— Кейси Уилкинс! — воскликнул он. — Разрази меня гром и медузу мне в печёнку! Куда бы я ни приехал — в Шанхай, Сан-Франциско или Бомбей, — повсюду найду своего друга по корабельной службе, удобную койку и возможность пропустить стаканчик грога. Как поживаешь, Кейси?

Кейси Уилкинс оказался длинным, худым и несчастным созданием. В те времена, когда они вместе с Джимом плавали на пароходе, он работал корабельным плотником. Теперь он стал поваром, пёк пирожные и булочки, а сейчас месил сдобное тесто для слойки с сосиской.

— Привет, Джим, — ответил он. — Говори потише. Видишь толстого повара? Этот будет похуже любого боцмана, которого тебе довелось встречать, друг. Куда бы я ни приехал, везде отыщется тип, который только и знает, что командует такими, как мы с тобой.

— Всё тот же неунывающий дух! — похвалил Джим. — По какому поводу вся эта суматоха? У вас сегодня дополнительная вахта?

— Сегодня приезжает король Бразилии, — отвечал Кейси. — Он любит поесть, этот король Альфонсо.

— А, король Бразилии! — кивнул Джим. — Шикарно!

Мимо прошёл толстый повар с кастрюлей, и Джим не устоял перед искушением.

Тут дверь в дальнем конце кухни отворилась, и в неё заглянула Роза. В суете на девочку никто не обратил внимания, но она сразу приметила Джима, потому что только на нём не было поварского колпака.

Роза собралась было рассказать, в чём дело, как вдруг к ним кто-то подбежал. На этот раз мальчик-посыльный. Кухня определённо становилась довольно людным местом.

Нелегко быть посыльным: все подзатыльники твои и ни полпенни не заработаешь.

Кейси Уилкинс проводил Джима и Розу на верхний этаж, где жили слуги, а потом по длинному коридору и ещё нескольким лестницам привёл на чердак.

— Что делать? — Джим уже нервничал.

— Да ничего, — ответил Кейси. — Просто пролезь в окно — и ты на крыше, приятель. Она немного крутая и скользкая, поэтому держись за дымоходы, и всё будет в порядке.

Кейси пришлось их покинуть и вернуться к приготовлению слоек с сосисками.

Джим первым вылез на крышу с чемоданом, за ним Роза, чутко прислушиваясь, не гонится ли за ними мисс Гаскет с полицейским. Дрожа и цепляясь за дымоходы, они пробирались по крыше. Розе пришлось подсказывать Джиму, куда можно поставить ногу, потому что он зажмурил глаза.

В это время мисс Гаскет, словно песчаная буря, пронеслась по всем помещениям гостиницы. Полисмен нервно поспешал за ней, извиняясь перед постояльцами. Его звали мистер П. С. Твидл. Не очень опытный в поимке нарушителей, он больше всего любил переводить пешеходов через улицу. Ещё никогда в жизни он не встречал таких свирепых людей, как мисс Гаскет, и не мог решить, насколько неистовым должен выглядеть он сам.

— Э-э, извините, мисс, — обратился он к мисс Гаскет, когда она, подобно пустынному самуму[4], вылетела из бельевой комнаты.

— Нет, здесь их нет, — бормотала она. — Вперёд. Теперь мы поднимемся на чердак. Не спи, приятель. Шевелись!

И она понеслась дальше, словно африканский хамсин[5]. Вздохнув, Твидл полез за ней вверх по лестнице.

Естественно, на чердаке они ничего не нашли, кроме тараканов и древесных жучков, но очень скоро мисс Гаскет обнаружила окно в потолке. Оно осталось открытым, потому что Розе не удалось захлопнуть его, а Джим не смог этого сделать, потому что зажмурил глаза.

Презрительно фыркнув, мисс Гаскет велела П. С. Твидлу стать на колени. Она взобралась ему на плечи и вылезла в потолочное окно, а затем вытащила и полицейского. Ему это совсем не понравилось.

П. С. Твидл пришёл в ужас. Он боялся высоты ещё больше, чем Джим.

— Мне это кажется весьма опасным, — заявил он. — Этот парень, похоже, отчаянный тип, мисс. У него в чемодане, должно быть, ножи и пистолеты, а то и динамит. Мне кажется, нужно просить подкрепления.

Мисс Гаскет злобно пихнула его.

— Ой! — вскрикнул полисмен. — Хорошо, хорошо, я его арестую.

— Он говорит, что он не арестован, мисс, — сообщил П. С. Твидл. — Может, нам лучше…

Тут он поймал взгляд мисс Гаскет и втянул голову в плечи. Её сумка со свистом рассекала воздух над его головой.

— Трусливый заяц! — рявкнула она. — Ты позоришь свой благородный шлем полицейского. Мне придётся пойти и схватить его самой!

Джим, конечно, не хотел упасть, но ему совсем не хотелось оставаться наедине с мисс Гаскет.

— Держись, Роза! — крикнул он. — Я пойду и разберусь с полицейским, похожим на курицу, а потом вернусь и отделаюсь от этой тётки. И минуты не пройдёт.

— Послушайте, послушайте! — П. С. Твидл прятался за дымовой трубой. — Я настоятельно советую вам держаться подальше.

— Слишком поздно, приятель, — ответил Джим. — Ты меня разозлил. Вылезай оттуда!

— Спокойнее, спокойнее!

Как только Джим заглядывал за угол дымохода с одной стороны, П. С. Твидл прятался за него с другой.

— Что бы я вам посоветовал, так это сосчитать до десяти, и ваша злость пройдёт.

— Стой! — крикнул Джим. — Не суетись, словно кукушка в часах!

— Понимаете, я не хочу помять свою униформу…

— Ах, униформа! — взревел Джим. — Я знаю, что я с тобой сделаю. Иди сюда!

— Нет, нет, нет…

Но когда он вернулся, то не нашёл следов ни Розы, ни мисс Гаскет. Если не считать ног констебля в дымоходе, крыша опустела.

Джим подхватил чемодан и влез обратно в окно, сбежал по лестнице вниз и вылетел из «Несавоя» подобно сирокко[6]. Те, кого он сбил по дороге, даже не успели его разглядеть.

Вот как обстояли дела: Лили схватили, Розу поймали, Нед сидел в темноте связанный, а бедную маленькую Бусинку казнили путем выбрасывания из окна. Бандиты выпили какао с бисквитами и рано улеглись спать. Все, кроме Грязнули, который всё ещё бродил, пытаясь избавиться от своей совести. Мак Нож уже несколько часов играл на скрипке. То и дело он прекращал музицировать, чтобы многозначительно наточить свой нож и закурить отвратительную сигару. Нед не знал, что было хуже: сигара, звуки, с которыми точили нож, игра на скрипке или тревога о том, спаслась ли Бусинка.

«Все сложилось так плохо, что хуже и быть не может», — думал Нед.

Он мечтал о том, чтобы сестрички вернулись и принесли медальон. И Мак сразу его отпустит. Правда, тогда они не смогут убежать в Америку. Им всем придётся просить подаяния на улицах, и тогда уж их точно заберут в Мемориальный сиротский приют Олдермана.

В глубине души он надеялся, что девочки не принесут Маку медальон, а уплывут в Америку, как они мечтали. Тогда, по крайней мере, двое из них обретут свободу и безопасность. Он чувствовал себя очень благородным, когда так думал. Ему представлялось, как сестры в своём богатом новом доме в Ныо-Йорке или Сан-Франциско печально глядят на пустую рамку с чёрной лентой. Здесь должна была находиться его фотография, если бы она у сестёр была. Но снимка у них, конечно, не было, поэтому рамка останется пустой. Быть может, сёстры завесят рамку маленькими шторками, а на медной дощечке напишут слова: