– Чтоб вам подавиться… Жрите да помалкивайте! Коты не замолкали. Тогда он поднял камень и заорал:

– Чтоб вас разорвало, глупые твари, брысь отсюда!

Наверное, дядюшка Наполеон следил за Маш-Касемом из-за двери, так как он тотчас вышел в сад и раздраженно зашагал к нему. Кошки бросились наутек.

– Касем, ты отдал мясо кошкам?

Перепугавшись, Маш-Касем ответил:

– Нет, ага, ну что вы. Разве я неверный какой, чтобы такое прекрасное мясо кошкам отдавать?

– Так значит в тарелке не было мяса?

– Да уж и не знаю, что сказать. Вроде не было.

– А ну вернись к ханум, посмотрим, почему это она мясо не положила!

Маш-Касем поколебался, потом опустил голову и проговорил:

– Эх, ага, зачем врать? До могилы-то… Похоже, было мясо, да, видно, рука у меня дрогнула, вот и упало на землю…

От злости дядюшка заскрипел зубами:

– Чтоб ты провалился, лживая рожа!

– Да нет, ага, зачем врать? До могилы…

– Надеюсь, твоя-то могила уже близко… Вернись, возьми другой кусок мяса и отнеси ему! И почему ты такой зловредный?.. Что тебе сделал этот бедный труженик?

Маш-Касем поплелся к дому, бормоча себе под нос:

– Получит он за труды нож в брюхо! Таким дармоедам и собачьего мяса жалко.

Дядюшка следом за ним тоже вернулся в дом, а я, попросив Асадолла-мирзу, чтобы он известил меня о результатах своей встречи с шефом сыскного отделения, отправился домой.

Вскоре после того, как дядюшка Наполеон и Азиз ос-Салтане отбыли, появился Асадолла-мирза. Лицо у него было веселое и довольное, заметив меня, он с улыбкой сказал:

– Все в порядке. Этот шеф – отличный человек. Стоило мне его увидеть, как я вспомнил: мы с ним встречались в доме покойного мужа Азиз ос-Салтане. Когда он понял, в чем дело, то обещал мне, что постарается всеми средствами предотвратить семейные раздоры.

– Но ведь он сам сказал по телефону, что у звонившего был ширазский выговор, не может же он теперь заявить, что не ширазский, а исфаханский.

– Мы с ним долго обдумывали это. А потом он вспомнил, что говорил об анонимном звонке, не уточняя, кто звонил, мужчина или женщина… Словом, было решено сказать дядюшке, что звонила дама, говорящая с ширазским акцентом.

– Ну кто это может быть – «дама с ширазским акцентом»! Они не поверят.

– Моменто, – засмеялся Асадолла-мирза, – а ты забыл про ханум Фаррохлега? Она ведь заклятый враг Азиз ос-Салтане…

– Браво, дядя Асадолла! Вы просто замечательно все придумали. Если бы не вы, наверняка начался бы скандал в сто раз хуже прежнего. И нас с Лейли опять разлучили бы… Я не знаю, как вас благодарить,

– Сказать тебе, как?

– Скажите, дядя Асадолла.

– Езжай-ка в Сан-Франциско, и тебе, и мне сразу спокойнее станет… Ну, до вечера! – И, не дожидаясь ответа, Асадолла-мирза ушел.

Полчаса спустя у садовой калитки остановился экипаж, из которого вылезли дядюшка Наполеон и Азиз ос-Салтане. От волнения я не решался взглянуть на дядюшку, но он сам подошел ко мне. Я пробормотал приветствие и опустил голову, но, когда дядюшка заговорил, у меня отлегло от сердца:

– Здравствуй, сынок… А ты что один? Где остальные дети? Папа твой дома? – спросил он.

– Дома, дядюшка, он вам нужен? – засуетился я.

– Я сам зайду к нему… Вот переоденусь и загляну.

Не было сомнений, что вмешательство Асадолла-мирзы сыграло положительную роль, и дядюшка отказался от своих подозрений. В дальнейшем это подтвердилось постоянными нападками на Фаррохлега-ханум, самую злонамеренную из наших сплетниц, пребывавшую в хроническом трауре.

Я довольно долго шатался по саду, а потом мне пришло в голову воспользоваться дядюшкиным хорошим настроением и заглянуть к Лейли, но тут отчаянный гвалт, поднявшийся на улице, привлек меня к калитке.

Сардар Махарат-хан, индиец, затеял ссору с чистильщиком. Резко и грубо сардар требовал от Хушанга, чтобы тот складывал свои пожитки и убирался прочь. Я уже решил бежать жаловаться дядюшке, но тут он сам вышел из дома – в домашней одежде, накинув на плечи абу.

– Что такое, что случилось?

– Дядюшка, индийский сардар хочет прогнать чистильщика.

Дядюшка так и застыл на месте, вытаращив глаза и хватая ртом воздух, как рыба. Он еле выговорил:

– Что?.. Индийский сардар? Индийский?.. На секунду он зажмурился, потом забормотал:

– Хотя это неудивительно… Совсем неудивительно. Этого следовало ожидать! Наверняка, он что-то узнал, догадался, будь прокляты англичане!

Тут он окончательно пришел в себя, вбежал и громко позвал Маш-Касема:

– Касем, Касем! Беги, беги скорее!.. Узнай, что этот гнусный шпион плетет? Зачем он хочет выдворить отсюда бедного труженика? Что, эта улица – Чемберлену что ли принадлежит?! Да быстрей поворачивайся. Смотри, Касем, не оплошай, а не то худо тебе придется. Но на меня не ссылайся… Я ничего не знаю!

Маш-Касем, закусив, словно удила, кончики усов, несся к калитке.

– Что, сардар, тут случилось? Что случилось, господа?

– Этот чистильщик расположился здесь на жительство… Я ему говорю, чтоб уходил, а он исполнение не делать.

Чистильщик бурно запротестовал:

– Да эта улица вдоль сада аги проходит! Что этот сардар – всю улицу, что ли, купил к своему домишке в придачу?!

– Я есть один из проживающих на этой улице и говорю вам ясно: нам не нужно чистильщика.

– Ладно, ладно, понятно и так: вы либо босиком по улице шлепаете, либо в гиве[29] да тапках – вам, конечно, чистильщики ни к чему!

Маш-Касем нахмурился:

– Ты язык-то не больно распускай. А вы, господин сардар, вспомните про подаяние бедным – этому бедняку тоже кусок хлеба нужен.

Чистильщик, рассчитывая на поддержку дядюшки, заорал во все горло:

– Пусть раздают подаяние нищим в своих городах, а мы работаем, нам подаяние ихнее без надобности!

Я стоял за садовой калиткой, так что мне было видно и спорящих, и дядюшку, который нервно расхаживал у самой ограды, бормоча себе под нос:

– Чтоб тебя черти взяли, болвана! Не может даже с паршивым индийским шпионом справиться!..

Заметив, что он уже сжимает под абой кожаную кобуру своего браунинга, я выступил вперед:

– Господин сардар, мы целыми днями нуждаемся в чистке обуви и мелкой починке. Если вам неудобно, может быть, чистильщик будет сидеть здесь, на нашей стороне, около калитки?

К счастью, в этот момент показался Асадолла-мирза, и я вздохнул с облегчением. Увидев перед собой поле сражения, князь вскричал:

– Моменто, моменто, господин сардар, в чем дело? Из-за чего это вы разнервничались?

А сам бросил взгляд на окна сардара. Глаза его сверкали, на устах играла улыбка, так что я невольно проследил, куда это он смотрит: леди Махарат-хан с распущенными по плечам длинными волосами вышла на балкон полюбопытствовать. Тон Асадолла-мирзы вдруг изменился:

– Я говорю, зачем нервничать, дорогой сардар? Вы, воплощение доброжелательности, добронравия и благоразумия… Я вообще не думал, что вы способны выйти из себя… А этого юношу я знаю, он парень неплохой, частенько здесь поблизости…

– Пророк великий, да я расположился здесь на жительство только из-за того, что улица тихая и спокойная! Если бы я знал, что в этом квартале такие хулиганы собрались…

Слово «хулиган» почему-то очень задело чистильщика. Не обращая внимания на знаки Асадолла-мирзы, который всячески призывал его к спокойствию, он завопил:

– Сам ты фулиган! И отец твой, и дед такие были! А жена твоя и вовсе известно кто…

Асадолла-мирза, несмотря на галдеж, расслышал последние слова чистильщика, покосился на балкон и пробормотал:.

– Пронеси господи!.. Потише, голубчик, потише и вы тоже, господин сардар…

Но сардар, выпучив глаза, уже надвигался на чистильщика:

– А ну-ка повтори!

– И повторю! Каждый, кто меня фулиганом назовет, сам фулиган, и отец, и все предки его фулиганы.

Тут сардар, не раздумывая дольше, отвесил чистильщику оплеуху, чистильщик, здоровый и сильный малый, кинулся на него с кулаками, и завязалась драка. Крики Асадолла-мирзы, пытавшегося урезонить дерущихся, ничуть не помогали, а Маш-Касем, делая вид, что удерживает их, норовил каждый раз, когда чистильщик оказывался под рукой, двинуть его по шее. Дядюшка, выйдя из сада, приказывал Маш-Касему разнять противников, леди Махарат-хан, в полном смятении, тем временем взывала к Асадолла-мирзе. К счастью, в этот момент в переулке появился действительно авторитетный человек – мясник Ширали. Едва завидев его, дядюшка крикнул:

вернуться

29

Гиве – вязаные иранские туфли, носит их, в основном, простонародье.