Тристану многое хотелось сказать, но он сдержал себя, потому что сейчас все равно было бы бесполезно. Хотя наверняка герцогам можно делать вещи, которые не дозволены капитанам дальнего плавания.

Но нет. Не будет он думать, как его отец. Существуют правила, и существуют законы. Поскольку Тристан не джентльмен, ему нечего беспокоиться о соблюдении правил. Законы – дело другое. Даже герцог не должен ставить себя выше законов.

Он положил голову на мягкую спинку сиденья экипажа и долго смотрел на Пруденс. Она сидела в противоположном углу, и глаза у нее сверкали гневом.

Она была так... красива. Больше не размышляя, Тристан подхватил ее на руки и посадил на сиденье напротив себя.

– Вот теперь мы можем поговорить.

Она судорожно глотнула воздух.

– Что ты себе позволяешь?

– Я пересаживаю тебя в более приемлемое для разговора положение.

– Для кого приемлемое?

Ему даже удалось улыбнуться.

– Для нас обоих. Я не слышу тебя из противоположного угла.

Она уперлась ладонями в сиденье и отодвинулась еще дальше.

– Я тебя слышу очень хорошо и отсюда. Если бы кто-нибудь из мужчин, присутствовавших сегодня на обеде, обращался со мной так, как сейчас обращаешься ты, то, возможно, это был бы повод для вызова их на дуэль за отвратительное и неуважительное поведение. Но угрожать из-за того лишь, что кто-то сказал любезное слово, – я этого не потерплю. Никогда.

Тристан взъерошил рукой волосы, страдая оттого, что не может объяснить свои чувства.

– Пруденс...

– И еще одно: когда мы на людях, ты не должен называть меня Пруденс. Называй меня миссис Тистлуэйт.

Он уставился на носки своих штиблет. Может быть, он и впрямь перегнул палку? Он вздохнул.

– Я смутил тебя?

– Ужасно!

Он поморщился.

– Извини. Я не хотел. Но мне не нравится, когда другие мужчины неуважительно обращаются с тобой.

– А мне не нравится, когда ты вмешиваешься не в свое дело. Я не являюсь членом твоего экипажа, раненным на войне и нуждающимся в помощи!

Это его разозлило.

– Пруденс, я ведь извинился. Большего я не могу сделать.

– Я не принимаю твои извинения.

– Не принимаешь?

– Нет. – Она отвернулась от него и, отогнув уголок кожаной занавески, закрывавшей окошко, уставилась в ночную тьму.

Проклятие! Он хотел, чтобы их вечер закончился совсем не так. Он обвел ее взглядом, задерживаясь на округлостях грудей, прелестных ямочках возле ключиц и изящной линии шеи. Ему не терпелось прикоснуться ко всему этому великолепию, а голова чуточку кружилась от выпитого вина и бренди.

Не отдавая себе отчета в собственных действиях, он снова схватил ее в охапку и решительно пересадил, только на сей раз к себе на колени. Она замерла от неожиданности, потом заявила:

– Ты... ты не посмеешь это сделать!

– Я только что сделал это, – с самодовольным видом сказал он, целуя ее в то местечко, где скулы переходили в линию шеи.

Она тихо охнула, глаза у нее округлились.

– Извини, если нынче вечером я своим поведением смутил тебя, милая, – пробормотал он, уткнувшись ей в шею.

Она заерзала, словно пытаясь освободиться, но он крепко держал ее, а его губы проделывали поцелуями дорожку вдоль скулы и под ухо.

– Милорд. Вы...

– Тристан, – тихо поправил он, нежно покусывая чувствительную мочку ее уха.

Пруденс была зла на него и в отчаянии цеплялась за свой гнев, для которого имелись все основания. Но чувственная дрожь уже пробежала по ее спине, и она, несмотря на все свои благие намерения, поймала себя на том, что приподнимает подбородок, чтобы ему было удобнее продолжать свои манипуляции.

Волны наслаждения пробегали по ее телу, груди напряглись. «Да, нынче вечером он вел себя ужасно, – подумала она, – но ведь он извинился». Ей не следовало забывать о том, что хотя она и Ривс научили герцога правилам приличия, им не удалось сделать из него цивилизованного человека. Он был из тех людей, которые не поддаются цивилизации ни при каких обстоятельствах.

Его губы прошлись по ушной раковине и виску. Дыхание его было теплым и таким приятным. Ее раздражение мало-помалу улеглось. Она чувствовала тепло его рук сквозь тонкий шелк платья, его губы творили с ней чудеса. Ей следовало бы противостоять ему, напомнила она себе. Следовало бы потребовать, чтобы он вновь водворил ее на прежнее место. Но она не могла, потому что предательское тело отказывалось действовать с ней заодно. Способность мыслить здраво быстро покидала ее. Место здравого смысла занял такой мощный поток эмоций, что она поддалась необузданному чувственному влечению. Если она когда-то надеялась, что, уступив желанию, ей удастся потушить огонь, то она сильно ошибалась. Теперь она хотела его еще больше.

Но какое значение это теперь имело? Нынче вечером он, конечно, вызвал у нее возмущение, но какая-то ее часть была радостно взволнована его вниманием. Если уж говорить правду, то она и сама, видя, как злится Тристан на ее соседей за столом, флиртовала с ними значительно больше, чем обычно.

Как ни странно, она и наслаждалась таким поведением, и презирала себя за это. В этот момент, когда он смотрел на нее с неприкрытым желанием, она чувствовала себя всесильной и даже красивой. Это были редкие эмоции, и она ими дорожила. Но ей не нравилось, что она так сильно реагировала на подобные вещи.

Крупные теплые руки Тристана скользнули по ее спине к талии. Он притянул ее ближе к себе, усадив на твердое утолщение, образовавшееся под брюками. От страстного желания у нее перехватило дыхание. Не может быть, чтобы он решился зайти дальше.

Его другая рука скользнула вниз по ноге и обхватила лодыжку. Крупная мужская рука на ее лодыжке выглядела поразительно эротично, особенно когда она, нырнув под юбку, прикоснулась сначала к икре, потом к колену.

Пруденс затрепетала, всем сердцем желая, чтобы это прикосновение продлилось. Чтобы оно не кончалось. И стало более дерзким.

Она его хотела, но ей не давала покоя мысль о том, что он слишком властный. Эта мысль немного отрезвила ее, и она поймала его руку, которая чуть было не скользнула к ее бедру.

– Если мы намерены продолжить дальше, нам следует понять одну вещь, – сказала она.

Он прищурился, и сердце у нее заколотилось еще сильнее. Была в этом человеке какая-то загадочная сила, которая одновременно и привлекала ее, и страшила. Но она не желала быть трусихой.

Не обращая внимания на бешено бьющееся сердце, она расправила плечи и, высвободившись из его рук, отодвинулась на безопасное расстояние. Ей нужно было прийти в себя. Когда он был близко, она с трудом понимала, кто она и кто он.

Правда, это не мешало хотеть его. Однако было важно, чтобы у них обоих не было никакого сомнения в характере их взаимоотношений.

– Мне кажется, нам обоим следует понять, что это всего лишь флирт – и ничего больше. – Лицо ее пылало от смущения, но она все-таки посмотрела ему прямо в глаза. – Тебе понятно?

Он усмехнулся:

– Ты настоящая головоломка, моя прелестная Пруденс. Я думал, что леди никогда...

– Я не леди, – заявила она. Впервые с тех пор, как покинула Лондон, она была рада этому факту. Согласно правилам, регламентирующим жизнь светского общества, так оно и было.

Он нахмурил брови.

– Ты леди. Одна из самых изысканных, каких я когда-либо встречал. – Он потянулся к ней и, отделив пальцами прядку волос, поднес ее к губам. – Но ты также женщина, и в этом различие между тобой и теми мяукающими кошками, перед которыми почтительно расшаркивается общество. Они не настоящие.

Он потер свою щеку прядкой се волос, и у нее замерло сердце.

– Я хочу тебя, Пруденс.

Его слова и звук его голоса возбудили в ней ответное страстное желание. По телу прошла дрожь. Она тоже хотела его. Почему бы ей не хотеть? Она не была невинной, нетронутой девушкой. Она уже была с мужчиной. С Филиппом.

В другое время мысль о Филиппе, возможно, направила бы ее мысли по иному руслу, заставила бы почувствовать себя виноватой. Но сейчас она лишь вдохновила ее на действия. Филипп не захотел бы, чтобы она перестала ощущать себя живым человеком потому лишь, что он умер.