* * *
Сутки прошли, вторые, третьи прошли —
Прибыл Шовшур в державу отца своего.
Пусто кругом, пойдешь — не найдешь никого,
Ни сироты, ни щенка… Покой, забытье,
Нет ни звериной, ни человечьей молвы…
Долго бродил он по листьям жесткой травы…
Пики сандаловой видит он острие,
Около хижины рыжий стоит Аранзал.
Сел на коня мальчуган и громко сказал:
«Если здесь люди живут, отпустите чумбур!»
Юный смельчак услышал ответ старика:
«Не отпущу я чумбура, мальчик, пока
Не возвратится хозяин издалека!» —
«Старец, — ответил трехгодовалый Шовшур,—
Рыжего скакуна отпустите чумбур,
И разыщу я тогда следы паука,
Ползавшего одиннадцать лет назад,
Двинусь дорогою маленького жука,
Ползавшего четырнадцать лет назад,
И превращу я сирот в счастливых детей,
И превращу я народ в свободных людей!»
«Видимо, ты родовитым отцом рожден!
Видимо, ты за отчизну борцом рожден!
Смело ступай, с исполненьем задуманных дел
К деду вернись, вернись в родимый предел»,—
Молвил старик и стальной отпустил чумбур.
С ним распростился трехгодовалый Шовшур.
Узкой тропою, подобной старой змее,
Рыжий помчался, принюхиваясь к земле.
Выбрался конь к перекрестку семи путей:
Бумбы державу гнали шулмусы по ним,
Угнаны были Джангра улусы по ним,
Угнано было много скота и людей…
Выбран был Рыжим средний, обычный путь,
В месяц проделывал он трехгодичный путь,
В сутки проделывал путь двенадцати лун,
Реки широкие брал он прыжком одним!
Вскоре к морям ядовитым прибыл скакун,
К подданным Джангра, к бедным кочевьям
родным.
Сразу признал Аранзала Бумбы народ,
Но ездока-мальчугана не признает…
«В рабстве томились в единой надежде мы:
Джангар прибудет, Джангар освободит,
И заживем на воле, как жили прежде мы,
И позабудем ярма мучительный стыд.
Ясно теперь: напрасно мечтали о нем:
Мальчик, по-видимому, нойона убил,
Если не в честной борьбе — потаенно убил,
И завладел Аранзалом — рыжим конем.
Нет, не увидим уже отчизны родной!» —
Так говорили, горькой печали полны,
Недругом порабощенные Бумбы сыны.
«Чья вы страна?» — спросил у них мальчуган.
«Были мы раньше славного Джангра страной,
Ныне же нами владеет шулмусский хан,
Враг человечества, страшный Шара Гюргю».—
«А далеко ли до башни Шара Гюргю?»
Люди ответствовали: «Трехмесячный путь».
Дальше помчался Шовшур, захотел свернуть,—
Видит он: тонкая пыль взвилась полосой,
И на двухлетке, покрытом потной росой,
Мимо него мальчуган какой-то летит,
Быстро летит, молодым галчонком глядит.
«Я задержался, и ты последуй за мной,
Останови коня, побеседуй со мной,—
Крикнул Шовшур, — дорога покуда светла!» —
«Ну, покороче, в чем дело? — спросил малыш,—
Вести мои важны, неотложны дела!» —
«Вот потому-то, что с важной вестью спешишь,
Остановил я тебя: послушать хочу».
Мальчик ответствовал юному силачу:
«Некогда жил я в обетованном краю
Джангра — владетеля многих земель и морей.
Ныне при хане Шара Гюргю состою…
Два полукруга Джангровых богатырей
Прибыли, в битву вступили за край родной.
Если же витязи наши начали бой,
Значит, его победой закончат они.
Значит, вернутся прежние вольные дни.
Вот и решил я поведать Бумбе своей,
Чтоб от шулмусов откочевала скорей,
Наших обрадую скорой победой теперь!»
Заволновался Шовшур: «Поведай теперь,
Силы шулмуса Шара Гюргю каковы?» —
«Слушай же: крепостная стальная стена,
Хонгром воздвигнутая вокруг бумбулвы,
Ныне к твердыне Гюргю перенесена.
А за стальною — стена из диких камней,
Крепость из крепкого дуба стоит за ней,
А за тремя крепостями стоят войска,
Гуще песков дружины, земля им узка!..»
Обнял Шовшур мальчугана, воскликнул он:
«Некогда мне говаривал Джангар-нойон:
Есть у него среди прочих великих рек —
Таволга. Сорок тысяч кибиток на ней.
Пусть они будут отныне твоими навек.
А доживем с тобою до радостных дней,
Бумбу верну, — не так еще награжу.
К нашим кочевьям, к туманному рубежу
С вестью желанной теперь к народу спеши:
Пусть откочуют все до единой души!»
Мальчик умчался, благословляя судьбу.
Крикнул Шовшур в открытое ухо коня:
«Черных четыре копыта твоих отшибу,
Если, как молния, завтра к средине дня
К башне Шара Гюргю не доставишь меня!»
Рыжий ответил: «Не обесславлю тебя,
Завтра к полудню к башне доставлю тебя,
Через утесы в жемчужной пене промчусь,
Ветром по океану Терпенья промчусь
И перепрыгну через провалы земли…
Войском большим покажусь я врагам издали,
Шум подниму я за многотюменный полк.
Не сомневайся: исполню я ратный долг.
И затрепещет шулмусов темная рать,—
Стоит ей только багряную пыль узнать,
Поднятую Аранзалом, рыжим конем.
Полчища целые мы под собой сомнем…
Если же витязя клятву нарушишь ты,
Крепость из дуба, Шовшур, не разрушишь ты,
И не разрушишь крепость из диких камней,
И не разрушишь крепость стальную за ней,
И заградительной не перейдешь черты,
И не сломаешь решетку ханской юрты,—
Не пощажу я детской шеи твоей!»
И поскакал он каленой стрелы быстрей,
Резвостью споря с ящерицею пустынь.
Вот показались бойницы грозных твердынь.
Войску подобный, скакун прискакал стремглав.
Затрепетали передовые, узнав
Пыльное облако, поднятое скакуном.
Два полукруга Джангровых богатырей
Видят коня и мальчика видят на нем.
«Савар, — промолвил Цеджи, — поезжай скорей:
К нам приведи коня властелина Богдо,
Мальчика надо спасти нам — сына Богдо,
Не допусти его до крепостных ворот».
Савар помчался на резвом Лыске вперед
И за чумбур ухватился, но крикнул Шовшур:
«Клятву я дал скакуну, отпусти чумбур!»
Савар слова пропускает мимо ушей,
К богатырям увести мальчугана спеша.
Только привел его — тридцать и пять силачей
Стали поочередно ласкать малыша.
Молвил трехлетний Шовшур, не слезая с коня:
«Время найдем, поверьте моим словам,
И для того чтобы вы ласкали меня,
И для того чтобы я приласкался к вам,
Кончим сначала ратные наши дела!»
Врезался грозный Гюзан Гюмбе, как стрела,
В левую половину вражеских войск.
Врезался мудрый Алтан Цеджи, как стрела,
В правую половину вражеских войск.
Врезался трехгодовалый Шовшур, как стрела,
В самую середину вражеских войск,—
И привели в замешательство вражью рать,
И беспощадно рубили богатых стрелков.
И, не считая, рубили важную знать,
Лишь подневольных одних бедняков щадя.
Пики с мечами стали ручьями дождя.
Сорок знамен растоптали богатыри,
Сорок побед одержали богатыри.
Долом, яругами черная кровь текла,
Стали кольчугами богатырей тела.
Бились ведомые статным Шовшуром бойцы,
Были подобны внезапным бурям бойцы,
Грозных врагов разгоняли, как мелкую дичь.
Крикнул Шовшур боевой богатырский клич.
И к деревянной крепости, тучи темней,
Он полетел и копьем развалил ее.
И наскочил на крепость из диких камней,
Пики своей острием развалил ее.
И полетел он к стальной стене крепостной,
Но не сумел он пробраться к воротам ее:
Около крепости, твердым оплотом ее,
Встали дружины шулмусов плотной стеной.
Тьмою тюменов казался шулмусский строй.
Бой продолжался четыре недели здесь.
С полчищем целым бился каждый герой,
Головы в кованых шлемах летели здесь.
Крикнул Шовшур перед башней Шара Гюргю:
«Слушай, свирепый и страшный Шара Гюргю!
Только тогда завладел ты Бумбой, когда
Джангар покинул ее! Забрал ты стада,
Вторгся в пределы владения моего,
Не дожидаясь рождения моего!
Прибыл теперь не ждан я, не чаян к тебе,
Прибыл теперь настоящий хозяин к тебе,
Так почему ж ты сидишь под подолом жены?
Если тебя мужчиною звать мы должны,
Если действительно доблестный воин ты,
Если с героем сразиться достоин ты,—
На поединок я вызываю тебя!
Если же ты не мужчина, то знай: у тебя
Нет уже двух крепостей — остальные твои
Ныне разрушу я стены стальные твои,
И, заповедной достигнув черты твоей,
Выдерну я цагараки юрты твоей,
Силу твою, свирепый Гюргю, согну!»
Смелый Шовшур ударил коня по стегну.
Ринулся Рыжий, — но превозмочь вышину
Стен крепостных, достигавших нижних небес,
Конь не сумел… И Шовшур с Аранзала слез,
И, размахнувшись мечом, разрубил, как траву,
Стену стальную и пешим проник в бумбулву.
Въехал за ним и Цеджи на рыжем коне.
Крикнул Шовшур: «Подъезжай поближе ко мне,
Вижу: теперь с проклятым Гюргю расплачусь,
Я за стропила серебряные ухвачусь!»
И ухватился Шовшур за концы стропил,
И повалил он юрту владыки Гюргю.
Выбежал оторопелый, дикий Гюргю,
С трехгодовалым Шовшуром в борьбу вступил.
Падали, поднимались и падали вновь.
Паром над ними всходила черная кровь.
Панцырями высекали огонь из камней.
Равная битва длилась одиннадцать дней,—
Юный Шовшур лишился последних сил:
Слишком он молод, слишком неопытен был!
Крикнул Цеджи: «Твой отец, владыка владык, —
Как бы противник ни был высок и велик, —
Шею сгибал, и, вражий кушак натянув,
Быстро к бедру своему супостата пригнув,
Ногу ему подставлял могучий нойон.
Как бы противник ни был тяжел и силен,
Так поднимал его Джангар в прежние дни,
Что над землею болтались ноги одни!»
Так мальчугана воодушевлял мудрец.
Бился еще две недели юный смельчак,
И, придавив Догшона Гюргю наконец,
Он ухватился рукой за вражий кушак,
Ногу подставил врагу и сумел пригнуть
Быстро к бедру неокрепшему ханскую грудь.
И закачались, тяжелые, как стволы,
Ноги владыки над белым камнем скалы.
Мальчик бросал его через себя, пока
Не превратились в решёта шулмуса бока,
Не взволновалась вода десяти морей,
Не покраснели корни сухих ковылеи,
Не обеспамятовал владыка теней,
Не растянулся Гюргю до ста саженей
И на песок не упал, могуч и высок,
Вниз животом… И Шовшур к нему подбежал,
Ханскую голову крепким локтем прижал,
На семь локтей голова зарылась в песок…
Поднял его мальчуган и, крикнув:
«Держи!» —
Хана шулмусов подбросил Алтану Цеджи.
Тот не сумел Гюргю подхватить впопыхах.
Воин отличный, опытный в ратных делах,
Лютый Гюргю пустился к своим войскам —
Неисчислимым, подобным густым пескам.
Даром, что был Шовшур неумел и юн,
А полетел за шулмусским владыкой он,
Тучи задел сандаловой пикой он.
Также помчался и резвый рыжий скакун, —
Опередив Аранзала, догнало дитя
Непобедимого великана Гюргю,
И, в богатырской руке шулмуса вертя,
Тридцать раз оземь ударило хана Гюргю.
Вниз головой Гюргю по земле волоча,
Алый Шовшур ясновидцу вручил силача.
Выехали. Сошли у подножья скалы
И заковали над задом гладким Гюргю —
Ноги его, тяжелые, как стволы.
И прикрепили к мощным лопаткам Гюргю —
Руки раскидистые, как ветви ветлы.
Бросили, связанного, к подножью скалы.
Радостный, семьдесят раз протрубил Аранзал…
Два полукруга Джангровых богатырей
Молвили: «Видимо, рыжий скакун заржал,
Нашей удаче радуясь, как своей.
Видимо, наши сделали дело свое!»
Сразу дружина знамя воздела свое.
Вот великаны, такие речи держа,
Едут в обнимку, друг друга за плечи держа,
Песню поют — родимому краю хвалу.
Каждый из всадников тороками к седлу
По девяносто тысяч голов привязал.
