Такое государство – разумеется, еще не существующее, а которое должно быть только созданным, – идеал прогрессив­ного либерализма. Должно возникнуть истинное «общество людей », в котором есть место всякому « человеку ». Либерализм хочет придать реальность абстрактному понятию «Человек», хочет человека как таковою, то есть создать для него мир, и таковым, полагают, был бы мир человеческий или всеобъемлю­щее (коммунистическое) человеческое общество. Говорили: «Церковь могла считаться только с духом, а государство должно считаться с целым человеком»[39]. Но разве «человек» как отвлеченное понятие – не «дух»? Ядро государства и есть «человек как понятие», то есть нечто нереальное, и государ­ство само лишь «человеческое общество». Мир, который создает верующий человек (верующий дух), называется церко­вью, а мир, который создает человек (человеческий, или гуман­ный, дух) называется государством. Но это не мой мир. Я никогда не совершаю ничего отвлеченно человеческого, а совершаю всегда свое собственное, то есть мое человеческое Дело отличается от всякого иного человеческого дела, и только это различие делает его действительно моим, мне принадлежащим делом. Человеческое в нем – абстракция, и как таковая – дух, то есть отвлеченное существо.

Бруно Бауэр говорит в своем «Еврейском вопросе» (с. 84), что истина критики – конечная истина, та, которую искало христианство, она заключается в отвлеченном понятии «чело­век». Он пишет: «История христианского мира – история высшей борьбы за истину, ибо в ней и только в ней речь идет об открытии последней или первой истины; человека и свободы».

Хорошо, воспользуемся этим приобретением и примем человека как обретенный наконец результат христианской истории и вообще религиозных иди идеальных стремлений человека. Кто же человек? Я! Человек как таковой – заверше­ние и результат христианства, является как я началом и не использованным еще материалом новой истории, истории на­слаждений, сменившей историю самопожертвований, не исто­рии человека и человечности, а моей истории. Человек счита­ется чем-то всеобщим. Но именно Я и все эгоистическое действительно общее, так как все эгоисты и ставят себя выше всего. Иудейское не есть чисто эгоистическое, ибо иудей все же отдает себя Иегове, и христианское тоже не эгоистическое, так как христианин живет милостью Господа и подчиняет себя Ему. Человек в качестве иудея или христианина удовлетворяет только некоторые свои потребности, только определенное стремление, но не себя; это – «половинчатый эгоизм, ибо это – эгоизм получеловека, который наполовину сам, а напо­ловину иудей, или наполовину собственник себя и наполовину раб. Поэтому иудей и христианин всегда наполовину исключа­ют друг друга, то есть как люди они признают друг друга, как рабы – исключают, так как они – слуги двух различных господ. Если бы они могли быть всецело эгоистами, то они вполне исключили бы друг друга и тем теснее сблизились бы. Их позор не в том, что они исключают друг друга, а в том, что это происходит только наполовину. Бруно Бауэр, наоборот, пола­гает, что иудей и христианин могут увидеть друг в друге «человека» лишь в том случае, если они отрешатся от отдель­ной сущности, которая их разъединяет и обязывает к вечному обособлению, если они признают всеобщую сущность «челове­ка» и будут рассматривать ее как свою «истинную сущность».

По его толкованию, ошибка иудеев, как и христиан, заключается в том, что они хотят быть и обладать чем-то «особым» вместо того, чтобы быть только людьми и домогаться человеческого, а именно – «всеобщих прав человека». Он полагает, что их основное заблуждение заключается в уверен­ности, что они «привилегированные» и что они обладают «преимуществами», вообще – в самой вере в привилегии. Этому он противопоставляет всеобщие права человека.

Право человека…

Отвлеченный Человек есть человек вообще, и, следова­тельно, он – каждый человек. Итак, каждый человек должен владеть вечными правами человека, и, по мнению коммунистов, пользоваться ими в идеальном «демократическом» или, вернее, «антропократическом», строе.

Но ведь только Я имею все, что приобрету себе, как человек я не имею ничего. Хотят, чтобы все блага стекались в руки каждого человека только потому, что он носит титул «человека». Я же делаю ударение на «я», – а не на том, что я – человек.

Человек – это только мое свойство (собственность), как мужественность или женственность. В античном мире идеал заключался в том, чтобы быть в полном смысле слова мужчи­ной; главными добродетелями были virtus и arete, то есть мужественность.

Но что бы мы сказали о женщине, которая захотела бы быть только всецело «женщиной»? Это дано не всякой, и для некоторых это было бы недосягаемой целью. Женственностью же она все равно обладает от природы, это ее свойство, так что «истинной женственности» ей не нужно.

Я – человек, совершенно так же, как земля – планета. Так же, как смешно было бы утверждать, что задача земли – быть «истинной планетой», так смешно навязывать мне как призвание «обязанность быть» истинным человеком.

Когда Фихте говорит: «Я – это все», то слова его, по-видимому, вполне совпадают с моими взглядами. Но Я – не есть все, а Я разрушает все, к только саморазрушающееся, никогда не имеющее бытия, конечное Я – действительное. Фихте говорит об «абсолютном» Я. Я же говорю о себе, о преходящем Я.

Как легко предположить, что человек и Я – одно и то же, и тем не менее мы видим, например у Фейербаха, что выражение «человек» должно обозначить я или род, а не преходящее отдельное я. Эгоизм и человечность (гуманизм) должны бы означать одно и то же, но, по Фейербаху, единичный человек «индивид», может переступить только пределы своей индиви­дуальности, но не стать выше законов положительных опреде­лений сущности своего рода[40]. Однако род – ничто, и если единичный человек может подняться над своей индивидуаль­ностью, то именно как единичный человек; он существует лишь поскольку возвышается, поскольку не остается тем, что он есть, иначе для него наступил бы конец, смерть. Отвлеченный человек – только идеал, род – только то, что мыслится. Быть человеком не значит осуществлять идеал человека как такового (отвлеченного человека), а значит проявлять себя, единичного. Моей задачей должно быть не то, как я воплощаю общечелове­ческое, а то, как я удовлетворяю самого себя. Я сам – мой род, я свободен от норм, образца и т. д. Возможно, что мне удастся сделать из себя очень немногое, но это немногое – все, и оно лучше того, что я даю сделать из себя другим путем насилия надо мной, посредством дрессировки обычая, религии, закона, госу­дарства и т. д. Если уж говорить о лучшем, то лучше непослуш­ный, неблаговоспитанный ребенок, чем не по летам рассуди­тельное дитя, лучше строптивый, чем на все согласный человек. Неблаговоспитанный и строптивый еще могут развиться сооб­разно своей воле – они еще на пути, «разумный» и податливый человек определяется «родом», общими требованиями и т. д., которые для него – закон, он ими определяется, ибо род для него – его «назначение», его «призвание». Обращаю ли я своя взор на «человечество», на род при стремлении к этому идеалу или на Бога и на Христа, – это не представляет существенного различия. Разве только то, что первое туманнее, чем второе. Единичный человек – и вся природа, и весь род.

Конечно, тем, что я такое, обусловливается все, что я делаю, мыслю, короче – мое выявление или откровение. Ев­рей, например, может желать лишь так-то, может проявлять себя лишь так-то; христианин может проявлять себя лишь по-христиански и т. д.

Если бы было возможно, чтобы ты мог быть евреем или христианином, то ты, разумеется, и порождал бы только еврейское или христианское, но это невозможно, ты остаешься клуне, и при самом строгом соблюдении принципов эгоистом, грешником против того понятия, то есть ты – не еврей. Так как всегда и во всем проявляется эгоистическое, то старались найти более совершенное понятие, которое действительно вполне выражало бы то, что ты есть, которое было бы твоей истинной сущностью и заключало бы поэтому в себе все законы твоего проявления. Совершеннейшее в этом роде достигнуто было в понятии «человек». Понятия еврея слишком мало для тебя, и еврейское не составляет твою задачу; быть греком, немцем – тоже недостаточно. Но будь человеком, и тогда ты обретешь все, считай человеческое своим призванием.