- Наверху, - сказала она им. - Наверху есть то, что вам нужно.

Толпа двинулась наверх, оставляя за собой запах крови и мяса. Они пахли так же, как и она, только сильнее. Пахли грязью и тухлятиной. Букетом из могильных лилий, кладбищенских роз и погребальных орхидей, смятых холодными, восковыми пальцами. Хороший, приятный запах, подлинный и настоящий.

Когда они гуськом поднимались наверх, Кэтлин ухмылялась.

Солнце на улице пекло, сильно пекло, жгучее и слепящее. Кэтлин хотела, чтобы оно село, чтобы пришли тени и дымящаяся тьма, ощущение прохладного тротуара под руками и ногами, ночные запахи и ночные вкусы. Чистая, атавистическая радость бегать дикой, свободной и голодной вместе со своей стаей.

Сверху донеслись жалобные слабые крики старухи.

Кэтлин ухмыльнулась.

Хоть бы быстрее село солнце...

27

Вот как бывает, когда всему приходит конец. Когда мир рушится вокруг тебя.

Так думал Бенни Шор, директор Гринлонской школы, когда уходил в тот день с работы, потрясенный происходящим. Да, он был в ужасе от всего этого, но больше он испытывал потрясение. Как говорится, как много может измениться за день. В то утро он пришел на работу, опрятный и счастливый, насвистывающий какую-то глупую мелодию... а теперь уходит, подавленный и потерявший надежду, готовый перерезать себе вены.

Да, за день может очень многое измениться.

Оставалось лишь ждать, что будет дальше.

Школьный совет был в растерянности, полицейские чесали головы. Когда все произошло, телефон Шора буквально разрывался... но уже час как он странно молчал. Шор ожидал, что в конце рабочего дня его начнут осаждать родители, но все было тихо.

Затишье перед бурей?

Или признак чего-то худшего?

Признак того, что мир летит в тартарары, вот что это. Это происходило повсюду... спонтанное насилие, кровопролитие, проявление жестокости. И на этот раз, старина, тебе не нужно включать "СиЭнЭн", чтобы увидеть это. Потому что это происходит прямо ЗДЕСЬ. На УЛИЦАХ...

Шор запрыгнул в свой джип и закрыл лицо руками.

Он просидел так минут пять, затем посмотрел на пустующую парковку. Там стояла лишь пара полицейских автомобилей. Он думал о том, что ему говорил Рэй Хэнсел, когда криминалисты полиции штата изучали последствия погрома. Что насилие творится не только в школе, но и по всему городу. За один день его случилось столько, что это заставило занервничать даже самого скептически настроенного наблюдателя. Существовала ли первопричина всего, как предполагал Хэнсел? Существовала ли какая-нибудь более чем очевидная особенность, но ее не замечали, потому что она не вписывалась в привычные параметры? И, наверное, самое худее и самое невероятное: возможно ли, как намекнул Хэнсел, что это всего лишь начало чего-то большего?

 Неужели эта эпидемия насилия захлестнет весь мир?

Шор покачал головой.

Это уже слишком. У него начинала болеть голова. Эта мерзкая боль весь день угрожала ему, и теперь пришла и высадилась у него в голове во всеоружии.

Он достал из "бардачка" бутылек ибупрофена, сунул в рот несколько таблеток, и запил их кофе из стаканчика, простоявшего в джипе весь день. Вкус был ужасный, но Шор не обратил на это внимания. Он сунул в рот сигарету, закурил, выпустил дым через ноздри.

Он чувствовал себя... беспомощным.

Совершенно беспомощным.

Он одиннадцать лет проработал в Гринлонской школе директором, а до этого - завучем и школьным психологом. Это была его школа, и ему не нравилось, что он ничего не может сделать. Что все находится в руках других людей, большинство из которых не имело реального личного интереса к школе, детям, их совокупному влиянию на сообщество в целом. Ему казалось, будто он сдался без боя.

Он опустил стекло до конца и посмотрел на школу.

Двухэтажное здание из красного кирпича было построено в 1903-ем году, на месте старой школы - высокого узкого дощатого здания с возвышающейся колокольней - пока она не сгорела дотла зимой 1901-ого. Он подумал о том, сколько детей прошло через эти высокие, арочные двери, сколько фотографий классов было сделано на школьном дворе. Сколько футбольных матчей и соревнований по легкой атлетике было проведено на спортивной площадке позади школы. Он почти услышал веселые крики и смех, стук барабана и грохот выступления школьного ансамбля. Да, он почувствовал в воздухе запах осени, листьев, костров и яблок.

Вот в чем все дело, - внезапно понял он.

В традиции.

Все дело в традиции.

А те клятые дети из биолаборатории отняли у него все это.

Не только у самого Шора, но у всего клятого города и тех поколений, которые еще не ступили в школу. Те дети опорочили ее, и она уже никогда не будет прежней. Возможно, следующие сто лет, если школа простоит столько, и если мир еще будет вертеться, дети будут рассказывать истории о том жутком дне. Истории-страшилки. Это было главным наследием этого дня, Пятницей, 13-ое, пищей для всех "страшилок".

Шор чувствовал, как боль распространяется по черепу. Гребаные дети, - подумал он. О чем, черт возьми, они думали? Что на них нашло? Как они посмели сделать такое, превратить мою школу в клятое шоу ужасов!

Головная боль усилилась, и Шор даже вскрикнул, зажав ладонями виски. Вывалившаяся изо рта сигарета упала на сиденье между ног, прожгла в нем дыру, но Шор либо не заметил это, либо ему было все равно. Боль прошла, и он выругался себе под нос. Он надеялся, что никто из этих маленьких сраных монстров из биолаборатории никогда не будет найден. Надеялся, что они поступят правильно и зароются в самую глубокую нору, которую только смогут найти. Да, черт возьми. Пусть зло этого дня умрет вместе с ними, тогда никто не будет указывать пальцем на Гринлонскую школу, все будут просто строить догадки и, наконец, признают тот факт, что дети находились под воздействием наркотиков.

Эта мысль вызвала у Шора улыбку.

Он завел двигатель, дал задний ход, и медленно покатил по парковке. Закурил новую сигарету, а горящую стряхнул с сиденья на пол. Объехал вокруг здания, чтобы хорошенько осмотреть свою школу.

Ему нравилось смотреть на нее.

Внутри появлялось приятное чувство, возможно, ощущение значимости.

Нужности.

 Это была его территория.

 Его.

Заворачивая за угол и пересекая учительскую стоянку, он сказал себе, что лучше б эти отморозки не попались ему на глаза курящими или целующимися в деревьях за парковкой. Иначе... он устроит им такое, что мало не покажется. Он оторвет им головы. Оторвет им чертовы головы.

Но Шор никого не увидел.

По крайней мере, пока не оказался за школой. А потом он заметил стоящего там мальчишку, прямо посреди дороги. Тупой малец таращился на приближающийся "Джип", будто понятия не имел, что такое автомобиль на ходу. Шор поморщился и пару раз просигналил. От этого звука у него застучало в висках.

Тупой малец... какого черта он делает?

Наконец, Шор сумел его рассмотреть.

Нет, это не просто какой-то мальчишка. Это же Билли Суонсон. Чертов Билли Суонсон из биолаборатории.

- Билли, - произнес Шор себе под нос. - Ну, ну.

Он отлично знал Билли.

Маленькое ничтожество, изгой, живущий в мире фантазий. Он не пробовал заниматься спортом, не работал добровольцем ни в одном из клубов. Он совершенно ничем не занимался, и, как любой неприспособленный ребенок, принимал на себя стандартную порцию дерьма. Шор наказывал учеников ученики воде Томми Сидела - еще одного монстра из биолаборатории - за то, что те издевались над Билли, за то, что толкали его в коридорах или колотили в спортзале, или ставили ему подножку на улице. Да, да, да. Как всегда это ложилось на плечи Шора. А сейчас? Будь его воля, он сам бы задал взбучку этому сраному маменькиному сынку. Швырнул бы его на землю, вырвал у него из рук его гребаные книжки про "Звездный путь", и вытер бы ими ему задницу.