В одно воскресенье — потерянное воскресенье! — основательно надравшись, мы совершили набег на набережную, в то место, где торговали всякого рода хламом. Мы начали бесплатно раздавать весь выставленный товар. Стала собираться толпа, чтобы поучаствовать в этом представлении. Даже владелец веселился в течение первых нескольких минут. Но его хорошее настроение начало портиться по мере того, как толпа разрасталась, а его изделия из кожи и бижутерия исчезали в мгновение ока, не принося ему ни единого пфеннига.

Он тут же попытался пресечь расхищение толпой его товаров и возместить потери, так как далеко не все возвращали ему захваченное. Его товарищи-продавцы хотели вмешаться, но им препятствовала сгрудившаяся толпа. Страсти накалялись, назревала драка, и мы обнаружили, что в ней участвуют и неизбежные вышибалы из гамбургских кафе, которые тоже вышли на утреннюю прогулку. Не колеблясь, они присоединились к нам, вооруженные своими резиновыми дубинками.

В несколько минут наша маленькая потасовка разрослась и превратилась в сражение. Сотни человек сцепились в драке по всему рынку. Получился настоящий грабеж: пластинки, проигрыватели, посуда, безделушки, картины, духи, продукты — в основном рыба — все, что можно найти на рынке под открытым небом, исчезало в мгновение ока.

Наконец, прикатила полиция, раздавая направо и налево удары дубинками и другими орудиями в том же роде. Рынок теперь походил на настоящее поле боя. И БИТЛЗ, испытывая крайнее смущение, решили испариться и спастись в своем любимом пристанище на набережной, откуда можно было наблюдать в качестве зрителей шумную сцену, удобно устроившись с добрым стаканчиком.

Было прямо как в кино: больше пятисот персонажей играли у нас на глазах в «полицейские и воры». Не знаю почему, но мы чувствовали себя совершенно непричастными к каше, которую заварили, и драма, разыгравшаяся перед нашими глазами, чрезвычайно нас забавляла. «Недвижные тела усеивали площадь!» Мы прозвали это сражение «Боем при Эль Аламо». Некоторые из сражавшихся покачивались, облепленные рыбой, что весьма обостряло чувство юмора БИТЛЗ. Мы просто-таки сгибались пополам.

Спокойствие было водворено, и полиция, не теряя времени, принялась нас разыскивать.

— Это все эти поганые БИТЛЗ устроили! — объявил владелец прилавка, за которым мы играли в «Санта-Клауса».

Наш смех прервался только тогда, когда полиция собралась нас арестовывать.

— Это была шутка, просто ради развлечения! — протестовали мы.

Ведь не только мы были ответственны за весь последующий тарарам и грабеж. К тому же нам нужно было быть в клубе этим вечером — мы не могли обманывать клиентов.

К нашему изумлению, полиция оказалась весьма снисходительной. Мы могли оставаться на свободе, если брались возместить все потери владельцам прилавков. Многие из них нагрели руки на украденных товарах, сумев-таки поиметь свою выгоду.

Этот штраф нанес удар по самому нашему больному месту: по карману. Мы остались без единого гроша. Последним нашим шансом было стряхнуть нужную сумму с друзей-вышибал. Они скинулись и быстро собрали 50 фунтов, покрывших недостачу. И в следующее воскресенье мы вернулись на Рыбный рынок, однако уже в образе этаких застенчивых БИТЛЗ, тихих, миролюбивых и воспитанных. Никакого буйства, никаких драк: абсолютно безопасные БИТЛЗ. Вот это было воскресенье! Самое святое из всех пропавших воскресений.

Положение с нашими финансами по-прежнему было сложное. Необходимо было найти деньги, чтобы продолжать работать, необходимо было найти более сносное жилье, где бы можно было высыпаться вечером. Мы дошли до предела и решили бросить Бруно, не смотря на все серьезные последствия, которые это могло за собой повлечь.

Мы нашли союзника, носившего потрясающее имя: Энтони Эсмонд Шеридан МакГинити! (Ух!) Такое имя не так-то просто было бы написать светящимися неоновыми буквами; оно не пользовалось бы успехом в районе Сент-Паули. Но к тому времени он сменил несколько псевдонимов и теперь назывался просто: Тони Шеридан. Эта встреча оказалась важным событием на нашем пути к успеху.

Тони Шеридан был родом из Норвича, Норфолк, — района, который не считался колыбелью рок-н-ролла. Но этот человек вызвал в Гамбурге ажиотаж своим пением и игрой на гитаре: этакий молодой волк из восточной Англии, жемчужина среди теплой мерсисайдской компании.

Точно так же, как Джон Леннон и Стью Сатклафф, Тони был когда-то студентом колледжа Искусств, но оставил занятия ради блеска рока.

В пятидесятых годах он предпринял поездку в Лондон, чтобы попытаться продать свой музыкальный талант в знаменитом кафе «Ту Айз» на Олд Кромптон Стрит в Сохо. Кафе всегда было битком набито, и Тони начал привлекать внимание посетителей. Там-то Бруно Кошмайдер, устроивший очередное сафари для поимки новых талантов, открыл Тони и привез его в Гамбург, в «Кайзеркеллер».

Тони стал популярен гораздо раньше нас, вместе с «Шедоуз» и никогда не контактировал с БИТЛЗ. Осенью 1958 года Клифф Ричард первым снискал славу своим дебютным диском «Move It» и, чтобы заполнить вакансию в своей группе (известной в то время под названием «Drifters»,[9] но позднее перекрещенную в «Шедоуз») он должен был найти другого гитариста для турне по Великобритании. Тем временем менеджер Клиффа Ричарда Джон Фостер, также совершивший небольшой рейд в Сохо и повстречавший там Тони Шеридана, решил ангажировать его, однако Тони не явился на свидание. Судьба распорядилась так, что Фостер встретил там другого человека — Хэнка Б. Марвина — и не раздумывая пригласил его в группу вместе с приятелем, Брюсом Уэлчем… Вот в этом и заключается жизнь, как я ее понимаю: быть в нужное время в нужном месте. Тони, по крайней мере, как нам казалось, поступал именно так: приехал в хорошее время и в прекрасное место — клуб «Топ Тен»,[10] как раз на углу Гроссе Фрайхайт и Репербана, без сомнения самый шикарный рок-клуб города.

За год до нашего приезда на месте «Топ Тена» находилось что-то вроде маленького цирка, зажатого между двумя «цитаделями» стриптиза низшего разряда. Главным аттракционом его считались дамы с обнаженной грудью, верхом на лошадях без седел скакавшие беспрерывно по кругу. Представление, честно говоря, казалось нам несколько пошловатым по сравнению с тем, что предлагалось в других местах Сент-Паули.

Это мнение разделял один молодой немец, которого звали Петер Экхорн, купивший здание в 1959 году. Ему было всего двадцать лет, но он был очарован фантастическим началом рок-н-ролла, любимого миллионами молодых людей на Западе. Он с большим интересом наблюдал за тем, как рок делал грандиозные сборы в «Кайзеркеллере».

Не теряя времени, Экхорн вложил деньги в старый цирк, отослав одеваться дам вместе с их старыми клячами, чтобы все переделать в современный клуб, который он окрестил «Топ Теном». Он тоже сел на самолет и отправился в Англию, чтобы посмотреть на месте предмет изучения и поискать новые таланты.

Странно: казалось, что молодые немцы сами не способны играть этот род музыки; но, в конце концов, рок-н-ролл был американским изобретением, и вполне естественно, что англичанам было гораздо легче подражать американскому образцу, чем немцам, которые, помимо разницы в языке, не обладали ни достаточной экспрессией, ни подобной музыкальной традицией, которая сводилась у них либо к избитым мотивчикам, либо к великой лирике прошлого.

— Мне кажется, что рок — это то, что необходимо нашим молодым людям, — сказал нам Петер, когда мы познакомились. — Они слушают его на пластинках, но не так уж часто удается послушать живое исполнение.

Как раз перед тем, как мы водворились на Гроссе Фрайхайт, Экхорн уговорил Тони Шеридана покинуть Бруно Кошмайдера и перейти в «Топ Тен», и получить при этом больше денег и более приятную квартиру. Там-то мы и повстречали Тони, звезду местного значения, привлекавшую в клуб большие толпы. Тогда ему было девятнадцать лет. Он сразу же подружился с БИТЛЗ и представил нас Экхорну, который был всего лишь двумя-тремя годами старше нас, но который произвел на нас впечатление человека приветливого и знающего куда он идет и что делает.