— Кстати, как твоя мать?

— Она очень тревожится. За моего брата Дыббакса.

— Что ж, не без оснований. О нем всегда придется волноваться. От этого мальчика одни неприятности. Как говорится, яблоко от яблони недалеко падает.

— В каком смысле?

— Он пойдет по отцовской дорожке. — Лейла криво усмехнулась. — Помяни мое слово. Сначала он израсходует всю свою джинн-силу, а затем… — Она щелкнула пальцами, точно фокусник. — Пшик. И все. Огонь, который горит в нем, просто погаснет. Ты когда-нибудь видела джинн, потерявшего джинн-силу?

— Нет.

— Картина печальная. Вроде старого беззубого льва. Короче, жалкое зрелище.

Фаустина уселась напротив Лейлы.

— Мы отклонились от темы нашего разговора. А говорили мы о том, что Синяя джинн, ваша собственная мать, выбрала в преемницы именно меня. Кстати, вы на той церемонии присутствовали. Там звучали слова. Важные слова. Я принимала присягу. Я. Не вы. Полагаю, вы это помните?

— С памятью у меня все в порядке.

— Сколько времени вы уже провели в Ираво-туме?

— Двадцать шесть дней.

— В таком случае вы не та, за кого себя выдаете. Вы пока не Синяя джинн. До полного превращения осталось пять дней. Тут вы со мной согласны?

— Мыслишь ты логично, дитя, в этом тебе не откажешь.

— У вас тут имеется экземпляр Багдадских законов?

— Конечно. За кого ты меня принимаешь? Я не дилетант, в законах разбираюсь. Как и подобает Синей джинн.

— Пока вы не Синяя джинн, а лишь претендент на эту должность.

— Ты хочешь потягаться со мной в знании законов?

— У меня было много лет на то, чтобы изучить Багдадские законы, — терпеливо сказала Фаустина. — Целых двенадцать лет. Полагаю, я вправе утверждать, что знаю их наизусть. С начала до конца. И с конца до начала. Кстати, некоторые законы действительно есть смысл читать задом наперед. Если вы не против, я процитирую Уложение четыреста пятьдесят девять, раздел восемнадцать, статью четырнадцать, параграф двенадцать, шестую строку: «Торжественная присяга, принятая в присутствии двух свидетелей-джинн и скрепленная печатью, всегда имеет приоритет в сравнении с торжественной присягой, принятой при одном свидетеле-джинн». Я цитирую дословно, но, если не верите, проверяйте.

— Я тебе верю, — сказала Лейла. — Вопрос в том, кто твои два свидетеля-джинн.

— Моя мама. И вы.

— То есть я должна свидетельствовать против себя самой?

— Но вы же не отрицаете, что присутствовали на церемонии? — спросила Фаустина.

— А если бы отрицала?

— Но ведь в отрицании правды нет никакой логики! Скажите прямо, вы присутствовали на церемонии, когда я принесла присягу и Айша назвала меня своей преемницей? Это так?

— Твоя логика безупречна. Признаю поражение. У тебя больше оснований претендовать на эту должность, чем у меня. Хотя я невольно задаюсь вопросом: зачем тебе это понадобилось? Почему ты так хочешь стать Синей джинн? По-моему, в твоем возрасте можно распорядиться своей жизнью поинтереснее. Например, жить. Просто жить.

Фаустина пропустила этот совет мимо ушей. Она давно приняла главное решение своей жизни, а почему — это ее личное дело.

— Что вы теперь будете делать? — спросила она у миссис Гонт.

— Закручу смерч. И полечу домой.

— Я думаю, вам лучше покинуть Иравотум как можно скорее, — сказала Фаустина. — По очевидным причинам.

— Да, верно. — Миссис Гонт встала. — Тут в одном из шкафов есть коробка. В ней мальчик, жертва заклятия-диминуэндо, наложенного Иблисом. Могу я попросить тебя вернуть его к нормальной жизни, когда у тебя будет достаточно сил? Я собиралась сделать его моим компаньоном.

— Разумеется. Никаких проблем. — Фаустина кивнула. — Ваша дочь говорила, что, выбравшись из Иравотума, вы должны выпить как можно больше воды, чтобы избавиться от разрушительного воздействия Древа Логики.

— Спасибо, — сказала миссис Гонт. — Попробую.

Они с Фаустиной пожали друг другу руки.

— Удачи тебе! — И миссис Гонт покинула дом, который построила совсем недавно, собираясь провести в нем много-много лет.

В маленьком кафе в самом центре Багдада Лейла купила кучу салфеток и большую бутылку минеральной воды. Она выпила всю воду до последней капли, и ее тут же вывернуло наизнанку какой-то ядовитой маслянистой слизью. Но выпитая вода оказала на нее совершенно удивительное, благотворное действие. Ее нутро освобождалось от Логоса — и с каждым спазмом она все больше и больше походила на прежнюю Лейлу. Она наконец узнала себя! И тут же затосковала по мужу, по детям, по родному дому. Отчаянно затосковала. Дождавшись темноты, она отправилась на автомобильную стоянку на пустыре и приступила к созданию мощного смерча. Пару минут спустя она уже летела по вечернему небу назад, в Нью-Йорк.

Путь ее лежал на восток. Она пролетела над Великой Китайской стеной, мимо Пекина, над Японией. И вот уже под ней простирается Тихий океан. Лейла почти все время плакала — от счастья. Скоро она будет дома! С детьми! Какая мать не мечтает воссоединиться с семьей? Ее сердце полнилось надеждой и ожиданием этой встречи. И она совсем не предвидела, что ее планам может что-то помешать. А помешало им одно из трех желаний, которые ее собственная дочь даровала скромному нью-йоркскому полицейскому.

«Вот мое главное желание, — сказал этот полицейский Филиппе, — я хочу, чтобы никто в Нью-Йорке больше не ел паштет из гусиной печенки. Да, это — мое главное желание. Чтобы никто больше не ел фуа-гра».

Именно этого пожелал полицейский; и именно это желание выполнила Филиппа. Она совершенно не представляла, что такое безобидное желание может иметь столь серьезные последствия. Катастрофические последствия. Мы уже не раз упоминали о том, что выполнение пусть даже очень хороших желаний очень достойных людей может дать совершенно непредсказуемые результаты. Как частенько говаривал господин Ракшас: «Загадывать желания — что костер разводить: кто-нибудь непременно закашляется от дыма».

Поскольку по велению Филиппы весь имевшийся в Нью-Йорке запас гусиной печенки мгновенно иссяк, американский импортер этого продукта срочно запросил еще тонну паштета — прямиком из Франции.

Поскольку французский поставщик получил такой выгодный заказ, он радостно отправил в Нью-Йорк партию фуа-гра, изначально предназначавшуюся для более бедных и удаленных мест вроде французской Гвианы.

Поскольку доктор Пьер Шартрез из французской Гвианы так и не дождался коробочки с паштетом из гусиной печёнки, которую заказал на день рождения, он взял ружье и убил голубя — для французов это почти такой же популярный деликатес, как фуа-гра.

Поскольку голубь погиб, он не успел склевать ягоды, которые приметил на ближней ветке раскидистого дерева.

Поскольку ягоды остались несъеденными, они упали на землю, и их съела голодная мышка, которая иначе померла бы с голоду.

Поскольку мышка выжила, она через какое-то время снова проголодалась и перегрызла провод во французской ракете-носителе, которая должна была вывести на космическую орбиту новый спутник.

Поскольку провод в ракете-носителе оказался перегрызен, в системе навигации случилось короткое замыкание.

Поскольку французская ракета-носитель начала сбоить, она осуществила преждевременный запуск спутника, а сама приземлилась на Гавайях — врезалась прямиком в кратер вулкана Килауэа, самого активного вулкана в мире. Внутри ракеты оставалось неиспользованное переохлажденное топливо, и оно вылилось в кратер, мгновенно охладив бурлившую в нем магму. Она затвердела, покрылась коркой, но это отнюдь не значило, что вулкан потух. Наоборот, в его замкнутом жерле начались бурные процессы, подобные тем, которые происходят в плотно закрытой кастрюле-скороварке. Давление росло и росло, недра Земли распирало от магмы — и все это закончилось очень и очень печально для Лейлы Гонт, чей маршрут пролегал на высоте трех с небольшим километров как раз над вулканом Килауэа. Причем летела она там именно в тот момент, когда вулкан начал изрыгать лаву и раскаленные газы на тысячи метров вверх, в атмосферу. Килауэа проснулся.