— Конечно, конечно, — подхватил ласковым баском профессор, — зачем ввиду опасности воевать между собою! Скажите, что профессор Арно… и все члены экспедиции… сердечно настаивают… ну, или как там?

Инженер Лантье вышел и направился в носовое отделение каюты, где находилось управление дирижабля. Впереди каюты, у переднего окна, у штурвала[42], стоял помощник Жамена и не отрываясь смотрел на компас. Направо в кресле сидел Жамен и что-то измерял циркулем на карте. Он оглянулся навстречу вошедшему, но, взглянув в серьезное лицо Лантье, сразу насторожился.

— Капитан, — начал Лантье, — вам было бы полезно, я думаю, знать, что здесь написано.

Инженер протянул ему телеграмму метеорологической станции.

— Я не интересуюсь этим, мосье, и сейчас занят, — отрезал Жамен и круто повернулся к столу.

— Прошу вашего внимания, — немного возвысив голос, но все еще спокойно сказал Лантье.

Жамен нетерпеливо обернулся, не глядя на инженера.

— Вот, — продолжал Лантье, указывая рукой в окно на запад, — вот это, эти облака — они вас тоже не интересуют?

— Предоставьте каждому интересоваться своим делом и примите за правило не мешать занятому человеку, — отчеканил Жамен.

— Оставьте этот тон, капитан, — сказал Лантье, — облака идут с неимоверной быстротой, их несет ураган. Вы сами это знаете! Какое вы имели право не сообщить нам о предупреждениях метеорологической станции раньше, чем мы сели на ваш корабль?

— Что вам надо? — крикнул Жамен.

Он терял терпение.

— Мы предлагаем немедленно спуститься в Геную. Еще не поздно!

— А! Так? — вскричал Жамен и нажал одну из многочисленных кнопок сбоку стола.

Вошел телеграфист.

— Мосье Феликс! Никаких частных телеграмм! Поняли?

— Есть, капитан, — ответил молодой человек, печально и сочувственно взглянув в сторону Лантье.

Инженер прошел в пассажирское отделение, где профессор и географ напряженно ждали его возвращения. Рене сидел тут же, откинувшись на диване, и что есть силы сжимал правой рукой свою левую руку. Сознание опасности его мутило до тошноты.

— Капитан отказался спуститься, — объявил Лантье входя. — Я указывал ему на облака.

— Телеграмму в Тулон, в Париж, сейчас же! — весь красный, горячился географ.

— И приказал телеграфисту, — продолжал Лантье, — не передавать наших телеграмм.

— Вздор, я заставлю! — закричал Леруа и бросился бегом по коридору.

Лантье, не отворачиваясь, смотрел в окно. Облака подходили все ближе и ближе, и уже полгоризонта было затянуто ими. Впереди, как передовой отряд, неслись черные взлохмаченные тучи. Они клубились и непрерывно меняли свои очертания. Вдруг гуденье моторов стало тоньше и резче.

— Ага! Прибавил ходу, — сказал как бы про себя Лантье.

Рене вздрогнул и посмотрел на профессора.

— Может быть, мы убежим от облаков, — сказал толстяк, ласково глядя на Рене. — Они нас не догонят.

— Нет, — твердо сказал Лантье, — если это ураган, то он каждую секунду нагоняет нас метров на двадцать.

Рене не мог больше сдерживать себя и уже не стыдился своей слабости.

— Профессор, мосье Арно, дорогой, надо что-нибудь, что-нибудь!

И он в тоске кусал губы и закрывал глаза.

— Пошлем голубя! — вдруг пришло в голову профессору. Он не знал, как успокоить несчастного товарища.

— Да, да, голубя, скорее, профессор, — молил Рене.

— Поздно, — сказал Лантье.

— Идем, идем, дорогой, — тащил профессор беднягу Рене к каюте, где стояла корзинка с голубями.

— Садитесь, пишите.

— Не могу, не могу, ничего не могу, — стонал Рене.

Профессор быстро написал на листке из блокнота и прочел:

«Тулон, начальнику штаба авиации.

Прикажите Жамену немедленно спуститься в Геную. Ураган надвигается, угрожая кораблю.

Начальник научной экспедиции профессор Арно.

1 ч. 25 м. пополудни.

Дирижабль 126Л».

Профессор вытащил из корзинки голубя. На шее у птицы была привешена металлическая трубочка, в которую надо было засунуть скрученное письмо.

— Да держите же голубя, дорогой, — басил успокоительно толстяк. — Смотрите, какой он умный.

— Да, умный, умный, — лепетал Рене, с надеждой глядя на голубя.

Арно отворил верх окна, и Рене дрожащими руками выпустил птицу. Они видели, как голубь секунду подержался на высоте дирижабля, а потом камнем пошел вниз, сложив вверх крылья.

Рене смотрел вслед голубю, и ему хотелось тоже броситься сейчас же вниз, в море, лишь бы не оставаться в этой ловушке в ожидании страшных туч. Но внизу он видел освещенные солнцем берега, и, как белое пятно, город Геную. Там дальше виднелась уходящая к горизонту линия итальянского берега, внизу, как накрашенное, Средиземное море. Но в это время тучи набежали на солнце, все потемнело, и, как будто предчувствуя непогоду, сильнее затопотали голуби в корзинке и сразу притихли.

Рене повалился на диван и закрыл лицо руками.

— Профессор, профессор! — кричал из коридора географ. — Безобразие! Он не хочет телеграфировать! Рабы! Ослы! Проклятые! Команды — двадцать четыре человека. Я сейчас пойду в машины. Я всем объясню, что происходит.

Арно не успел ничего сказать, как географ скрылся уже в дверях носовой каюты.

— Сакрэ тоннэр! — раздался голос Жамена. — Держите его!

И вслед за тем профессор услышал быстрые шаги над потолком каюты.

— Это Леруа пробрался в коридор, что идет вдоль корпуса корабля, — объяснил Лантье.

— Он не упадет? — беспокоился профессор.

— Нет, не думаю. Но оттуда в каждую машинную каютку открытая лестница.

Профессор с обеспокоенным лицом побежал вслед за Леруа.

Но едва он открыл дверь в управление, как весь корабль покачнуло, и пол каюты наклонился.

— Выравнивай! Рули! — орал Жамен.

Помощник, стоявший у левого штурвала, начал поворачивать колесо, но вся каюта стала почти боком и потом качнулась обратно. Люди едва удержались на ногах. Жамен хотел что-то скомандовать, но только крикнул:

— Рули!.. — и растерянно поглядел по сторонам.

Стало темно, будто в осенние сумерки, и слышно было, как хрустел весь корпус дирижабля.

Леруа слышал в коридоре, внутри корабля, этот хруст. Ему казалось, что корабль сейчас поломается, и они все камнем упадут в море. Но вот какой-то выход вбок. Географ бросился туда и очутился на внешнем балкончике с перилами. Он уцепился за них, чтоб не упасть. Ветер несся мимо корабля и трепал какие-то странные брезентовые чехлы, висевшие на гладком никелированном пруте над площадкою балкона. От них шли веревки к корзинам в пол человеческого роста, стоявшим тут же на балконе.

— Нет, это не то, — решил Леруа и пустился по коридору дальше.

Вот опять проход направо и налево. Оттуда резко доносился треск мотора. Леруа пошел по узкому мостику и оказался над входом в каюту. Из нее виден был электрический свет. Кругом был мутный мрак, и Леруа казалось, что эта каютка одна несется в пространстве, в необъятном пространстве, наполненном этим густым мутным туманом. А внутри свет и уверенная работа мотора, как будто это было на фабрике в спокойном городе на земле! Леруа спустился внутрь.

Один механик заботливо щупал цилиндры мотора, другой смотрел на циферблат, на котором Леруа успел прочесть:

«Оборотов в минуту 1800».

Электрические лампочки ярко освещали внутренность каюты. В углу географ заметил еще одного механика, который что-то кричал по телефону. Эти люди улыбнулись и закивали головами, приветствуя Леруа.

«Никакого волнения и беспокойства! — думал Леруа. — Они не понимают положения». Говорить было невозможно — так ревел мотор. Леруа вынул записную книжку и написал:

«Ураган, он отказывается спуститься».

Один из механиков прочел, взял карандаш из рук Леруа и написал:

«Значит, так надо».

Леруа выбрался снова в коридор и побежал назад к своим. Дирижабль теперь почти совсем не качало, и не слышно было свиста ветра.

вернуться

42

Штурвал — колесо с рукоятками, к которому идут тяги от руля.