назир.

— Пойдём в набег за границу. Но это ты и я, и всё — показываю пальцам, и говорю совсем тихо.

— За границу — улыбается — это корошо. Но…

— Пойдём торговым караваном. Я дворянин — перебиваю его и поднимаю палец — на нас напали, мы отбивались.

— Корошо, мы согасны — ещё больше улыбается башкир, хотя куда уже больше. И так рот от уха до уха. Я отдаю сто рублей, а у самого кошки на душе скребут. Не дай бог всё сорвётся, такие деньги потеряю…

В имении, как я подозревал, всё плохо. Дома у крестьян плохие. Совсем маленькие, наполовину вкопанные в землю, на крышах мох. Даже заходить не стал, чтобы вшей не поймать. Печек нет, одни очаги. Домашних животных мало. Лошадь, вообще только одну и видел, с телегой, которую-то и выбросить не жалко. Из всего плюса только территория. Два с половиной нормальных поля, потом какие-то куски. Неплохой лесок и три больших луга с куском речушки. Несколько разных оврагов и несколько холмов. Свой дом бывший помещик почти развалил, гад. Забрал даже двери. Да и дом тот — фигня, но лучше, чем у крестьян. Какие-то помещики тут совсем небогатые. Этот, наверно, из бывших служивых нижних чинов, за что-нибудь награждённый. Но скорее всего имение получили предки, а ему в наследство досталось, я так думаю.

— Михайловы, Лазарев идите сюда — сам сижу на коне в окружение башкир. Рем на повадке, а крестьяне стоят, испуганной толпой. — Вы у меня работали, печь во дворе видели, почему ещё ни у кого нет в доме такой?

— Так это, барин…. незашто купить кирпич, дверцы и решетку — мнется Тимофей.

— Так я же вам заплатил? — крайне удивлен я.

— Ну… мы…

— Куда дели? — злюсь. Вымрут же зимой, бестолочи.

— Зерна купили и других продуктов — тихим голосом Егор Лазарев.

— Не понял. А вы, что вырастили?

— Так…Всё старый помещик забрал с солдатами за недоимки — вздыхает.

Вот с…, ну попадись мне, все зубы пересчитаю. Так мои крестьяне зиму точно не переживут. Придётся опять помогать и не раз. Да чтоб его.

— Даю пятьдесят рублей на общину. В долг до будущего урожая. От барщины освобождаю на три года, но, если надо, будете работать. Будете, за оплату. Помещичьи земли весной распределю за аренду.

Просто так давать здесь нельзя, уже убедился. Многое приходиться буквально вколачивать. Но когда выгоду почувствуют, и, что их потом не обманут, работают очень даже хорошо. Не все, но многие.

— Кто сейчас староста? — крестьяне вытолкали Лазарева. — Так Егор. Дом помещика отремонтировать и поставить там печь. Отдать самой большой нуждающейся семье. Сами решите по справедливости, он мне не нужен. Остальные подправить всем миром. Лес стараться не рубить. Ветки можно, но так, чтобы деревья не погибли. Первый овраг от деревни засыпать с ближайшего холма. Посадить вокруг домов фруктовые деревья. Если нет, то рябину, калину и липу. Вон там и там — показываю рукой — посадить молодые березы из леса, ну и подумайте, где ещё можно. Через два месяца приеду, проверю. Подушный налог заплачу в этот год сам, потом будете платить уже сами. Вон на тот луг весной, вот эти приедут — киваю на башкир. — Всё понятно?

Кивают головами, а я передаю пятьдесят рублей Егору, так чтобы видели остальные.

— Теперь мне нужна девчонка в услужение, посообразительнее. Кто даст?

Выталкивают чумазую лет девяти малышку и, похоже, кого-то из Михайловых. Быстро сориентировались, молодцы.

— Тимофей держи мыло. Отмыть, высушить и завернуть в покрывало — кидаю мыло и покрывало.

Ждать пришлось минут двадцать.

— Если что, пришлёшь, кого или сам придёшь ко мне. Хорошо кутайте и сажайте её в мешок — распоряжаюсь. Игнорирую оставшийся кусок мыла. Мешок с лямками одеваю за спину. — Как звать?

— Настя — тоненький голосок. Интересно, она хоть ела сегодня? Но делать нечего, придётся потерпеть до дома.

— Ты если замёрзнешь или другое что, сразу говори, ясно? — говорю мелкой.

На перекрестке расстаюсь с башкирами и направляюсь в Тулу. Рядом трусит Рем. Надо бы заехать в уезд в г. Венёва, да и навестить Хрипкову, но нет времени…

Вот уже второй день, я бесцельно хожу по торговому рынку в надежде зацепиться за какую-нибудь идею и заработать денег. Иначе меня ждёт финансовый крах в ближайшее время. Погода уже совсем не балует, наступила зима. Мне зябко и я передёргиваю плечами, кутаясь в новую куртку. Моя одежда вызывает интерес у обывателей. Явно заграничная, шепчутся они. Меня раздражает грязь на рынке. Надо поставить вопрос, чтобы замостить, подумал я. И тут мой нос на чистом и морозном воздухе, уловил запах бензина или керосина, в общем, нефтепродуктов. Подхожу и интересуюсь, оказался керосин. Привезли для аптеки, кожевников и оружейников. Спрашиваю цену, сорок рублей пуд. Перевожу, это два с полтиной рубля за литр, это не считая, что керосин легче воды. Чего-то дороговато. Стоп. Эврика, лампа! Алладин! Но сам Алладин нам не нужен, тут сразу и замёрзнет, да и сокровищ тут нет…а будет у нас керосиновая лампа. Она всё равно вот-вот должна скоро появиться или уже появились, но сюда не дошла? Плюс и греет она лучше свечей. Вот не помню точного времени их появления. Про Крымскую войну почти всё помню, а вот элементарных вещей не знаю. В продаже нет, значит, нет.

Тут самоварных мастерских много, наладить производство будет без проблем. Сделаю несколько штук. Одну продам, устроив аукцион, и пусть выпускают. Вот тогда и керосин подешевеет. Тем более нефть есть. Она тут на болотах рядом, видел на рынке. Наверное, немного, но на первое время хватит. Аргандовы лампы, что я видел у Добрынина и Антоновой, позволить себе могут единицы, а воняют они просто жутко. А там и примусы подгоню, чтобы наши солдаты не мёрзли. Да нет, солдатам это не подойдёт, не по солдатскому карману, зато офицеры клюнут.

Я с воодушевлением помчался домой делать лампу, но пришлось разбираться с поварихой Марьей. Она дочка небогатого мещанина, Виктора Алексеевича Трофимова. В основном семья живет тем, что сдают большую часть своего дома внаём на Заварной улице в Оружейной слободе. Занимаются и мелкой розничной торговлей. Марии приходится каждый день ходить туда и обратно, да ещё и через мост.

Плюс на рынок по мелочи, так как основные продукты я закупил «оптом». Привёз на телеге и разложил в огромных глиняных кувшинах с крышками, чтобы мыши и крысы не лезли в подвал. Тоже спецзаказ на кирпичном заводе. Вообще о них знали. Редко, но делали. Но особым спросом почему-то не пользовались. Почему непонятно? Хотя те же греки и римляне их уже не одно тысячелетие использовали. Тут крестьяне до сих пор использовали хлебные ямы, что само по себе не безопасно. А вот как хранили зерно помещики, я ещё не выяснил. Скорее всего или амбары, или так же хлебные ямы.

В общем, мне надо как-то оформлять Марию на работу или отказываться от её услуг. С одеждой у неё тоже не очень. Если когда тепло у неё ещё что-то есть, то зимней нет. Вернее нет нормальной. А то, что есть, меня не устраивает, категорически. Только простывших поваров нам и не хватает. Надо вкладывать, и немало, а какие гарантии мне? Тут ещё Фёдор пытается давить на жалость, а то я не понимаю, с чем она связана. Что же делать?

Вот с малышкой я разобрался быстро. Оформил в управе и приставил в помощь и учёбу к Марье. Настя моя крепостная и без моего разрешения никуда не уйдет, платить ей тоже не надо. Контроль над людьми в Туле намного сильнее, чем в других городах. Одежду для неё получил от кутюр, самой Антоновой Анны Ильиничны с хорошей скидкой. Весь полный комплект обошёлся в восемь рублей. Причём очень качественной одежды. Не все дворяне могут себе позволить такую одежду и для своих детей. Салон Антоновой и так был популярный, а в последнее время так особенно. Вспоминаю как…

— Это за что мне, такая милость? — улыбаюсь милому созданию, которая кокетливо поджала губы и явно играет со мной. Отхлебываю чай из чашки и прячу за ней свою улыбку. Сидим мы у неё дома по делам и видимся достаточно часто. Сидим за овальным столом, покрытым скатертью с узорами. Тут же пыхтит маленький причудливый самовар. Обычно я «налегаю» на мёд. Хозяйка, зная это, меня им и угощает.