Но это было невозможно. Мне это все равно ничем бы не помогло, а им лишь навредило бы. Рано или поздно мне придется научиться справляться с моими тревогами самостоятельно.

Я скосила глаза влево на сидящих девушек. Кто бы из нас ни победил, ей придется справляться со всем без поддержки остальных. Назойливое внимание прессы, жизнь на глазах у всей страны, деспотизм короля, рассматривающего всех вокруг исключительно как средство достижения собственных целей, — все это ляжет на плечи одной-единственной девушки.

Я инстинктивно нащупала руку Селесты, коснулась ее пальцев. В ту же секунду она сжала их, с беспокойством заглянув мне в глаза.

— Что случилось? — одними губами прошептала она.

Я лишь пожала плечами.

Поэтому она продолжала молча держать меня за руку. Не прошло и минуты, как она тоже слегка погрустнела. Мужчины в костюмах продолжали разглагольствовать, и она, как я минуту назад, потянулась взять за руку Крисс. Та, похоже, ничуть не удивилась, и через несколько секунд уже держала за руку Элизу.

Так мы и сидели в углу студии, держась за руки, все четверо. Перфекционистка, Душечка, Дива… и я.

Следующее утро я провела в Женском зале, изо всех сил стараясь быть послушной. На Рождество в столицу прибыли дальние родственники королевской семьи, чтобы с размахом его отпраздновать. Вечером должен был состояться торжественный ужин с пением колядок. Я всегда любила предрождественскую пору, но в этом году на душе у меня было так муторно, что я не могла даже радоваться.

Я совсем не почувствовала вкуса роскошного ужина и едва бросила взгляд на чудесные подарки от народа. Я была совершенно подавлена.

Когда гости уже порядком захмелели от грога, я улизнула к себе, чтобы не делать вид, будто веселюсь вместе со всеми. К исходу вечера я должна была либо согласиться прочитать с экрана смехотворные агитки короля Кларксона, либо отправиться домой. Мне необходимо было подумать.

Очутившись в тишине своей комнаты, я отослала служанок и в задумчивости уселась за стол. Мне совсем не хотелось этого делать. Не хотелось внушать людям, что они должны быть довольны тем, что имеют, когда, по сути, не имеют ничего. Не хотелось призывать их не помогать друг другу. Не хотелось лишать их возможности добиться чего-то большего. Не хотелось стать лицом и голосом кампании, в которой говорилось: «Сидите тихо. Пусть король управляет вашей жизнью. Это самое большее, на что вы можете надеяться».

Но… разве я не люблю Максона?

В следующую секунду в дверь постучали. Я с неохотой встала и пошла открывать, с ужасом ожидая увидеть холодные глаза короля Кларксона, явившегося за ответом на свой ультиматум.

За дверью стоял Максон. Стоял и молча смотрел на меня.

Мой гнев немедленно обрел смысл. Я хотела всего, что он мог дать мне, и всего, что могла дать ему я, так как он нужен был мне весь, без остатка. Ну почему в этом было замешано столько человек сразу: остальные девушки, его родители, даже Аспен? Нас окружало столько условий, мнений и обязательств, что я ненавидела Максона за то, что все это вошло в мою жизнь вместе с ним.

И всей душой его любила.

Я готова уже была согласиться прочитать чудовищные агитки, когда он молча протянул мне руку:

— Пойдем со мной?

— Хорошо. — Я закрыла за собой дверь и пошла за Максоном по коридору.

— Ты была права, — начал он. — Я боюсь полностью открыться перед вами. С тобой я был одним, с Крисс — другим, ну и так далее. В этом отношении я исходил из того, что считал правильным для каждой из вас. Что касается тебя, мне всегда нравилось приходить к тебе, в твою комнату. У меня каждый раз было такое чувство, словно я получаю доступ в какую-то часть твоего мира, и если буду делать это раз за разом, то в конце концов смогу заполучить тебя целиком. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Примерно, — кивнула я, когда мы поднимались по лестнице.

— Но это не только не совсем справедливо, но и не совсем точно. Как-то раз ты сказала, что эти комнаты принадлежат нам, а не вам. В общем, я решил, что пришло время показать тебе еще один кусочек моего мира, пожалуй самый последний, который ты еще не видела.

— И что же это?

Он кивнул, и мы остановились перед дверью.

— Моя комната.

— В самом деле?

— Ее видела только Крисс, да и то потому, что я поддался порыву. Я не жалею, что показал ей комнату, но у меня такое чувство, будто это несколько поторопило последующие события. Ты же знаешь, каким скрытным я могу быть.

— Знаю.

Он взялся за ручку двери:

— Я все время хотел показать ее тебе и думаю, давно пора было это сделать. Выглядит она не слишком впечатляюще, но она моя. Так что я просто хочу, чтобы ты ее увидела.

Я понимала, он робеет, словно не уверен, что не сделал из пустякового дела важное событие или что не пожалеет потом о своем решении.

Он глубоко вдохнул и, открыв дверь, пропустил меня вперед.

Комната была громадная. Стены от пола до потолка обиты панелями темного дерева, породу которого я не знала. Дальнюю стену занимал широкий камин, сооруженный, должно быть, для красоты, потому что настолько холодно, чтобы потребовалось разводить огонь, в столице не бывало никогда.

Дверь в ванную комнату была приоткрыта, и я разглядела край фарфоровой ванны и выложенный затейливой плиткой пол. В комнате имелась небольшая библиотека и столик рядом с камином, предназначенный, судя по виду, скорее для еды, нежели для работы. Интересно, сколько раз он ел здесь в одиночестве? Рядом с дверью, ведущей на балкон, стояла стеклянная витрина с ружьями. Я и забыла, что он заядлый охотник.

Массивная кровать была изготовлена из того же темного дерева. Меня так и подмывало подойти и потрогать ее, убедиться, что на ощупь она такая же добротная, как и на взгляд.

— Да у тебя тут с легкостью могла бы разместиться целая футбольная команда, — пошутила я.

— Я как-то пробовал. Было не слишком комфортно.

Я повернулась шлепнуть его по плечу, радуясь, что он в хорошем настроении. И ахнула, увидев у него за спиной фотографии. Целую выставку изумительных фотографий.

Стену рядом с дверью украшал огромный коллаж, которого хватило бы оклеить всю мою комнату в Северной Каролине целиком. Снимки, похоже, были расположены без какой бы то ни было системы, просто наклеены в произвольном порядке.

Часть из них наверняка Максон сделал сам, потому что на них были изображены различные места во дворце, где он проводил почти все свое время. Снятые крупным планом гобелены, потолки. Очевидно, чтобы сфотографировать их, ему пришлось лечь на пол. А еще сады. Их было великое множество. Были и другие фотографии, видимо, тех мест, в которых он надеялся побывать или уже побывал. Я увидела океан, такой синий, что это казалось невозможным. Несколько снимков мостов, а на одной фотографии было запечатлено похожее на стену сооружение, которое, судя по всему, тянулось в обе стороны на многие мили.

Но больше всего меня потрясли десятки фотографий, на которых была я, и среди них фотография, сделанная на анкету для Отбора, и еще одна, на которой нас с Максоном сняли для журнала. Лица у нас обоих веселые, словно все это была какая-то игра. Я ни разу не видела этого снимка, как и того, который был в статье про Хеллоуин. Нас с Максоном тогда, помнится, подловили за просмотром эскизов для моего маскарадного костюма. Я казалась всецело сосредоточенной на одном из эскизов, тогда как взгляд Максона был искоса устремлен на меня.

Были среди них и фотографии, сделанные им самим. На одной из них у меня получилось ошарашенное лицо; тогда приехали с визитом король и королева Свендвея и Максон подкрался ко мне и неожиданно выкрикнул: «Улыбочку!» На другой я сидела в кресле в студии «Вестей» и смеялась над шуткой Марли. Должно быть, благодаря ослепительному свету софитов он сумел незамеченным подобраться к нам и запечатлеть нас в тот момент, когда мы просто были самими собой. На третьей я стояла на балконе, устремив взгляд на луну.