– Кто они? – спросил Ричер.

– Штатные сотрудники, нанятые непосредственно правительством, – ответила Фролих. – Большинство уборщиков офисов в этом городе работают по срочному договору, получают минимальную зарплату, не имеют льгот – текучка кадров очень высокая. То же самое в любом другом городе. Но мы нанимаем сами. Кстати, ФБР тоже. Конечно же, отбираем только тех, кто заслуживает доверия. У нас работает две постоянные бригады. Все кандидаты проходят собеседование, их проверяют на благонадежность, и, если кто-то оказывается замешан хоть в чем-то предосудительном, его отсеивают. Платим уборщикам хорошо, предоставляем полную медицинскую страховку, куда входит и стоматология, оплачиваемый отпуск – словом, все как положено. Они считаются такими же сотрудниками отдела, как и любой другой работник.

– И как они проявляют себя?

– Как правило, просто потрясающе, – ответила она.

– Но вы подозреваете, что письмо незаметно пронес кто-то из них?

– Других вариантов у нас нет.

– Так где же оно сейчас? – Ричер указал на экран.

– Может быть, в мусорном пакете, в плотном конверте. Может быть, в файлике, приклеенном скотчем к днищу одного из лотков или к полочке. Или даже к спине мужчины, под комбинезоном.

Она нажала на кнопку «Пуск», и уборщики продолжили путь в кабинет Стайвесанта. Дверь за ними захлопнулась. Камера тупо смотрела перед собой. Счетчик времени тикал: прошло пять минут, семь, восемь. Наконец пленка закончилась.

– Полночь, – сказала Фролих.

Она извлекла кассету и вставила вторую. Нажала кнопку воспроизведения; дата сменилась на четверг, а таймер запустился ровно в полночь. Время медленно ползло вперед: две минуты, четыре, шесть.

– Они определенно работают тщательно, – заметила Нигли. – В нашем офисе уборщики за это время вычистили бы целое здание. Вот только спустя рукава.

– Стайвесант любит работать в идеальной чистоте, – сообщила Фролих.

В семь минут пополуночи дверь открылась – уборщики вышли из кабинета.

– Значит, теперь, как вы считаете, письмо лежит на столе? – спросил Ричер.

Фролих кивнула. На видеозаписи уборщики занялись рабочим местом секретарши. Ничего не пропустили. Каждый уголок был избавлен от пыли, каждая поверхность натерта чуть не до блеска. Пропылесосили каждый дюйм ковра. Мусор бригада отправляла в черный мешок – тот раздулся чуть ли не в два раза. Мужчина так старался, что волосы у него растрепались. Фут за футом он толкал тележку, двигаясь к входной двери, и женщины шли вместе с ним. В шестнадцать минут пополуночи уборщики скрылись во мраке, и приемная снова стала совершенно пустой.

– Ну вот и все, – объявила Фролих. – Следующие пять часов сорок четыре минуты ничего не происходит. Вставляем очередную кассету и с шести утра до восьми, когда появляется секретарша, не видим, опять же, ничего интересного, а дальше события происходят точно так, как утверждают она и Стайвесант.

– Как и следовало ожидать, – раздался голос от двери. – Думаю, нашим словам можно доверять. В конце концов, я нахожусь на государственной службе двадцать пять лет, а моя секретарша, полагаю, еще дольше.

У двери стоял Стайвесант. Сомневаться не приходилось: Ричер сразу узнал человека, которого только что видел на экране. Высокого роста, широкоплечий, за пятьдесят, но все еще в хорошей форме. Красивое лицо, усталые глаза. В костюме и галстуке, хотя на календаре воскресенье. Фролих смотрела на начальника и явно волновалась. Тот же внимательно разглядывал Нигли.

– Ага, вы та самая женщина на видеозаписи, – понял он. – В бальном зале, в четверг вечером.

Видно было, что он напряженно размышляет. Прокручивает в голове умозаключения и, сам не замечая того, кивает, когда убеждается в их правильности. Еще мгновение – и Стайвесант, переведя взгляд на Ричера, шагнул в приемную.

– А вы брат Джо Ричера, – сказал он. – Вы очень на него похожи.

– Джек Ричер, – кивнул Ричер, протягивая Стайвесанту руку.

– Соболезную вашей утрате, – сказал он, отвечая на рукопожатие. – Я понимаю, что опоздал с этим на пять лет, но в Министерстве финансов до сих пор с любовью вспоминают вашего брата.

Ричер снова кивнул.

– А это Фрэнсис Нигли, – представил он коллегу.

– Ричер попросил ее помочь с аудитом, – объяснила Фролих.

– Я так и понял, – скупо улыбнулся Стайвесант. – Ловко придумано, ничего не скажешь. И каковы результаты?

В кабинете воцарилась тишина.

– Прошу прощения, если обидела вас, сэр, – сказала Фролих. – Ну, помните, когда говорила про запись. Хотела просто прояснить ситуацию.

– Каковы результаты аудита? – снова спросил Стайвесант.

Фролих ничего не ответила.

– Все настолько плохо? – догадался Стайвесант. – Ну что ж, определенно этого следовало ожидать. Я тоже знал Джо Ричера. Не так хорошо, как вы, но время от времени мы пересекались. Он производил большое впечатление. Полагаю, его брат по крайней мере вполовину так же умен. А мисс Нигли, вероятно, еще умнее. Значит, они должны были найти наши слабые места. Я прав?

– Трижды правы, – подтвердила Фролих.

– Бальный зал – это само собой, – начал перечислять Стайвесант. – Возможно еще, дом Армстронгов, а также это чертово мероприятие на открытом воздухе в Бисмарке. Я прав?

– Да, – ответила Фролих.

– Но это был исключительный уровень работы, – сказала Нигли. – Вряд ли кому-то удастся повторить…

– Пойдемте-ка в конференц-зал. – Стайвесант, прерывая ее, поднял руку. – Я хочу поговорить о бейсболе.

По узким извилистым коридорам он привел их в относительно просторное помещение, расположенное в самом центре комплекса. В нем стоял длинный стол с десятью стульями, по пять с каждой стороны. Окон здесь не оказалось. Под ногами лежал все тот же серый синтетический ковер, а над головой были все те же белые звукоизоляционные панели. И все тот же яркий свет галогеновых ламп. У одной стены стоял низкий шкаф. Дверцы закрыты, сверху три телефона. Два белых, один красный. Стайвесант сел за стол и махнул рукой, приглашая рассаживаться и остальных. Ричер взглянул на огромную информационную доску, к которой было приколото множество бумаг с грифом «Секретно».

– Буду с вами откровенен, что для меня не очень характерно, – начал Стайвесант. – Но только на короткое время, сами понимаете. Считаю, что мы должны вам кое-что объяснить, и потому что Фролих привлекла вас к работе с моего личного согласия, и потому что брат Джо Ричера – часть нашей, так сказать, семьи, и, следовательно, коллега брата – тоже.

– Мы вместе работали в военной полиции, – вставила Нигли.

Стайвесант кивнул с таким видом, словно знал об этом уже давно.

– Давайте поговорим о бейсболе, – предложил он. – Вы следите за этой игрой?

Все молча ждали, что будет дальше.

– Когда я приехал в город, бейсбольный клуб «Вашингтон сенаторз» уже там не играл, – продолжил он. – Так что мне пришлось довольствоваться ребятами из «Балтимор ориолс», что иногда было удовольствием весьма сомнительным. Но вы же понимаете, в чем уникальность этой игры?

– Длительность сезона, – понял Ричер. – Процент побед.

Стайвесант улыбнулся так, будто удостоил его похвалы.

– Возможно, вы даже больше чем наполовину такой же умный, как Джо, – сказал он. – Дело в том, что обычно в бейсболе за сезон проводится сто шестьдесят две игры. Намного, очень намного больше, чем в любом другом виде спорта. В остальных видах сезон примерно в два раза короче – в баскетболе, хоккее, американском футболе, футболе, да где угодно. И игроки могут вообразить себе, что способны победить в каждом матче сезона. Практически эта цель вполне реальная, она поднимает дух команды. Порой ее даже достигают. Но в бейсболе такое совершенно невозможно. Лучшие команды, самые великие чемпионы примерно треть своих игр обязательно проигрывают. Терпят поражение как минимум от пятидесяти до шестидесяти раз в год. Представьте себе, каково это с психологической точки зрения. Ты превосходный спортсмен, ты рвешься в бой, но точно знаешь, что все равно будешь проигрывать, причем не раз. Приходится менять настрой, иначе с этим чувством обреченности никак не справиться. Защита президента – то же самое. Вот к чему я клоню. Побеждать каждый день невозможно. И к этой мысли надо привыкнуть.