И, попрощавшись, Каллеони быстро заторопился по улице.

* * *

Поклонившись, префект Винченцо передал герцогу Лоренцо небольшую папку с красными завязками.

– Можете взглянуть, ваша светлость. Здесь все материалы по делу Джакопо Сантарелли.

– Хм, весьма любопытно, – перелистав несколько листков, проговорил он. – Сколько человек, так сказать, посягало на невинность Джакопо?

– Их было пятеро. Все они художники, но наиболее известный из них – Леонардо да Винчи.

– Этот Джакопо Сантарелли действительно так хорош, что на него позарились сразу пять художников? – скривился герцог. – Насколько мне известно, художники знают, что такое красота.

– Ваша светлость, переверните несколько страниц. Там натурщик представлен во всей красе, – подсказал префект, поклонившись еще ниже.

Лоренцо любил выслушивать доклады в своем личном кабинете, заставленном по всем стенам редчайшими книгами. На человека просвещенного подобный вид производил сильное впечатление. Префект Винченцо относился к их числу, а потому, ступая в кабинет герцога, он всякий раз невольно испытывал душевный трепет.

У семьи Медичи имелась одна особенность, которую не сумел избежать блистательный Лоренцо. Нередко они забавлялись тем, что одевались в тоги и изъяснялись на изысканной латыни. Его кабинет был украшен соответствующим образом: мраморный стол, лишенный каких бы то не было излишеств, за исключением разве что чернильницы, исполненной в виде плывущего лебедя, и заточенных перьев в высоком узком стакане. В углу у самого окна помещалась небольшая лежанка с подушками и длинный стол, за которым, подобно патрициям, они принимали пищу в полулежачем положении.

Одетый в белоснежную тогу и с лавровым венцом на макушке, Лоренцо выглядел смешным, но префект умело сдерживал подкатывающий к горлу хохот. Подобного веселья Великолепный герцог может не оценить, и тогда придется распрощаться не только с благополучием, но и с судейской мантией.

Перевернув несколько страниц, Великолепный Лоренцо увидел небольшой рисунок, начертанный чей-то умелой рукой. Брезгливо поморщившись, герцог произнес:

– И эта жалкая плоть стала предметом вожделения для нескольких известных художников?

– Именно так, ваша светлость.

– Боже мой, как упали нравы! Мне просто не верится! Иначе как извращением духа подобное желание не назовешь. В прежние времена художники умели ценить прекрасное. Вот что… для начала каждого из художников поместите в отдельную камеру и установите в каждой камере статую Венеры. Пусть знают, насколько красивы бывают женщины! Должен же кто-то заняться воспитательной работой. – Вздохнув, добавил: – Некому! Вот и приходится заниматься еще и этим делом.

– Выполним, ваша светлость. Это все ваши распоряжения?

– Нет, дайте им листы бумаги и карандаш. И скажете, что из камеры они не выйдут до тех самых пор, пока не нарисуют сотню рисунков Венеры. Причем в разных видах, пусть пофантазируют!

– Весьма мудрое решение, ваша светлость, – произнес префект, заглянув в раскрытую книгу, лежавшую перед Великолепным Лоренцо. Прежде она принадлежала Александрийской библиотеке, быть может, страницы этой книги мусолил сам Цезарь, когда возвращался после похода в объятия несравненной Клеопатры. Летописцы писали, что такие редкие книги в Александрийской библиотеке к книжным полкам привязывали цепями, а у герцога она лежит просто на столе, как какая-то заурядная вещица.

– Это дело нужно расследовать самым тщательным образом, и если мальчишка подвергся насилию, то следует наказать всех виновных со всей строгостью, – напомнил Лоренцо. – Флорентинцы должны знать, что в нашей республике одинаково все равны перед законом, будь то герцог или портной.

– Сделаю все возможное, ваша светлость, – поклонился префект. Что им грозит, если их вина будет доказана?

– Каторга! Что еще говорят горожане?

– Мне неловко говорить, ваша светлость…

– Не стесняйтесь, отвечайте.

– Горожане думают, что этот Джакопо Сантарелли – ваш побочный сын.

– Ах, вот оно как, – неожиданно улыбнулся герцог. – Весьма занятно.

– Именно так. Что прикажете делать? Мы можем укоротить языки болтунам.

– Не нужно этого делать! – отвечал герцог. – После того как следствие будет закончено, следует изгнать этого натурщика из города. Пусть горожане знают, что я могу наказывать и своих детей!

* * *

Стражник стоял без шлема; грудь прикрывала густая сетка, сплетенная из трудно гнущейся упругой проволоки; в крепких ладонях он нервно перебирал металлические перчатки. Следовало бы склониться перед его честью и собравшейся комиссий, но мешала металлическая броня на груди и спине. Взгляды дознавателей просто пригвоздили его к месту.

– Последние три дня ты стоял в карауле около «барабана»?

– Да, господин префект.

– Ты помнишь людей, что бросали в ящик доносы? – спросил префект.

За последние трое суток в «барабан» было брошено четырнадцать доносов, по шести уже было установлено дознание, одно из них касалось Леонардо да Винчи и его приятелей, принудивших к плотским утехам модель из мастерской художника Поллайоллы. Инициатором насилия мог оказаться Леонардо, весьма деятельный молодой человек: развлечения его интересуют куда больше, чем собственная работа. Певец с прекрасными вокальными данными, прекрасный музыкант, искусный собеседник, он способен вскружить голову самой герцогине. А что говорить о таком человеке, как Джакопо Сантарелли, готовом разнагишаться за гнутый дукат!

Стражник пожал плечами:

– Не могу припомнить, ваша честь. Некоторые горожане подходили к ящику просто из любопытства. А другие делали вид, будто что-то бросают. Были и такие, кто шли с листками, а потом вдруг раздумывали и отходили от «барабана». Часто к «барабану» подходили поздним вечером, когда трудно было рассмотреть их лица. Другие закрывались плащами. Возможно, что человек, который вас интересует, именно так и поступил.

Расследование понемногу заходило в тупик. Обвинителя так и не разыскали, несмотря на то что на его поиски было потрачено немало усилий. Свидетели тоже не отыскались, а беседы с потерпевшим так ни к чему и не привели. Но выяснилось другое: похоже, что Джакопо Сантарелли и не чувствовал себя потерпевшим и, немилосердно смущаясь, от всего открещивался. У префекта возникло стойкое ощущение, что если бы Сантарелли представилась возможность быть адвокатом, господин Леонардо не отыскал бы лучшего защитника во всей Италии.

Глуповато было бы выставлять на суд такого потерпевшего. Он просто испортит все дело!

– Хорошо, ступайте, вы нам очень помогли.

Судя по вспотевшему лицу стражника, можно было догадаться, что для него проще было пойти в атаку на вражеский редут, нежели отвечать на каверзные вопросы господина префекта.

Брякнув латами и уже более не скрывая своего облегчения, рыцарь вышел в коридор, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– А этому господину Леонардо невероятно повезло, – зло усмехнулся префект. – Оказывается, он не только хорошо рисует, но еще и любимец госпожи Фортуны.

Накинув на плечи плащ, префект вышел из комнаты и направился на аудиенцию к Великолепному Лоренцо. Проходя мимо магистрата с высокими и узкими оконными проемами закрытыми металлическими решетками, он всякий раз невольно передергивал плечами. Лоренцо Великолепный имел скверную привычку вешать на фасаде здания своих недоброжелателей и различного рода изменников, последним из которых был Георгио Пацци. Причем казненный аристократ настолько близко висел к окнам кабинета герцога, что, распахивая двустворчатое окно, его светлость мог запросто дотянуться до пяток повешенного. А ведь Георгио приходился префекту дальним родственником… Что мешает Лоренцо предположить, что префект знал о намечающемся заговоре и не доложил ему?

Дожидаться приглашения не пришлось. Едва префект разместился в приемной, как секретарь объявил:

– Герцог вас ждет. Прошу вас!

Где-то на уровне нижних ребер неприятно засосало – префекта одолевало нехорошее предчувствие. Стараясь не выдать своего страха, он уверенно прошел в кабинет. Широко улыбнувшись, поприветствовал герцога, сидевшего на высоком резном стуле.