– О статике поговорим в другой раз, – холодно сказал граф.
«Ах-х-х», – протянул барон про себя. И вслух, требовательно:
– Значит, вы обнаружили какую-то ошибку?
– Если речь идет об ошибках, то для самооправдания места уже не остается, – изрек граф.
«Нарочно ведь пытается меня разозлить!» – подумал барон. Чтобы успокоиться, ему пришлось сделать два глубоких вдоха. Он чуял запах собственного пота; кожа под сбруей силовой подвески вдруг зачесалась.
– Не может быть, чтобы Император выражал недовольство по поводу гибели наложницы герцога и мальчишки, – пробормотал барон. – Они бежали в Пустыню… была буря…
– О да. Удивительно много произошло несчастных случаев в последнее время, – согласился граф. – И таких удобных для вас…
– Мне не нравится ваш тон, граф, – свел брови барон.
– Одно дело – гнев, совсем иное – насилие, – сказал граф. – Кстати, хотелось бы вас предупредить: если несчастный случай произойдет со мной, то все Великие Дома немедленно узнают обо всем, что вы натворили на Арракисе. Они давненько косо на вас посматривают – подозревают, что вы нечисто играете. Ваши дела…
– А какие, собственно, дела? – пожал плечами барон. – Все, что я могу припомнить за последнее время, – это доставка на Арракис нескольких легионов сардаукаров…
– И вы полагаете, что могли бы шантажировать этим Императора?
– Ну что вы. И подумать не посмел бы.
Граф улыбнулся:
– В любом случае найдутся командиры сардаукаров, которые признаются, что действовали без всяких приказов – так, захотелось подраться с этой вашей фрименской сволочью.
– У многих подобное признание вызвало бы кое-какие сомнения, – возразил барон. Но угроза была нешуточной. Неужели сардаукары действительно настолько вымуштрованы?
– И еще: Император желает произвести ревизию ваших счетов, – сказал граф.
– Когда угодно.
– Вы… э-э… не возражаете?
– Отнюдь. Я готов на любую самую тщательную проверку моей деятельности как члена Совета директоров КООАМ…
«Пусть облыжно обвинит меня, – думал барон, – обвинение не подтвердится; я предстану перед ними наподобие Прометея и объявлю во всеуслышание: внемлите, дескать, – вот я оклеветан! Засим, пусть обвиняет меня в чем хочет, даже и по делу. Великие Дома не поверят обвинителю, единожды солгавшему…»
– Н-да, не сомневаюсь, что все ваши отчетности выдержат любую проверку, – пробормотал граф.
– Позвольте спросить, а почему это Император так заинтересован в уничтожении фрименов?
– Желаете сменить тему? – Граф пожал плечами. – Истребить фрименов хотят сардаукары, а не Император. Скажем так: им нужна практика в искусстве убивать… и они терпеть не могут оставлять дело несделанным.
«Он что, хочет запугать меня – напомнить, что опирается на этих кровожадных убийц?» – подумал барон и ответил:
– Некоторое количество убийств всегда идет на пользу делу, но надо же было когда-то и остановиться. Кто-то же должен добывать Пряность.
Граф издал короткий лающий смешок.
– Вы что, всерьез верите, будто сумеете взнуздать фрименов?
– Для использования их слишком много, – пожал плечами барон, – главное же в том, что ваша резня взволновала остальное население Арракиса. Но тут мы подходим к следующему пункту: я обдумываю другой вариант решения арракийской проблемы, дорогой Фенринг. Не могу не отметить, что наш Император достоин благодарности: ведь это его идеи вдохновили меня.
– Э-э-э?
– Видите ли, граф, я действительно вдохновлялся примером императорской каторжной планеты – Салусы Секундус.
Глаза графа сверкнули, он вперился в барона.
– И какая же может быть связь между Арракисом и Салусой Секундус?
Барон отметил настороженное внимание в глазах графа и ответил:
– Пока – никакой…
– Пока?
– Согласитесь, что в самом деле есть возможность обеспечить Арракис адекватным количеством рабочих рук – а именно путем превращения его в каторжную планету.
– А вы ожидаете увеличения числа заключенных?
– Да была тут некоторая заварушка, – признался барон. – Мне пришлось довольно круто обойтись с подданными, Фенринг. В конце концов вам прекрасно известно, чего стоила мне перевозка наших соединенных войск на Арракис кораблями проклятой Гильдии. Вы же понимаете, что эти деньги должны были откуда-то взяться.
– Я бы не советовал вам использовать Арракис как каторжную планету без дозволения Императора, барон.
– Само собой разумеется, – ответил барон, удивляясь, с чего бы вдруг в голосе Фенринга появился такой неприятный ледок.
– И вот еще что, – сказал граф. – Нам стало известно, что ментат герцога Лето, Суфир Хават, жив и находится у вас на службе.
– Не мог же я позволить себе выбросить на ветер такого ценного человека.
– Итак, вы солгали командующему экспедиционным Корпусом Сардаукаров, когда сообщили о смерти Хавата.
– Это невинная ложь, любезный граф. Просто не хотелось препирательств с этим служакой.
– А Хават в самом деле был предателем?
– Бог мой, нет, разумеется! Это все фальшивый доктор… – Барон вдруг почувствовал, что у него взмокла шея. – Поймите, Фенринг: я остался без ментата, как вам известно. А я никогда не оставался без ментата… Это в высшей степени неудобно.
– И как же вы сумели склонить Хавата к сотрудничеству?
– Его герцог погиб. – Барон выдавил улыбку. – А опасаться Хавата нечего. Ему введен латентный яд. С пищей он регулярно получает противоядие. Без противоядия яд подействует – и через несколько дней Хават умрет.
– Отмените противоядие, – спокойно распорядился граф.
– Но Хават полезен!
– И знает слишком много такого, чего не должна знать ни одна живая душа.
– Не вы ли говорили, что Император не боится разоблачений?
– Не советую шутить со мной, барон!
– Когда я увижу такой приказ, скрепленный императорской печатью, я выполню его, – отрезал барон. – Приказ, но никак не вашу прихоть.
– По-вашему, это прихоть?
– А что же еще? Император, между прочим, тоже кое-чем мне обязан, Фенринг. Я избавил его от беспокойного герцога.
– Не без помощи некоторого количества сардаукаров…
– А где бы еще нашел Император такой Великий Дом, который одел бы этих сардаукаров в свою форму, чтобы скрыть роль Его Величества в этом деле?
– Он и сам задавался этим вопросом, дорогой барон… правда, несколько иначе расставляя акценты.
Барон внимательно посмотрел в лицо Фенрингу, обратил внимание на закаменевшие мышцы на скулах – граф явно с трудом сдерживал себя.
– Ну-ну, право… – проговорил барон. – Надеюсь, Император не думает, что сможет действовать и против меня в полной секретности?..
– Во всяком случае, он надеется, что в этом не возникнет необходимости.
– Неужели Император мог подумать, что я ему угрожаю?! – Барон добавил в голос подобающую меру гнева и горечи. «Ну-ка, пусть попробует обвинить меня в этом! Да я тогда сам сяду на трон – все еще бия себя в грудь и вопия о том, как меня очернили и оклеветали!..»
Очень сухо и отчужденно граф произнес:
– Император верит тому, что видит.
– И Император посмеет обвинить меня в измене перед всем Советом Ландсраада? – спросил барон затаив дыхание. Он с надеждой ждал ответа «да».
– Слово «посмеет» к Императору неприменимо.
Барон резко повернулся в своей силовой подвеске, чтобы скрыть охватившие его чувства. «Это может случиться еще при моей жизни! Ну, Император!.. Да пусть он только выдвинет такое обвинение! Потом… где надо – подмазать, где надо – надавить; потом – Великие Дома объединятся под моим знаменем, как крестьяне, что в поисках защиты сбегаются к сеньору… Ведь больше всего на свете Великие Дома боятся именно того, что Император начнет натравливать на них своих сардаукаров, уничтожая один Дом за другим поодиночке…»
– Император искренне надеется, что вы не дадите ему повод обвинить вас в измене, – сказал граф.
Очень трудно было не дать иронии прозвучать в ответе, оставив лишь обиду. Но барону это удалось…