Ганфайтер лежал, раскинувшись на бизоньей шкуре в нескольких футах от уже потухшего очага и тяжело дышал, лицо его раскраснелось, похоже, у него был жар.

Снова разведя огонь, Хили налил в чайник воды и подвесил его над пламенем. Дров в хижине оставалось совсем мало.

Он подошел к окну. Светало, и от сплошной снежной пелены казалось еще светлее. Следы, конечно, замело. Их вряд ли найдут.

Это, конечно, замечательно. Но что с фургонами! Он заставлял себя не думать об этом. Без оружия он не смог бы помочь женщинам. Ему выпал единственный шанс, который нельзя упускать — найти Мэбри и взять его револьвер. И вот теперь у него есть оружие, но Хили не имел ни малейшего понятия, где он находился и как найти фургоны.

Однако Дыра-в-Стене — примечательное место, и ее можно увидеть издалека, а Стена протянулась на много миль.

Когда вода закипела, он заварил кофе, затем взялся за раненого. Сняв с него меховой жилет он обнаружил еще одно ранение, прямо над берцовой костью, живот и бок Мэбри были покрыты запекшейся кровью.

Когда Хили тщательно промывал раны горячей водой, он почувствовал, как под его руками тело Мэбри дрогнуло. Тот открыл глаза, переводя взгляд с Хили на раны.

— Ну как там?

— Не знаю, — признался Хили. — Ты потерял много крови. У тебя еще рана на голове.

Чистые раны он тщательно забинтовал, разорвав на полосы мешок из-под муки.

— Где мы?

— Понятия не имею.

Хили как сумел объяснил, что случилось и как они попали в хижину.

— Конь пришел домой, — сказал Мэбри. — Должно быть, так. Я купил его в Дедвуде у траппера, который промышлял где-то в этом районе. Наверное, когда конь почувствовал, что находится рядом с родными местами и им никто не управляет, он просто пошел домой.

— Но в очаге были выложены поленья.

— Обычай. Каждый, кто покидает хижину, должен оставить запас дров. Обычай холодных краев.

В полдень Хили нашел поленницу в сарае за домом и принес несколько охапок дров.

— Что будем делать? — спросил он.

— У девушек есть оружие?

— Да. Я не знал, но у них оказался револьвер.

Мэбри подумал. Пока у девушек есть еда и топливо и если они не будут зря тратить патроны, они могут обороняться. Но едва ли у них в запасе больше пяти патронов. Один раз они уже выстрелили. Осталось четыре.

К ночи Мэбри стало хуже, он очень ослаб, жар увеличился. Днем он осмотрел свои руки и ноги. Каким-то чудом они не обморозились. Но кожа с ног, коленей и носа слезет. Ему повезло больше, чем он того заслуживал, решил Мэбри. Если бы Хили не нашел его у двери хижины, он в конце концов упал бы с коня и замерз в снегу, так и не придя в сознание.

Мэбри обдумал положение. Они не могли далеко уйти от лагеря. Несколько миль, не больше. Однако он был очень слаб, а действовать надо немедленно. Баркер не будет долго ждать; когда терпение его истощится, он найдет какой-нибудь способ вытащить женщин из их фургона.

Чему научился Хили за это время? Что он сможет сделать? То, что актер был достаточно хладнокровным и смелым, было очевидно. Он правильно выбрал момент и убежал. Перед этим он попытался добраться до ружья. Да, у него было достаточно смелости, только ее надо проявить еще раз.

— Тебе придется поиграть в индейцев.

— Мне? — Хили покачал головой. — Я не смогу.

— Придется. Тебе надо вернуться.

Конечно, Хили будет играть против сильного противника, но если повезет, он может справиться… другого выхода не было.

Тело Мэбри грызла боль, рот пересох, в голове тяжело пульсировала кровь. Он детально объяснил, что должен сделать Хита и что ему предпринять, если его вынудят стрелять или бежать. Но постепенно он начал сбиваться и наконец понял, что спорит сам с собой о Дженис.

Мэбри смутно сознавал, что Хили отправился делать то, что они должны были сделать вдвоем, но Мэбри не мог сосредоточиться на этом. Перед его затуманенным взором возникала девушка, иногда с одним лицом, иногда с другим. Он продолжал спорить о Дженис, а видел перед собой Доуди, красота и душевная теплота которой смешивали его мысли и превращали основательно продуманные аргументы в споре с Дженис в пустые слова.

Он говорил в бреду, что ему нет дела до любви, что нельзя позволить женщине влюбиться в себя. Он сказал образу, который явился ему, что его рано или поздно убьют; застрелят в спину или он не успеет вовремя выхватить револьвер, когда его кто-нибудь вызовет на поединок, либо в него выстрелит сиу и не промахнется.

Его жизнь была жизнью воина. Он был человеком своего времени, рожденным для этой земли, и когда его время пройдет, он тоже уйдет, как ушли бизоны, как сейчас уходят индейцы.

Он знал это всегда, эти мысли были спрятаны глубоко в подсознании, а теперь, в бреду, открылись ему полностью.

По сравнению со спокойной красотой и благородными манерами Дженис Райан он казался грубым и неотесанным. Она пришла из жизни, которую он знал ребенком и которая давно прошла в Вирджинии перед Гражданской войной. Она — это широкие складчатые юбки и кринолин, она — это мягкая музыка и мерные звуки тихих голосов. Она — леди, из тех, кто остался в прошлом.

Потом была война. Он вошел в нее одним человеком, а вышел другим. Для него прошлая жизнь была кучкой пепла. Некоторые живут, постоянно вспоминая прошлое. Они крепко держат память цепкими пальцами, но для него прошлое казалось нереальным. И он уехал на Запад.

По возрасту он был мальчишкой, но по отношению к работе и оружию, которое носил, он был мужчиной. До ранчо «Экс Ай Ти» и того тихого, жаркого утра, когда он убил человека не на войне, оставалось совсем немного.

Он хотел объяснить все это призрачной фигуре Дженис, но она все время ускользала от него, а на ее месте появлялась Доуди, которой не надо было ничего объяснять.

Снаружи, на снегу, Хили одолевали мысли. Что задумал Мэбри? Этот человек был бойцом и знал, что надо делать. Но сможет ли он, Хили, сделать это?

Он постарался продумать свои действия, спланировать каждое свое движение. Мэбри мог ворваться в лагерь и справиться со всеми, кто там находится. Этого Хили сделать не мог. Прежде всего, ему надо остаться в живых. Он вспомнил, что читал или слышал о тактике ведения боевых действий. «Первая заповедь командира — держать ударные силы в неприкосновенности». Ударной силой был он сам.

Завтра он, может быть, убьет человека, или могут убить его. Что тогда подумает о нем Дженис? Конечно, хорошо говорить «не убий», легко ужаснуться убийству, когда живешь в спокойном и безопасном мире, но здесь все по-другому.

И помощи здесь ждать неоткуда. Закона нет. Никто не знал, где находится его труппа, и никто о ней не побеспокоится. Они были одни в глуши и холоде, и дело обстояло так: убей или убьют тебя.

Том Хили был реалистом и понимал: что бы ни делали Доуди и Дженис, им не позволят уйти живыми. Если они расскажут, что с ними произошло, последует немедленное и суровое наказание для Баркера и остальных.

Возвратившись в дом, он добавил поленьев в очаг и забрался в постель.

Днем стало заметно, что Мэбри очень плохо. В поленнице за домом осталось мало дров, вяленое мясо из запасов Мэбри они почти съели. В хижине было немного продовольствия, но Хили не умел готовить. Однако вся работа лежала на его плечах.

Засунув запасной револьвер Мэбри за пояс, он взял топор и вышел. Снега намело по колено, и он побрел по нему к деревьям, высившимся позади конюшни. Вспомнив, что стук топора разносится очень далеко, он заколебался, но решил, что другого выхода нет.

Примерно с час он работал. На морозе дерево становится хрупким, и Хили срубил пару сухих деревьев, расколол их на поленья и занес в дом. Если Мэбри придет в сознание, он сможет сам подбросить дров в очаг.

Он постарался поставить себя на место Мэбри и сделать то, что предпринял бы ганфайтер.

Взяв винтовку, Хили поднялся на вершину холма недалеко от дома. Здесь, на безлесной возвышенности, дул резкий ветер, унесший остатки снежного покрова.