Его самого респектабельность мало заботила. Куда меньше, чем об этом думали люди, и во всяком случае мужчину за такое поведение осуждали лишь очень немногие.

Женщина – другое дело…

У него осталось мало воспоминаний о родной матери; она умерла, когда он был ещё маленьким мальчиком. Но Гарри, даже когда был ещё малышом, хорошо понимал, что значит «шлюха», часто слыша это слово от прохожих, кричавших его вслед или прямо в лицо матери. Графская шлюха и её маленький бастард… которым являлся Гарри.

По закону он вообще не являлся бастардом. Его настоящий отец выделил солидное приданое забеременевшей от него служанке, и деревенский кузнец Альфред Морант женился на ней задолго до того, как родился Гарри.

Но местные до сих пор называли Гарри бастардом.

Когда кузнец – Гарри никогда не называл его по имени – когда кузнец сильно напивался, а это случалось слишком часто, он тоже обзывал свою хорошенькую белокурую жену скверной чёртовой шлюхой и мясистыми кулаками наносил тяжёлые удары по её нежному телу.

В тот момент, когда кузнец начинал пить, мама прятала маленького Гарри подальше, пытаясь избавить его от переломов и ушибов, от которых страдала сама. Однажды ужасным ударом ноги отчим сломал бедро малышу. Гарри прихрамывал и по сей день. После того случая мать стала принимать побои за них обоих.

Позже мама плакала и объясняла Гарри, что это происходило из–за того, что Альфред сильно любил её. Всегда любил и всегда хотел, и очень разозлился на неё из–за того, что граф взял её первым… Но что же она могла поделать? Он ведь был графом.

Мама умерла, когда Гарри было пять или шесть. Один слишком сильный удар, и её вместе с ещё не рождённым ребёнком не стало.

– Чьё это отродье, шлюха? – рычал тогда кузнец, несмотря на то, что мама никогда даже не смотрела на других мужчин. Она даже почти не выходила из дома – не могла переносить взгляды, оценивающие побои и говорившие о том, что она всё это заслужила.

После смерти матери жизнь Гарри стала намного хуже. Кузнец выгнал его, и он жил, как бездомная собака, питаясь подачками других крестьян.

И вот однажды Барроу, конюх сиятельной леди, привёл лошадь сменить подкову и нашёл Гарри, избитого, полуголодного и дрожащего. Он забрал его к себе домой, как своеобразный «подарок» для миссис Барроу, бездетной женщине, которая, увидев мальчика, сразу приняла его в своё доброе сердце.

Чета Барроу служила у леди Гертруды Фреймор, тётки графа, старой девы, характером походившей на драконшу. Эта строгая леди, бросив на Гарри лишь взгляд, сразу же подметила в нём фамильные черты, явно указывавшие на кровное родство. Вместе с ещё одним своим внуком – сводным братом Гарри, Гэйбом, – леди Гертруда воспитала его как джентльмена и после своей смерти оставила ему наследство.

Но Гарри никогда не забывал о своём происхождении…

Он никогда не посмел бы взять крестьянку в любовницы. Брак являлся для него единственно возможным выбором. Решено, он напишет тётушке сразу же по возвращении домой.

Эта мысль согрела его. У него впервые в жизни был собственный дом. И скоро у него будет жена, чтобы согреть его. И успокоить его… рассудок.

* * *

– Да у тебя здесь роскошная усадьба, Гарри, паренёк, – воскликнул Итен с энтузиазмом.

Как только они разместили лошадей в конюшне, проверили сделанное в отсутствие Гарри, сообщили новой кухарке, что надо будет накормить восьмерых мужчин, Гарри решил показать Итену своё владение.

– Конюшни просто великолепны. Там имеется всё, чего мужчина только может пожелать – даже остатки скакового круга, если только мои глаза меня не подводят.

– Нет, не подводят, – усмехнулся Гарри, – это поместье бабушки и дедушки леди Элен по материнской линии, знаешь ли, а они были известны разведением чистокровок. В своё время они воспитали и отлично обучили многих чемпионов.

Итен иронически выгнул бровь.

– Леди Элен, а? Я так полагаю, что она прекрасная милая девушка, эта леди Элен.

Гарри удивлённо моргнул.

– Что заставляет тебя так думать?

Итен пожал плечами.

– Так ты же упомянул её имя примерно с дюжину раз за прошедшие несколько дней.

Гарри нахмурился.

– Ну, это же естественно – ведь дом, который я приобрёл, раньше принадлежал ей.

Итен важно кивнул.

– Естественно, ага, именно это слово я бы и употребил.

– Изгороди следует обновить прежде, чем наступит зима, – Гарри проигнорировал лукавые искорки понимания в глазах Итена и указал на покосившиеся ограждения. – Некоторые части так прогнили, что рассыплются на щепки, если лошади вздумается потереться об них.

– Да уж, – Итен согласно кивнул,– первым делом завтра с утра я пошлю парней пробежаться вдоль всех изгородей, чтобы выяснить, что нам может понадобиться.

– Я уже сделал это, – ответил ему Гарри, – завтра должны доставить строевой лес.

Итен присвистнул.

– А ты, как я погляжу, не тратил время попусту?

Гарри небрежно отмахнулся.

– Я хочу успеть сделать как можно больше, прежде чем наступят холода. – Хотя правда состояла в том, что, сгорая от нестерпимого желания, он старался подолгу находиться на улице этой холодной слякотной порой, чтобы обуздать свою неистощимую… энергию.

– А что там? – Итен указал на дом на самом краю поместья ближе к деревне. – Он выглядит заброшенным.

Очевидно, в нём никто не жил; в такой холодный день из дымохода любого деревенского дома шёл бы дымок. Сад перед домом выглядел запущенным, и плющ вольготно раскинулся по соломенной крыше.

Гарри подозвал одного из местных рабочих. В тот же день, когда была подписана купчая, он вернулся в поместье и, прибегнув к помощи местного викария и Агги, разыскал с полдюжины местных мужчин, которые приступили к починке имущества, требующего неотложного ремонта.

– Что это за дом? – спросил он у него. – Кому он принадлежит?

– Вам, сэр, – ответил рабочий. – Это дом управляющего поместьем, он уехал, когда ему перестали платить. Так вот, раньше он жил здесь, ведь сам–то был не из местных, приехал из Лестера, кажись. Теперь в доме никто не живет, кроме пауков, полагаю.

Гарри поблагодарил его, и мужчина вернулся к работе. Итен уставился на дом прищуренными глазами.

– Хочешь, чтоб я глянул на него, Гарри?

– В общем, нет. Хотя не вижу причин препятствовать, если уж он так тебя заинтересовал.

Итен не ответил. Он был уже на полпути к дому. Из любопытства Гарри последовал за ним. Створки деревянных ворот, когда их открыли, заскрипели, двор перед домом зарос травой по колено.

Итен бродил посреди всего этого, всматриваясь в застеклённые окна, искоса поглядывая на широкий край обвисшей крыши и сдирая плющ со стен, чтобы исследовать поверхность под ним.

– У тебя есть ключ? – спросил он у Гарри.

– Не уверен.

Гарри вытащил из кармана связку ключей и осмотрел скважину замка на входной двери, чтобы понять, подойдет ли сюда хоть какой–нибудь из них.

– Уже не нужно, – внезапно сказал Итен. Он дотронулся до двери, и она приоткрылась: не заперто. Мужчины вошли внутрь. Там было пыльно и полно паутины, но воздух оказался чистым, без запаха плесени или сырости. Лестница слабо заскрипела под их весом, но признаков гниения они не заметили.

– То, что мне нужно, – сказал Итен после того, как осмотрел все три спальни. Этот коттедж, как и главный дом, прочный и нуждается лишь в лёгком ремонте. – Ты продашь его мне?

– Конечно, если это то, что тебе нужно, – удивлённо ответил Гарри. – Но почему ты хочешь его купить? На тебя не похоже, чтобы тебе мог понадобиться собственный дом.

– Ах, но теперь он мне понадобится, – сказал Итен, счищая с ногтя большого пальца руки хлопья известковой побелки.

– Я полагал, что ты поселишься в большом доме, как это было в Грейндже. Зачем же ещё тогда нужен дом с десятью спальнями?

– Мне–то все равно, где спать, и тебе это хорошо известно, – ответил Итен, – но вот жена ожидает войти хозяйкой в свой собственный дом. Если б у меня был уютный маленький коттеджик, то это могло бы склонить её к принятию решения в мою пользу.